Les fauvettes

Матушка Хильдебранда вышла из кельи. Пожилая аббатиса не могла уснуть из – за дурного предчувствия. Пройдя мимо трапезной, она подошла к главным воротам, прислушавшись, аббатиса услышала какой-то шум, кто-то царапался и жалобно подвывал, словно собака, наказанная хозяином. Она гадала: кто это может быть? Ребенок? Одинокий плач был так слаб, словно плакал больной ребенок. Но что он делает у ее ворот аббатства ночью? Может, девушка с округлившимся животиком тихо выскользнула из дома, пока спал тяжёлый на руку муж? Ведь часто к ней и другим сёстрам приходили женщины, которые из – за мужей или по иным причинам не встали на учёт в женской консультации, прося помощи в родах. - Кто там? – отчётливым голосом спросила матушка Хильдебранда. Молчание. Шагнув вперед, аббатиса открыла дверь и увидела девушку. В тусклом свете ближайшего фонаря золотисто – рыжие волосы её неприятно блестели, лицо было покрыто пятнами и полосами грязи, а глаза наполнены страхом. - Святые угодники! - воскликнула матушка. - Что с тобой стряслось? Боясь упасть, девушка протянула руку и оперлась о стену. На её запястье была самодельная повязка, ткань уже пропиталась кровью. Только сейчас аббатиста заметила пожарище в квартале от аббатства. - Боже милостивый! – она перекрестилась. На шум прибежала одна из послушниц. - Кровь Христова! Что с ней! – воскликнула послушница, глядя на осевшую, на землю ночную гостью. Аббатиста кивнула на зарево пожарища. - Помоги мне отнести её в свободную келью, - беря под руку рыжеволосую, распорядилась матушка. Послушница кинулась выполнять приказ аббатисы. Сестра Анна не пошла на утреннюю мессу, она осталась с ночной гостьей. Сестра Анна приняла постриг около года назад. Это была красивая девушка лет двадцати с глубокими изумрудно – зелёными глазами, фарфоровой кожей и хорошеньким личиком. Она стояла на коленях, перед крестом, висевшем на стене и перебирала чётки. Она молилась за аббатство, за матушку Хильдебранду, за сестёр, за ночную гостью с подобием стигмата на запястье. Лёгкий стон, сошедший на нет спустя мгновение, прервал искреннюю молитву невесты Христовой. Сестра Анна перекрестилась, тем самым, окончив молитву и подскочила к рыжеволосой, которая приоткрыла глаза. - Хвала Пресвятой Деве! Ты очнулась! – воскликнула она, но тут же осеклась, увидев в тёмно – синих глазах девушки страх. - Кто вы? – пискнула она. – Что вам нужно? - Не беспокойся. Меня зовут сестра Анна. Ты находишься в аббатстве. Ты в безопасности, – принялась успокаивать её сестра. Тёмно – синие глаза девушки смотрели с недоверием и страхом, а губы её дрожали. Здоровой рукой она сжала золотой крестик на шее. Сестра Анна встала и приоткрыв дверь кельи позвала одну из сестёр. - Сестра Мария! Беги в трапезную и принеси молока и свежего хлеба, затем иди к аббатисе, скажи, что она очнулась. Та, кого называли Сестрой Марией заглянула в келью и увидев рыжеволосую, четно пытающуюся принять сидячее положение на кровати, побежала выполнять поручение. Сестра Анна помогла гостье сесть. Из под монастырской сорочки показался золой крестик, который рыжеволосая до этого сжимала в ладони. Края его были не квадратными, а резными, зубчато-филигранными, и золотая фигура Христа была исполнена с поразительной тщательностью, так что видны были колючки на терновом венце и зрачки глаз. Над ней была выгравирована надпись: «I.N.R.I.» – «Иисус Назорей, Царь Иудейский», увенчанная шестиконечной звездой Давида – необычное дополнение. - Как тебя зовут? – спросила Сестра Мария, ставя на тумбочку рядом с кроватью поднос, на котором стоял кувшин со свежим молоком, стакан, а на тарелке лежали две булочки, от которых исходил дурманящий запах. - Е-ели-заве-та, - по слогам, запинаясь, ответила рыжеволосая. Сестра Анна налила немного тёплое молоко в стакан и поднесла к губам Елизаветы. Девушка осушила его разом, затем она накинулась на булочку с изюмом и орехами. Когда Елизавета проглотила примерно половину, её мягко остановила сестра Анна. - Пока больше нельзя. - Она права, - в дверях появилась аббатиса. – Как тебя зовут, дитя моё? - Елизавета, - уже без запинки ответила девушка. - Что ж, моё имя – Матушка Хильдебранда. Я аббатиса этого места. Лучше скажи мне, дитя, как ты прошла целый квартал с порезанными венами? – Матушка Хильдебранда мягко погладила по запястью Елизаветы, на котором красовался чистый бинт, а под ним – вырезанный чем - то острый крест, размером около трёх сантиметров. - Жить хотелось, - прохрипела девушка. На глазах её появились слёзы. - Ну - ну, не плач, девочка. Всё будет хорошо. Здесь ты под защитой, - матушка начала успокаивающе гладить Елизавету по волосам. Елизавета вцепилась в одеяло и заплакала, говоря что – то, мешая итальянский с французским. Дав девушке вдоволь наплакаться, аббатиса попросила проводить в общую ванную. Это была отдельная пристройка находящаяся рядом с кельями. Внутри помещение было разделено на предбанник, в котором оставляли одежду и на саму ванную. Стены и пол были покрыты голубым кафелем, в углу стояла большая ванная на несколько человек. Напротив ванной тянулся ряд из небольших «кабинок», разделённых лишь синими полосами кафеля. Сестра Мария помогла Елизавете снять сорочку. Фигура девушки заставила сестру ахнуть. Голова рыжеволосой была опущена, подбородок касался ключицы. Под маленькими, похожими на створки раковины гребешка грудями резко выступали ребра, под ними тянулся плоский белый живот, над дельтой золотисто – рыжих волос выступали тазовые кости. При виде синяков на её теле сестра невольно произнесла: «Господи помилуй!» Сестра Мария повела её - груду костей, обтянутых кожей, к набранной горячей водой ванной. Мария мягкой губкой осторожно прошлась по всему телу Елизаветы, не оставив без внимания рыжих волос. Их сестра намылила тем же мылом и тщательно смывала, пока вода не стала прозрачной. После ванной Елизавета надела на себя подрясник, достающий ей до щиколоток, волосы она собрала в косу и спрятала под апостольник. Закрытые туфли на застёжках были не пол размера больше, поэтому пришлось подложить в носок вату, чтоб не натирали. Потом, сестра Мария отвела её в кабинет аббатисы. Матушка Хильдебранда сидела за письменным столом посередине комнаты, и разбирала какие – то бумаги. - Дитя моё, проходи, не стесняйся, – она ласково улыбнулась. Елизавета тихо прошла в кабинет и осмотрелась. Вдоль стен тянусь книжные полки, посередине стоял стол матушки Хильдебранды, за спиной самой аббатисы было огромное окно, выходившее на внутренний двор аббатства. - Присаживайся, - мягким жестом аббатиса указала на стул стоящий напротив её стола. Елизавета села. - Итак, дитя моё, ты помнишь, что случилось? - Да, - левой рукой рыжеволосая начала поглаживать запястье под рукавом подрясника. - Ты можешь остаться здесь в качестве послушницы, если конечно хочешь. Елизавета кивнула. Ведь все считают, что она погибла вчера при пожаре. Пусть так и будет. - Ты знаешь латынь? – спросила матушка. - Нет. Только английский, французский и итальянский, - покачала головой Елизавета. - Здесь тебя научат читать и писать на латыни. Ты можешь остаться тут и жить в кельи, дитя мое. При условии, что ты будешь посещать каждую из восьми каждодневных служб. - Я согласна, - кивнула Елизавета. Думая о бедной девочке, аббатиса всю ночь провела в часовне. До утра она стояла на коленях и молилась. Наконец стали появляться сонные монахини, которые молча занимали места на первую из восьми суточных служб. - Храни ее, Матерь Божья, — закончила Хильдебранда свое бдение. — Храни, Матерь Божья, несчастную Елизавету, судя по всему, мы обрели в ней человека непростого. В монастыре девушка работала на грядках с травами и в кладовой. Учение давалось ей легко. Не понимая слов, она на слух запомнила торжественные каденции мессы, а потом постепенно стала понимать и даже выучилась читать и писать по-латыни. Она так очаровала матушку Хильдебранду, что скоро та души в ней не чаяла, словно девушка была ее дочерью. Со временем Елизавета раскрылась и стала общей любимицей, все монахини баловали ее, как свою маленькую сестренку, настоящую чудо-девочку, благословение Божье. Женщины, отказавшиеся иметь своих детей, получали особенное удовольствие, обучая шестандцатилетнюю Елизавету или, как они её прозвали сестрёнку Бэсс. Они научили её вышивке, шитью и многим другим женским вещам. Спустя несколько месяцев Елизавету определили в церковный хор. Ароматы кладовой и запахи трав впитались в её руки, волосы, одежду. Матушка Хильдебранда заставляла ее писать письма на латыни и переводить их на английский или французский. Так прошло три года…. POV Елизавета. Во сне я почуяла адское зловоние горевшей плоти и, укрывшись с головой тонкой вышитой простыней, зашептала: «Святая Мария, Матерь Божья, моли Бога о нас», чтобы она отогнала от меня этот сон, этот страшный кошмар. Потом я услышала крики и жуткое потрескивание голодного пламени и сразу проснулась, с бьющимся сердцем села на кровати и испуганно огляделась. По стенам комнаты метались желтые и алые отблески пламени, до слуха доносились крики монахинь, они требовали кого – то отпустить. Я схватила плащ и босиком выбежала из своей кельи вкоридор. Через витражное стекло свет костра озарял все помещение, сквозь щели между оконными створками сочился дым. - Елизавета! Ко мне подбежала матушка Хильдебранда. - Сестру Марию сжигают на костре! Что? На костре?! Как! Ведь сейчас не пятнадцатый век, чтобы невинных сжигать. - Что? – пискнула я и выбежала на улицу. Перед костром плотным кольцом стояли солдаты, не давая помочь несчастной. Каждого, кто пытался проватся к сестре они грубо отталкивали. Пробежав через двор к огню, к самому пламени, я сквозь дым увидела белое, искаженное мукой лицо Марии. Ветер дул западный, свежий, он дарил запах дождя и уносил от меня пламя.Она ничего не говорила, она молчала и, казалось, была совершенно спокойна, как бывает спокоен самый центр разбушевавшейся бури, языки пламени уже подбирались к ней, они лизали сухие прутья, будто голодные змеи. Пламя начало лизать столб, к которому она была привязана. Спустя мгновение один из солдат плеснул что – то в огонь и бушующее пламя охватило несчастную сестру Марию. Я стояла, как вкопанная. Я вспомнила тот пожар три года назад, в котором сама едва не погибла. Другие монахини плача перебирали чётки, молясь о упокоении души их сестры во Христе. А я стояла как вкопанная, страшась этого пламени и боясь быть следующей… Конец POV.