Love me like you do / Сдайся мне

***

      Посмотри на меня и замри… никуда тебя я не отпущу.       На улице зажглись уже фонари, смотрю на тебя и молчу.       Ты тоже посмотри на меня и замри… нет, не убежишь, я тебя обниму.       На улице погасли все фонари, а я не отдам тебя никому.       Здравствуй. Ты слабость или сила?..

***

      — Ты не ответил, — под довольно неубедительные попытки Жени вырваться Баки крепче прижимает его к столешнице на общей кухне, нагло просовывая руки ему под водолазку.       — Я тебе ответил уже раз 10, — шипит Алферов, пытаясь его отпихнуть, — ты понимаешь, что ты мне предлагаешь? Ты в своем уме, Бак? — Он бросает на него сердитый взгляд, все еще пытаясь вырваться, но все тщетно — он управляет стихией, способной уничтожить разом всю планету, но физически уступает более крепкому и мощному Джеймсу, который в наглую этим пользуется.       — Да? — Деланно задумчиво отзывается Баки, перемещая руки из-под водолазки ему на пояс, продолжая крепко держать. — Когда я тебе предлагал с…       — Заткнись! — Свистящим шепотом обрывает его Женька, недовольно сверкая глазами, его уши предательски краснеют, а сам он снова хочет отпихнуть его от себя, но тот не дает ему сделать и шагу. — Это не то же самое! — Он раздраженно закатывает глаза и утыкается ладонью ему в грудь, пытаясь хоть немного отстраниться. — То, что мы с тобой, ну… — Замирает он на доли секунды, пытаясь подобрать слова, хотя это уже и не имеет смысла, учитывая, сколько это уже у них длится… хм. Потом с досадой обрывает сам себя и пытается спрятать глаза от чересчур уж внимательного и в то же время насмешливого взгляда Барнса, который будто в самое нутро смотрит, и это мешает собраться с мыслями.— Короче, это нихрена не значит! — Женя снова пытается его оттолкнуть и уворачивается от попытки поймать его губы губами, невольно пряча голову у него на груди, но Баки это нисколько не останавливает, даже наоборот.       — А я хочу, чтобы значило… — Шепчет он ему на ухо мягким, вкрадчивым шепотом, гладит его по спине, и Женька обреченно вздыхает, прижимаясь лбом к его груди. Вот ведь заноза в заднице-то, а! Теперь ведь не отцепится! И что тут можно сказать вообще? — Я хочу, чтобы ты был только моим… хочу, чтобы принадлежал мне… чтобы…       — Я не… — Пробует снова вырваться Алферов, но попадает в еще более жаркие объятия, когда Баки утыкается губами в его шею, посылая целый вихрь мурашек по его телу, отчего становится… хорошо.       Но это все еще неправильно, поэтому он мысленно не оставляет попыток достучаться до здравого смысла. Который, похоже, их обоих покинул… учитывая, что они стоят посреди общей кухни Башни Мстителей, где собрались в эти выходные обе команды, за ними сверху наблюдает Джарвис и на этаже помимо них еще целая куча народу. Но Баки это все нисколько не останавливает.       — Хочу тебя всего… не только в постели… — Почти нежно шепчет Баки, целует пахнущую чем-то сладким кожу на шее, совсем еще детские щеки с милыми ямочками, когда он улыбается, тянется к мягким податливым губам, гладит его по волосам и чувствует, как уносит крышу.       Рядом с ним он сам чувствует себя влюбленным мальчишкой, несмотря на то что он старше в несколько раз. Это перестало смущать раз этак на… второй, после того как они остались вдвоем и занимались вещами, о которых детям знать, мягко скажем, нежелательно. Это странно. Это все еще немного пугает. И волнует… рядом с ним он снова становится тем милым улыбчивым пареньком из Бруклина, которого, казалось, он похоронил тогда, падая с поезда… этот на вид безобидный мальчишка с хорошенькой мордашкой и силой, бегущей по его венам, во много раз превосходящей его собственную и любого другого человека на планете, вызывает у него противоречивые чувства. С одной стороны, глядя в огромные доверчивые глаза-озера, смотрящие на него так, будто в душу заглядывает и задевает самые, казалось бы, зачерствелые струны его темной души… хочется его сгрести в охапку, укрыть одеялком, прижимать к груди, как ребенка, и защищать от всего, что даже косвенно может нанести ему вред. Но с другой… видя, что он творит на заданиях, видя, как из худенького, хрупкого на вид, тела вырываются столпы огня, а за спиной появляются два огромных огненных крыла, видя, на что способен этот «ребенок» с наивным взглядом и милой улыбкой… (которым, впрочем, он быстро перестал верить) у него в голове зарождались совсем другие мысли. Он пытался отмахиваться, затыкал свое излишне воспаленное сознание тысячей аргументов, которыми сейчас с тем же успехом пытается крыть Женька, самым главным из которых был, мать его, возраст, но… все было тщетно. Женя, казалось, был не против, не пытался сопротивляться… поначалу. И от того, что он творил, когда они оставались наедине, вызывая такой пожар между ними, что ему не удавалось ни на одной миссии и тренировке… что возбуждение и почти животная похоть ударяли в голову так, что он забывал обо всем, особенно о такой досадной мелочи, как возраст. В конце концов он — бог огня, символ страны и борьбы со злом во всем мире с тех самых пор, когда Легион представил совсем юного Капитана Россию свету, он почти не появляется в школе на уроках, почти не живет дома, тренируется наравне со взрослыми военными, а в перерывах между заданиями играет в хоккей и с 12 лет отвечает за себя сам, еще до того, как получил свой первый паспорт… так и кому какое тогда дело, чем он занят и с кем в свободное время, которого у него не так уж и много на самом деле?! Рядом с ним он чувствует себя… одержимым. Ему постоянно хочется касаться его теплой кожи, трогать вечно растрепанные волосы, пахнущие то ли ягодным шампунем, то ли парфюмом, трогать где можно и где нельзя, и не то чтобы он спрашивает разрешение… вдыхать его запах и обнимать так крепко, чтобы не хватало дыхания, и… в конечном итоге он понял, что их «свободных» со всех сторон отношений «без обязательств» ему недостаточно. Нет, даже не так. Его это не устраивает категорически. Точнее перестало устраивать… ему мало, и он хочет его целиком. Хочет, чтобы он принадлежал ему без остатка, а замечая направленные на него заинтересованные взгляды девушек и некоторых парней, в нем просыпалась едкое и противное чувство, так похожее на ревность, что хотелось снова активировать код Зимнего Солдата и пойти убивать, и… он понял, что попросту должен пойти и получить свое. А раньше что, в прошлой, беззаботной и довоенной, жизни, что в этой он не привык спрашивать мнение второй стороны, он просто шел и брал, и если надо — применял силу, и все было очень просто. Внутренний голос требовал: хочу, мое! И… в первый раз в жизни он споткнулся. «Мое» вдруг принялось артачиться, избегать его и всеми силами сопротивляться, когда он только намекнул на то, что хочет большего, и становиться «его» не выказывало ни малейшего желания. Это вызывало раздражение, досаду, и его ревность только усиливалась, а когда он узнал, что помимо одной из его подруг по Легиону — Нике, которую русские называют Ведьмой за боевой характер и угольно-черные волосы, он еще нравится Ванде (даром, что тоже ведьма) и… надо сказать, это был как удар под дых — Стиву, с которым у них в свое время был даже не роман, а так, небольшая интрижка, но и до, и после, как он знает, ему нравились только женщины, и… и вдруг такой интерес к Капитану России, что теперь оба атакуют с вопросами Наташу, из всей команды лучше всех знающую Женьку, и на самом деле это жутко напрягает. Из разумных соображений они не афишировали то, чем занимаются за закрытыми дверями, но порой Баки очень хотелось заткнуть им всем рты и ответить на все любопытные вопросы, шушуканья, косые взгляды на них, когда они появляются рядом в одном слишком тесном пространстве, и перешептывания, и все это, конечно, за спиной. Это дико бесило. Но беда в том, что ответить им ему было нечем. Сказать в лоб, что они спят, было бы ужасно глупо и неразумно. Это вызвало бы только ехидный смех и новые подъебки, и нашлось бы немало желающих доказать Капитану русских, что вот де у них с Баки просто секс и ничего больше, что ровным счетом ничего не значит, как и заявил сам Алферов, а вот уж с ним или с ней… будет все по-настоящему и, разумеется, по большой и вечной любви. Это было смешно и вызывало только еще большее желание снова примерить личину Зимнего и доказать уже им, что они чертовски не правы и вообще могут идти нахуй. В любовь Баки не верит, уж слишком много раз жизнь доказывала, что ее попросту не существует и что от этого эфемерного чувства в крови люди становятся идиотами и творят глупости, и он не собирается этому поддаваться, и вообще… но с каждым разом при виде него желание просто выебать и пожестче, которое не покидало его практически с первой их встречи — год назад на общем задании в Ливии, когда они только смерили друг друга злобными взглядами и всем своим видом выразили взаимную неприязнь до кончиков пальцев, а потом через пару месяцев был тот самый спарринг, после которого все и полетело к чертям и у Баки в итоге окончательно сорвало крышу, и… но теперь это желание с каждым разом менялось на что-то другое, похоть и страсть, конечно, не уходили, но все чаще стали уступать место в его грудной клетке чему-то более нежному и теплому, желание просто отыметь менялось на желание прижать к себе, гладить мягкие пряди волос и целовать теплые губы, обнимать и не давать в обиду, потому что, черт дери, это не просто милый мальчишка с улицы, так, случайный прохожий, которого забудешь уже через 5 секунд, переключив внимание на кого-то другого, не просто один из них, новых или старых супергероев, регулярно спасающих мир и собственные задницы от неприятностей и более сокрушительных последствий, не просто Капитан Россия — ведь что Капитан, будь то Америка, или Россия, или Британия, или хоть Зимбабве, что Железный Человек или Соколиный Глаз, или любой другой из них — это всего лишь статус или красивое прозвище, ровным счетом ничего не определяющее, не просто, мать его, один из Богов, будь он даже самым могущественным из ныне живущих, да простит его самолюбие Локи… он — самое ценное, что есть в этом гребанном мире, который на самом-то деле его не заслуживает, и… тогда-то он понял, что по уши влюбился. А желание затащить в постель, чего в общем-то, он добился довольно быстро, уже не могло удовлетворить его, он хотел большего. Но силой брать Бога Огня было ужасно глупо, и их многочисленные спарринги это не раз и не два показывали, а уговоры и убеждения не помогали (проще говоря — «я так хочу, значит, и ты обязан этого хотеть», что, конечно, не прокатывало на корню), что не могло не расстраивать. Также Баки знает, что и он сам нравится немалому количеству девушек и парней, он привлекал оба пола с самого начала полового созревания, а симпатичная мордашка и подкаченное тело этому только способствовали. И из самых любопытных до недавнего времени лиц это была Кэрол, которая не так давно его отшила, когда он попытался к ней подкатить, неожиданно Сэм, которому ранее, в отличии от Роджерса, уже нравились мужчины, и не менее неожиданно — близкая подруга Жени — Свята, мечтательная и милая девушка, несомненно, одно из украшений как Легиона, так и всех супергеров в мире, которая однажды исцелила Баки от несерьезной, но довольно досадной травмы (и по иронии судьбы это было в первую встречи Женьки и Баки в Ливии, когда Капитан Россия вытащил его из огня, а Барнс, не любящий быть должным, сквозь зубы пообещал в ответ убить его в следующий раз), и… они все решительно его не привлекали. Вот так бывает — стоит только потерять интерес к людям, как они липнут к тебе, как мухи к меду. Но когда ты заинтересован сам, тебя отправляют дремучим сибирским лесом… вот и где справедливость? Рядом с ним Баки становится слабым. Потому что понимает — он никогда раньше и ни к кому не испытывал ничего подобного. Даже отдаленно похожего. Он глупо улыбается, когда уходит в свои мысли, вспоминает не упругую, накаченную на многочисленных тренировках задницу, а ярко-синие, пронзительные глаза и совершенно поразительные для парня длинные, пушистые реснички, наивный взгляд и то, как он ужасно мило закусывает губу, когда думает о своем, и… понимает, что плывет куда-то далеко. Но в то же время рядом он с ним он сильнее. Сильнее, чем был с другими и самим собой. Потому что чувствует ответственность за этого мелкого засранца. Чувствует, что не должен, а просто обязан его защитить, уберечь от того злого и плохого, с чем он сражается почти ежедневно, даже если понимает, что он сам его в разы слабее, и… отчаянно тонет от своих новых открывшихся ему чувств. Женя оказывается крепче, чем все те, кто были у него до него, он не уступает и не поддается, его невероятно сложно сломать, и в отличие от тех, кто казался Баки раньше «неприступными крепостями» и кого было приятно в итоге затащить в постель, добившись своего, и на утро, максимум на второе, тихо исчезнуть из их жизней, с Алферовым это не прокатило. Да и в постель-то, если быть честными, еще не понятно, кто кого затащил, учитывая, что и сам Женька был вовсе не против снять напряжение другим, более приятным способом, нежели разборки на тренировочном поле и спарринги, которые все равно никогда бы не закончились, учитывая непробиваемый нрав каждого, но… к немалой досаде, Баки довольно быстро понял, что секс — вовсе не то, что ему надо от строптивого и недающегося ему Капитана России. Вернее, надо, но этого катастрофически мало, и он хочет его целиком… но беда была в том, что желания их тут, кажется, расходились, и это злило Джеймса, и вот в очередной раз он попытался прижать его к стенке. Пока, впрочем, безуспешно.       — Баки… угомонись наконец… нам нельзя! — Через силу выдавливает из себя Женя, уже не зная, куда от него прятаться, что, кажется, становится бесполезным от слова совсем, и пытаясь его оттолкнуть. И снова мимо. — Включи наконец мозги! — Сердито добавляет он, смахивая его руку со своей задницы. — Не будь иди…       — Не хочу включать мозги, — полупьяным то ли от вчерашнего коньяка, то ли от его присутствия, шепотом тянет Баки, впивается губами в его плечо, прижимает его уже всем корпусом к столешнице, а его руки ползут еще ниже, как будто так и надо…       Как будто они то ли одна из тех парочек, что обычно выясняют отношения на всех горизонтальных (и не только) поверхностях дома (и за его пределами, как правило такие не особенно стесняются это делать), то ли… ну тут уже само определение «парочка» по отношению к ним уже звучит довольно странно, но сейчас они больше похожи на обжимающихся по всем свободным углам подростков, старающихся не попасться на глаза взрослым, а нет… не старающихся. Парадокс. Да и для подростков они уже чересчур опытные, парадокс №2. Но со стороны это больше походит на сцену где-то за школой или гаражами, где парень зажимает стеснительную одноклассницу, забираясь ей под юбку, а та для вида сопротивляется, на самом деле еще больше провоцируя на дальнейшие действия. Звучит, конечно, как пьяный бред, да и Капитан Россия не очень-то похож на скромную старшеклассницу, но сопротивляется он точно не для вида… По крайней мере он так считает.       — Я хочу тебя… рядом… постоянно… понял? — Женя снова пытается вырваться конечно же, нет, шипит, когда почти горячие пальцы Барнса все-таки пролезают под край джинсов, а кажется, раскаленные его же огнем губы, словно издеваясь, медленно посасывают мочку его уха, обрубая его попытки к бегству на корню и вызывая отнюдь не безобидные желания.       — Не понял, — сердито огрызается Алферов, усиленно подавляя настойчивое желание послать все нахрен, поддаться на его провокацию и…       Но вместо этого он посылает нахрен чертенка с его плеча, который сейчас явно злорадно хихикает, видя его мучения, пока ангел походу ушел в запой, раз даже не думает его отговаривать, и поэтому справляться с желанием совсем не по-божески согрешить, прям тут же, на общей кухне даже не их команды (не то чтобы пребывание на базе Легиона бы как-то оправдывало проявление подобной порнографии едва ли не у всех на виду, но там хотя бы будет его территория и краснеть придется только перед своими, впрочем… это все равно не намного лучшая альтернатива) приходится самому. Что получается, прямо скажем так, неважно.       — И хватит меня лапать, мы здесь не одни вообще-то, а если Джарвис сейчас это все записывает, то я тебя спалю к чертям и пепел развею над… — Почти рычит Женька, и наконец ему удается его отпихнуть, но совсем на немного. С потолка, впрочем, тактично промолчали, что никак не гарантировало, что запись действительно не ведется.       На Баки его выпад не производит ровным счетом никакого эффекта. Он уже увидел, что ломать осталось недолго и скоро птичка-таки сдастся и попадется к нему в капкан, осталось только еще немного надавить, совсем чуть-чуть. Он упирается руками в стол по обе стороны от его довольно худого и для супергероя, и для хоккеиста тела, снова закрывая ему пути к побегу и вызывая недовольную гримасу на милом личике, что его только забавляет. На самом деле Баки мог бы считаться мазохистом — прекрасно зная, на что способен этот милый «ребенок» с огромными синими глазами, он раз за разом его провоцирует, играет с огнем во всех смыслах этой фразы и получает от этого нереальное наслаждение. Что это, если не мазохизм? Баки прекрасно знает, что он не убьет его (это не точно), но то, что он может пострадать, если Женька не сдержится… кажется, ему на это уже давно стало плевать. Мозг пустеет, мысли разбегаются, на него сверху, как мягкий пушистый плед, опускается приятный дурман, и он перестает соображать… в голове бьется единственное осмысленное желание — хочу… мое. хочу… мое. хочу… и совершенно наплевать, что об этом думает само «мое». А оно-то вроде и не против, да?       — Имею право, — самодовольно отвечает Баки, медленно проводит губами по его шее, задерживаясь на бьющейся тихим пульсом сонной артерии и заставляя его невольно запрокидывать голову, давая больше маневренности, чтобы… продолжать. — Ты — мой, а значит, я могу делать с тобой все, что захочу, а ты не будешь сопротивляться.       Он нарочито медленно и как бы осторожно кусает его в сука-самое-слабое-место выступающую вену, оставляя на тонкой коже засос, который наверняка будет заметен уже через какие-то пару часов, вдыхает едва уловимый аромат духов и его собственный запах, что проникает в кровь и вены, растворяется в нем, как наркотик, и долбит в голову сильнее самого крепкого алкоголя, и понимает, что продолжает отчаянно дохнуть, держа его в своих руках, как самый желанный трофей из всех. Беда в том, что человек, а тем более Бог — не трофей, и заполучить его вот так просто, потому что, сукаблять, хочется… будет проблематично. Но Баки не привык к отказам и сопротивление привык ломать, даже если рискует нарваться на адское пламя.       — Это с какой такой радости я стал твоей собственностью? — Недовольно фыркает Женька, из последних сил подавляя стон и сцепляя зубы, чтобы сдержаться. Становилось невыносимо. — Если ты забыл, то мы с тобой не в отношениях, и нечего тут изображать из себя ревнивого мужа, и… сууукааа…       Баки вместо ответа легонько схватил его за волосы, потянул на себя, запрокидывая его голову выше и снова принимаясь губами и языком ласкать чувствительную кожу шеи, что становилось для Алферова довольно мучительной пыткой. И он бы сейчас ответил ему, да делать это на глазах у половины Башни, которые могут завалиться сюда в любой момент, если уже не наблюдают их импровизированное хоум-видео с какого-нибудь HD-экрана в мастерской Тони всей дружной толпой… не очень-то улыбается.       — Потому что я так хочу, — жаркий шепот обжигает итак разгоряченную кожу, на которой остаются следы от зубов и едва заметные пока фиолетовые отметки, новая волна мурашек покрывает измученное от таких пыток тело, а дрожь проникает, кажется, даже в воспаленный до боли мозг. Ну и как тут после такого сохранить здравый рассудок? Но Капитан Россия считает себя крепким орешком и уступать не привык, даже ценой возбуждения, бьющего его во все места и опустошающего голову просто в ноль. — Ты будешь моим, даже если мне придется заставить тебя, я…       — Ты сейчас на полном серьезе угрожаешь насилием богу огня? — Женька из последних сил пытается вырваться из его хватки, чувствуя, как в плотной водолазке становится жарко, а в спортивных штанах, надетых на скорую руку, тесно, и чувствуя, что еще немного и придется ему применить силу, иначе по-другому его осадить станет просто невозможным. — Я бы на твоем месте… — Он тяжело дышит и снова с трудом подавляет тяжелый стон, с силой закусив губу изнутри, когда руки Баки задирают край водолазки, проникают под нее и принимаются уже в наглую разгуливать по его телу, вызывая внутри едва не атомный взрыв до того, что губу он прокусывает до крови, ощущая на языке ее солоноватый вкус и морщась то ли от боли, то ли от накатывающих волн наслаждения. Блять.       — Я болен тобой… я хочу тебя… — Хриплый голос Баки проникает куда-то в подкорку, отравляет собой сознание и жжет его изнутри, жжет, жжет до разъеденных внутренностей и спаленных до горстки пепла органов. Сил на сопротивление не остается. — Я люблю тебя. — БАБАХ.       СТОП. Что блять? Что он только что услышал?       Шок перекрыл накатывающее возбуждение, отодвигая его куда-то в сторону, и ему таки-удалось отпихнуть от себя Баки на приличное для себя расстояние. Шальные синие глаза блестели от возбуждения так, что сейчас ими можно было бы осветить ночью целую арену перед игрой, губы припухли, а уши предательски горели то ли от возбуждения, то ли от смущения, то ли от самого осознания, что за ними, возможно, наблюдает в прямом эфире вся Башня, и… Баки на удивление не сделал новую попытку на него наброситься. Они оба тяжело дышали, выглядя слегка (а может и не слегка) одуревшими и раскрасневшимися от желания.       — Что ты сказал? — Тупо повторил Женька вслух, пытаясь унять сердцебиение. Он еще не настолько поехал кукушкой, чтобы сделать вид, что он услышал правильно.       — Не делай вид, что не слышал, птичка. — Баки криво усмехнулся, отбрасывая от лица длинную прядь. Птичка… Женя только сейчас понял, что вовсе не случайно он так его называет в не издевательском ключе. В каких-то особых случаях. — Я хочу быть с тобой, и я совершенно серьезен, и…       — Я… — Глухо начал Алферов, пытаясь собрать в кучу вновь разлетевшиеся в стороны мысли. Сложно.       Возражения также рассыпались по углам его сознания. В голове стало пусто и тепло, как в темном коридоре после улицы и мороза. Ты только что носился как угорелый по снегу, замерз и едва зубами на зубы попадал, а попал домой, тепло мягкими лапами накрыло плечи и укутало шерстяным пледом, веки становятся тяжелыми, на тебя наваливается сон, и манит в свои объятия дядюшка Морфей… в голове пусто, и тебе хочется одного — спаааать.       — Я это… — Начал он, пытаясь сквозь накрывавший его дурман поймать хотя бы одно внятное возражение. — Вообще-то, я натурал, — выдал Капитан Россия самый неубедительный и слабый из всех возможных аргументов.       От того, насколько слабо и невнятно это прозвучало, он сам покраснел и с досадой сцепил зубы, пытаясь не отвести взгляд, на лицо Баки же вернулась хитрющая самодовольная усмешка. Он-то прекрасно знал, что это наглое вранье, что без труда читалось на Женькиной мордашке… то ли смущенной, то ли раздраженной, то ли все вместе.       — Ага-ага, я еще после того спарринга так почему-то и подумал, — Баки насмешливо скривил губы в ухмылке и смерил его двусмысленным взглядом.       Алферов мысленно, наверно, в миллион первый раз проклял тот день, когда неумение контролировать себя и содержимое штанов сыграло с ним весьма злую шутку, а теперь он смачно так хлебает ложкой последствия и не может наесться. Гребанный мазохист.       — Ты сам меня спровоцировал! — Огрызается Женя и тут же прикусывает язык, понимая, что это звучит еще глупее. Покажите пальцем на того натурала, который так легко окажется в постели однополого партнера, если он этого категорически не хочет? Такие вообще существуют? Глаза Джеймса насмешливо сужаются до щелок, как бы выражая всем своим видом, насколько жалко и по-детски звучат такие отговорки, даже несмотря на его возраст. — И вообще…       Но договорить ему не дают. Баки делает шаг к нему и, не давая даже мгновенья на какие-либо действия, затыкает ему рот жестким, требовательным поцелуем, не давая сделать и вдоха. А дальше атомный взрыв… Он целует отчаянно, жадно, но чувственно, как будто в последний раз, как будто от этого поцелуя сейчас зависят их жизни, кусает мягкие податливые губы, обжигает горячим дыханием и тихо стонет, когда понимает, что сдерживаться уже невозможно… Невыносимо. Возбуждение снова бьет по голове, но теперь оно какое-то другое, разливается приятным теплом по венам и жжет изнутри тем самым огнем, что заставлял их сходить с ума все это время, едва только коснувшись друг друга… В голове взрываются десятки снарядов, ослепляя и оглушая его, когда его руки сначала несмело, а потом все более увереннее обхватывают его за шею, не давая отстраниться… не желая останавливаться. Кажется, Женя и сам устал сопротивляться, он жмется к нему, обнимает за шею, отвечает на поцелуй, как в последний раз, и вжимается спиной в край стола, закрывает глаза и мечтает сдохнуть прям сейчас. Потому что это слишком… просто слишком. Не целуют так нежно и в то же время требовательно, когда просто хотят трахнуть. Не прижимают к себе так, будто загораживают от всего гребанного мира собой, и держат так, слово показывая — я не дам тебе упасть… Не гладят спутанные им же пряди волос так мягко и осторожно, когда движет похоть и только похоть. Он каждым прикосновением, каждым новым поцелуем, которые становились все более горячими и чувственными, будто кричал о том, что у него в душе… так не целуют, когда не любят. Не обнимают, когда в глазах холод и пустота. Не держат в руках, словно ты хрупкая хрустальная ваза… это сводит с ума. И они погибают на этом поле боя, потому что выжить после такого невозможно.       Баки наконец отстраняется от него, пользуясь разницей в росте и осторожно хватая его подбородок, просто чтобы посмотреть в глаза. Ему это надо. Ему это необходимо. Слова пусты, если они ничем не подкреплены… но когда его обнимают тонкие руки, а он сам доверчиво прижимается к нему, отбросив в сторону все прошлые сомнения и аргументы, совершенно не нужные им обоим, и здравый смысл улетает в трубу… а синие глаза горят так, что прожигают его насквозь, и его взгляд говорит обо всем без слов. Он уже давно все решил, просто его надо было убедить чем-то более весомым, чем просто секс, просто брошенные три слова или десятки слов убеждений, которым он не верит. Сейчас он смотрит без прежнего вызова, раздражения или злости. На дне огромных глаз-озер только смущение, которое он предпочитает прятать, теплота и бесконечная нежность, которую он прячет взглядом на сцепленных в замок руках, она оседает в уголках его губ, и он слабо улыбается, как бы принимая поражение. Он будто говорит — я сдаюсь, ты доволен? Я весь твой, я больше не сбегу и не буду вырываться, потому что… просто потому что я тоже. В этом трудно признаться даже самому себе, и возможно, он не скоро решится это озвучить. (а возможно, просто из принципа и природной вредности).       Баки не принимает это как капитуляцию. Это не его победа. Сегодня он тоже проиграл. Он смотрит на него и понимает — это пиздец. Он тонет в его глазах, тонет в его улыбке и волне… целом цунами из накрывающих чувств и понимает, что тонет и не может вынырнуть наружу и глотнуть спасительного воздуха. Женя сейчас кажется ему особенно маленьким, слабым и хрупким. (конечно, это огромное заблуждение, зная, чья кровь течет в его венах, но порой уж очень хочется обмануться). Доверчивый, наивный взгляд пронзительно синих глаз-океанов никак не вяжется с его привычным раздражением, злостью и закатыванием глаз, когда кто-то или что-то раз за разом продолжает его бесить. (не будем указывать пальцем на того, кто в большинстве своем это делает). Баки сглатывает и осторожно проводит кончиками пальцев по его щеке, Женя невольно тянется за его ладонью, жмурится от удовольствия и невольно, будто неосознанно снова ловит губами его губы, но в этот раз поцелуй выходит более мягким, нежным и спокойным, как будто давая чувствам и урагану внутри них улечься. (как будто это вообще возможно). Баки легко приподнимает его и усаживает на столешницу — Женька действительно очень легкий по сравнению с ним. Это толща воды бывает тяжелой, накрывает с головой и тянет камнем на дно, не давая ни шанса на спасение… огонь же, напротив, очень легкий, он не весит ничего, но его веса хватает, чтобы убить за считанные минуты. Баки знает, что он не станет этого делать, даже если он его сильно выбесит. Это видно в ярко-синих, смущенных сейчас глазах — я не причиню тебе вреда, потому что люблю тебя, придурка. Наверное, он и сам пока в это не верит, но разве себя и свое сердце можно обмануть? Баки встает у него между ног, прижимает его к себе и утыкается носом в сладко пахнущие волосы. Тонкие пальцы сцепляются в замок на его спине, и он держит, крепко, потому что это как будто знак — не отпускай. Но он и сам бы уже не отпустил. Он все решил гораздо раньше — еще тогда, в коридоре Башне, когда на него дерзко смотрели огромные глаза-рентгены 15-летнего мальчишки, обжигая кожу так, что на теле оставались ожоги, и для Баки уже тогда было понятно, что речь не о спарринге. О чем-то большем. И вызов заключался не в том, кто кого… точнее нет, именно что кто кого. Только мерились они не силами. И в этой битве суровый Зимний Солдат пал первым… только теперь его это уже не огорчало. Он все понял без слов.       — Что же ты делаешь со мной? — Тихо говорит он, медленно и осторожно перебирая его волосы и вдыхая уже такой родной запах его тела.       Женя утыкается носом в его футболку, ощущая совсем рядом гулкие удары его сердца, и едва ли не в первый раз за очень долгое время, за все эти 4 года, проведенные в Легионе, за десятки и даже сотни заданий и выездов по горячим точкам мира, за тысячи тренировок на площадке, за недели и даже месяцы вдали от дома, в самолете или в тесной и душной комнате съемной квартиры или отеля, за множество битв и травм, и… и еще очень много чего, он чувствует себя умиротворенно и спокойно, будто впервые за 4 года попал домой, и теперь ощущение тепла, домашнего уюта и безопасности накрывают его с головой, как одеяло. Это все еще странно, это не перестало быть ненормальным, их связь, их со всех сторон безумные отношения, страсть, похоть и желание утереть друг другу нос, но теперь к этому определенно примешивается что-то еще… да и кто сказал, что они нормальные? Что они должны быть нормальными? Но в его объятиях Женя чувствует себя как дома. Да, он обладает огромной, порой неподъемной силой, и иногда ему кажется, будто мир на его плечах, за который он в ответе… но даже Богу нужен дом, тепло родного человека и нежные объятия, его запах, без которого теперь трудно дышать, его голос, без которого он впадает в тоску, его наглющие огромные глаза цвета расплавленного серебра, которые смотрят то страстно, будто он готов его съесть прям тут же, на месте, то тепло и нежно, будто укутывая его в кокон из этих чувств… в которых он растворяется без остатка, как и в нем самом. И теперь уже не нужно куда-то бежать, потому что где-то внутри него ласковым, совсем не убийственным огнем греет осознание — любить не страшно.       — Ну, — Женька неопределенно жмет плечами, не отрывая головы от его груди и не открывая глаз, — наверное, это тебе кара за то, что сделал из меня влюбленного идиота. А я ведь бог огня, и…       — Так вот что бывает, когда Бог тебя любит? — Баки улыбается уголками губ, ловит его за подбородок и заглядывает в бездонные синие глаза, в которых сейчас плещется столько чувств, что легко накроет по самые уши и даже не заметишь, как утонешь.       — Иди к черту, — тихо бурчит в ответ Женька, отмахивается от него и пытается его отпихнуть, но как-то вяло.       Какое-то время они молча смотрят друг на друга, Женя перестает дергаться и пытается скрыть смущение, но истинные чувства уже не скроешь. Когда этот придурок успел стать ему таким близким? Когда он потерял голову? Почему так случилось? Он ведь Бог Огня, Капитан Россия, и несмотря на возраст, взять его измором и вообще чем-либо было просто невозможно, и… но теперь уставшее от постоянной борьбы с собой сознание успокаивается и затихает, здравый рассудок, который все это время птицей кружил где-то над ним, не давался в руки и раз за разом покидал его, стоило им остаться наедине, теперь предпочитает взмахнуть его же огненными крыльями и упорхнуть в дальние края, а сердце бьется так отчаянно, что кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Он снова буквально падает ему на грудь, и Баки снова прижимает к себе свою маленькую птичку, которая теперь уже никуда не упорхнет от него, потому что он уже никуда не сможет его отпустить. Держи меня крепче… просто держи. Потому что без тебя я уже не смогу дышать.       А ты сможешь дышать без меня?..       — Я… ну это… — Тянет Женька, отстраняясь от него, отодвигаясь на безопасное расстояние и пряча глаза в коленях. — В общем, я согласен. — Глухо и тихо бурчит он своим коленям, не зная, как еще это можно выразить и какими словами.       Баки от неожиданности отходит на пару шагов назад и с пару секунд тупо моргает на него большущими от удивления глазами, мысленно недоумевая — послышалось? Или?..       — Что ты на меня так смотришь? — Закатывает глаза Алферов и все-таки сползает со столешницы, про себя удивляясь, что сюда за все время, что они тут обжимаются, так никто и не приперся, а значит наверняка последние полтора часа вся честная компания Мстителей и Легиона дружно смотрела интересное кино в прямом эфире с легким намеком на 18+. На удивление, эта мысль почти не вызывает эмоций, только легкую усмешку — типа ну смотрят и пусть смотрят, особо любопытные и отчаянные могут даже начать завидовать, им не жалко, и… — Ты мне месяц выносил мозг на тему отношений, а теперь даже не скажешь, как ты счастлив? — Он громко фыркает и чувствует, как смущение сменило уже более привычное ему веселье. — Дорогой. — Не столько издевается, сколько веселится Женька, выделяя акцентом последнее слово. — Так мне теперь тебя называть?       Баки дернулся и моргнул, очнувшись наконец от оцепенения. Он улыбнулся уголками губ и вздохнул — есть вещи, которые не изменятся никогда. И одна из них — это их бесконечные попытки вывести друг друга из себя, стеб и безобидный, в общем-то, троллинг, без которого им обоим будет скучно.       — Безумно счастлив, птенчик, — ухмыляется он прежней хитрой ухмылкой, подходит ближе и снова вжимает его в стол, заглядывая в задорные синие глаза, светящиеся сейчас весельем и теплотой, и он больше не пытается вырваться. Только слабо фыркает в ответ на милое, но такое бесящее прозвище. — Просто скажи, что ты мой? — Тихо просит Баки, зарывается ладонью в мягкие темные пряди, ловит в ладонь его теплую руку и переплетает их пальцы. Женька вздрагивает, но в ответ немного смущенно отводит взгляд и проводит большим пальцем по тыльной стороне его ладони. Непривычно.       — Я твой. — Он снова жмет плечами, прячет глаза и задумчиво смотрит на их сцепленные пальцы. А затем поднимает взгляд, и в его глазах снова появляются знакомые задорные чертята. — Но имей ввиду, легко тебе не будет, могу гарантировать! Ухмыляется он самой хитрющей ухмылкой из своего арсенала, вырывает ладонь из его цепкой хватки и отходит вглубь кухни, к окну. Баки слегка хмурится, уже задницей чувствуя подвох.       — Что ты имеешь ввиду? — Он с подозрением щурит глаза и подходит ближе.       Женька мгновенно выставляет вперед руку, проводит по воздуху и выставляет между ними стену из огня, Баки резко замирает за шаг до нее.       — Что ты собираешься де… — Медленно тянет он, не решаясь подойти ближе. Он, конечно, мазохист, но не до такой степени, чтобы в открытый огонь прыгать, даже не зная заранее, что задумал этот мелкий засранец.       Женька в ответ достает из-за спины… любимый веник Барнса (и даже не спрашивайте, что он им делал) — самый обычный, дешевый, соломенный веник с рынка, но который по некоторым причинам был дорог его сердечку. Затем эта мелкая зараза протягивает руку и задерживает ее прямо над огнем. У Баки в этот момент вся жизнь пронеслась перед глазами.       — Если ты это сделаешь, я тебе… — У него похолодели ладони, потемнело в глазах и забилось сердечко, но Алферов только хитро ухмыльнулся.       — Все твои угрозы, мой дорогой, — он скривил губы в ехидной усмешке, — потеряли свою актуальность еще… — Он притворно задумался, демонстративно задрав голову к потолку, делая вид, что вспоминает. — В общем, давно. А новые ты все равно еще не придумал. Так что… — Баки все-таки дернулся вперед, одновременно с этим рука Женьки потянулась ближе к огню, и языки пламени в момент перебрались на край веника, отчего он сразу же загорелся.       Баки замер прямо перед стеной из огня, не зная, как ему достать несчастный веник, чтобы самому не подставляться под огонь, и смерил его злобным взглядом. Алферов откровенно потешался над ним, помахав уже вовсю горящим веником прямо перед его носом. Но тут из коридора послышались голоса проголодавшихся команд (как вовремя, однако)… и громкий голос Ярослава заставил Баки вздрогнуть и обернуться.       — Ну ты, конечно, и сволочь, Кэп, — ухмыляется Орловский, подходя ближе.       Глаза Женьки лезут на лоб, он бросает почти панический взгляд то на Ярика, то на замершего Баки, то на улыбающихся девушек, и, конечно же, понял, что сейчас будет…       Ярик легонько машет рукой, и мгновенно на стену из пламени, разделявшую Джеймса и Капитана Россию, выливается откуда-то сверху поток воды, тут же потушивший и саму стену, и многострадальный веник — кому, как не парню, прозванного в команде Водяным и управляющего водой, не быть своеобразной управой на «регулярно путавшего берега» Алферова? (по мнению команды, конечно же, не самого Капитана России). Конечно, их силы слишком не равны, и до Посейдона Ярославу прилично далеко, но вот гасить такие вот мелкие пакости Кэпа — это как за здорово живешь. Чтоб не расслаблялся, как говорится. Хм.       Баки быстро соображает, что сейчас будет, но под громкий смех обеих команд, матеря друга на всем могучем матерном, Женька успевает удрать в сторону лифтов, веник, конечно, таща за собой. Баки с громкими возмущенными воплями — за ним. Уж веник он в обиду не даст даже ему… нет, конечно, если встанет выбор — Женя или веник, он выберет Женю, но добровольно отдать дорогой сердечку предмет одному недоделанному богу огня, хоть и любимому, на растление, он не позволит.       — Ах ты ж! — Баки успевает протиснуться в закрывающиеся двери лифта, и они снова остаются наедине.       (забегая вперед: лифт не пострадал, что произошло с веником — история умалчивает).

***

      Устал скитаться странником по тем дорогам.       Просто открой мне двери нашего с тобой дома.       Ты спросишь: «Где момент, в котором счастье?»       Вот он — найти родную душу среди незнакомых.