Чон Чонгук ненавидел летать.
Нет, вообще-то, это ещё мягко сказано. Чонгук просто терпеть не мог полёты. От одной мысли об этом его пробивала дрожь, вызывая мурашки по спине и оставляя чувство, будто он должен подтвердить своё присутствие на земле – драгоценной, твёрдой и устойчивой планете Земля – обычно глядя на тротуар, пока он не сможет спокойно сказать себе, что он в безопасности.
Но сейчас это не срабатывает. Потому что сейчас он стоит в аэропорту, руки сжимаются в кулаки, и его сердцебиение настолько громкое, что он чувствует, как оно гремит в ушах, пока он пытается не смотреть в огромные окна, в которых виднеется ещё более огромный самолёт, на который он должен сесть в ближайшие десять минут.
— Чёрт, — пробормотал он в который раз, резко дыша через нос, — чёрт, чёрт, вот дерьмо.
То, как остальные пассажиры могли так непринуждённо и охотно заходить в самолёт, было для Чонгука не чем иным, как безумием. Они вежливо улыбались, обмениваясь парочкой слов с персоналом, когда показывали свои билеты и паспорта, а затем исчезали в проходе, будто им не терпелось оказаться внутри металлической субмарины, летающей металлической субмарины.
Его боязнь полётов началась ещё в раннем детстве, когда ему было четыре или пять: время тогда было позднее, но он проснулся от жажды и сонно направился в гостиную, чтобы попросить у мамы стакан воды. Телевизор был включён, его родители смотрели новости, и, как только маленький Чонгук хотел сказать слово, профессиональный голос ведущего новостей сменился истерическими криками.
Вместо новостной студии по телевизору теперь показывали плохо отснятую видеозапись самолёта, летящего на опасно низкой высоте над каким-то городом, а затем – как только самолёт скрылся из виду за крышами города – вспыхнул взрыв, красно-чёрный, громкий, намного громче крика того, кто держал камеру, когда упал назад, и видео оборвалось.
С годами ему стало заметно лучше: он не начинал плакать при виде самолёта сейчас, когда ему было двадцать лет, но он всё равно полностью отвергал идею сесть на него.
Таким образом, это была самая большая борьба в его жизни – не развернуться прямо сейчас и не сбежать; не выбежать из аэропорта и не убежать домой.
«Соберись, — сурово сказал он себе, зажмуривая глаза. — На кону твоя проклятая карьера, Чон Чонгук! Ты не отступишь прямо сейчас!»
Три месяца назад он получил электронное письмо от известной развлекательной компании в Лос-Анджелесе. В нём содержалось возможное предложение о работе, которое означало бы настолько масштабный скачок в его карьере хореографа, что ему никогда бы не пришлось думать о возможности замены в качестве тренера одного из этих ужасных занятий зумбой для шестидесятилетних. Одного раза было более чем достаточно, и он надеялся больше никогда не повторять этот опыт.
Он сразу же его принял; его мозг не до конца понимал, что это будет значить, прежде чем он отправил ответ и назначил официальное личное собеседование с ведущим тренером по танцам. Чонгук позвонил своему лучшему другу, Сокджину, чтобы вывалить на него эти новости, и, только когда Джин спросил его, как он собирается доехать до Америки, его сердце пропустило удар.
Последние два месяца он потратил на убеждение себя, что он это сделает; целых два месяца пытался заставить себя привыкнуть к полётам. Всё началось не очень хорошо – видимо, не существовало фильмов, в которых полёты на самолётах были спокойными и беспроблемными: либо они были полны змей, либо на борту был кто-то, кто мог взорвать самолёт, либо они просто разбивались. Для драматичного эффекта. Чтобы шокировать. И чтобы подлить масла в огонь чонгуковой травмы.
К счастью, он никогда не видел эти фильмы. Сокджин и его парень Намджун сделали всё возможное, чтобы помочь ему привыкнуть к самой идее полёта, а это означало оградить Чонгука от шокирующего контента. Вместо этого они просмотрели бесчисленное количество фильмов и сериалов, в которых была хотя бы одна сцена, где всё было хорошо и даже не было турбулентности.
Хосок даже дважды возил его в аэропорт, чтобы просто гулять там часами, слушая шум двигателей и наблюдая за прибытиями и отправлениями.
У Чонгука и правда были самые лучшие в мире друзья.
Думая обо всех усилиях, которые его друзья вложили в эту поездку, он взял себя в руки и даже не вздрогнул, когда мягкий голос из динамика объявил, что «заканчивается посадка на рейс 777-300ER в Лос-Анджелес, Калифорния».
Чонгук резко выдохнул, поднял рюкзак в более удобное положение и направился к дорожке.
«Давай, Чон Чонгук, давай».
Невысокая улыбающаяся женщина взяла его билет и, просканировав, пожелала ему приятного путешествия, на что он резко ответил: «Ага».
Он прошёл по дорожке так быстро, как только мог, всё ещё не уверенный, что не развернётся и не убежит, если позволит себе колебаться.
— Просто садись на своё место, — пропел он себе под нос. — Просто сядь, всё будет в порядке, — он не был уверен, чем привязывание себя ремнём к самолёту может улучшить ситуацию, но старался не думать об этом слишком сильно.
Чонгук ненадолго остановился при входе в самолёт. Очередь всё ещё была короткой, хотя он и волочил ноги до последнего вызова на борт, поэтому он закрыл глаза и остановился, сжав руки в карманах толстовки, и беззвучно повторял свою «песнь» снова и снова. Он думал о своих друзьях, которые сопровождали его в аэропорт, он думал о Калифорнии и работе своей мечты, он думал о танцах: его тело автоматически слегка двигалось, когда он прокручивал в голове последнюю хореографию, и…
— Простите, сэр?
Его вырвали из мыслей, и он заморгал, поджав губы, когда понял, что очередь исчезла и теперь он был единственным, кто не сел. Стюардесса стояла в дверном проёме с насмешливым взглядом, и всё, что Чонгук мог сделать, это проглотить свой страх и заставить свои ноги пошевелиться.
Потребовалась вся его сила воли, чтобы убедить себя, что пол не прогибается под его ногами, когда он переступил порог. Один шаг, два, три – он считал, чтобы успокоиться, его глаза были прикованы к полу, а не к тому, куда он шёл. Он практически врезался в кого-то, но остановился как раз вовремя; слишком занятый проклятием себя из-за скованности ног, чтобы заметить человека, которого чуть не сбил.
— Какой у Вас номер места, мистер? — спросил низкий голос, и Чонгук мгновение провозился с билетом, прежде чем показать его тому, кто, как он предполагал, был бортпроводником, но его глаза всё ещё были прикованы к полу. — 23В, хорошо, двигайтесь по проходу, пока не увидите свой номер. Ваше место будет слева.
Он смутно заметил, что мужчина сделал приглашающий жест, поэтому стиснул челюсть (хотя куда уж сильнее) и поднял глаза, оглядывая ряды простых сидений, почти половина которых была занята. Люди в синей форме ходили по проходу, закрывая отделения для сумок и проверяя ремни безопасности пассажиров.
«По-настоящему устрашающе», — бесполезно выдал мозг Чонгука.
— Ты в поряд… То есть, всё хорошо, мистер?
Чонгук действительно хотел бы покачать головой, рухнуть на пол и просто не идти дальше, но он знал, что будет сожалеть об этом до конца своей жизни. Вместо этого он кивнул, не глядя на бортпроводника, резко вдохнул и пошёл по проходу, пока не нашёл своё место.
У него было место возле прохода, он предварительно его и заказал; какой сумасшедший захочет смотреть в окно на тысячи километров между ними и землёй? Однако сиденье у окна пустовало, поэтому, заняв своё место и засунув рюкзак под сиденье перед собой, он быстро потянулся и опустил шторку, закрывая вид на аэропорт.
— Всё нормально, — прошептал он себе, пристёгивая ремень безопасности с выражением лица человека, подписывающего себе смертный приговор, — всё в полном порядке.
Не прошло и нескольких минут после того, как он сел, и мягкий перезвон эхом разнёсся по салону, заставив его сердце дрогнуть от паники, прежде чем заговорил голос, приветствуя пассажиров на борту сначала на корейском, а затем на английском языке. Чонгук внимательно слушал, перегнувшись через подлокотник, когда объявили, что будут демонстрировать меры безопасности. Фраза «на случай чрезвычайной ситуации» прошла мимо ушей Чонгука, всё его внимание было сосредоточено на стюардессе, которая показывала, где находились выходы.
Вскоре его отвлёк детский смех в нескольких рядах позади него. Он неохотно оторвал глаза от стюардессы, которая показывала, как надуть спасательный жилет, и повернулся: его взгляд упал на копну оранжевых волос, которые, по мнению Чонгука, очень хорошо смотрелись с синим цветом. Как солнце и небо.
Мужчина стоял спиной к Чонгуку, но он всё ещё мог видеть, как тот взъерошивает волосы девочки, сидящей рядом с ним, отвлекаясь от демонстрации правил безопасности, чтобы развлечь ребёнка. Чонгук не знал, как относиться к этой сцене: это было так мило, что он почти заулыбался, но потом вспомнил, что они находятся в самолёте, и бортпроводнику стоило бы чертовски серьёзно подходить к вопросу безопасности.
Он дёрнулся назад, когда самолёт внезапно тронулся, медленно отдаляясь от выхода на посадку.
— О господи, — выдохнул он. Его сердце забилось барабанами в горле. — О боже, боже, боже, чёрт!
Где-то в глубине души он был рад, что рядом никого не было, потому что все непристойные слова, которые он только знал, быстро срывались с его губ приглушённым голосом; но ни одно из них не ослабляло напряжение в груди.
Когда самолёт на мгновение остановился, Чонгук зажмурился, молясь и надеясь, что, может быть, они уже взлетели, а он этого просто не почувствовал, так как всё было гладко, будто в фильмах. Затем рёв двигателей перерос в оглушающие децибелы, почти напугав его до смерти, и самолёт снова тронулся, только в этот раз намного быстрее.
Чонгук едва мог дышать – может быть, потому что он зажал обеими руками рот, чтобы не закричать от паники. Весь самолёт грохотал, словно поезд, сорвавшийся с рельсов, и Чонгука просто парализовало от ужаса, он зажмурился и молился всем, кто мог бы услышать, чтобы всё это остановилось прежде, чем его сердце разорвётся и он умрёт.
Ему нужна была помощь, и в самый глубокий момент паники он обратился к единственному человеку, который, как он знал, мог его услышать.
«Останови это, — в отчаянии подумал он, сосредоточившись прямо до головной боли. — Пожалуйста, пожалуйста, прошу, останови это, я не справлюсь, я не могу, это слишком, я…»
«Я рядом».
Напряжение в его теле на миг ослабло, и его глаза широко распахнулись. Он услышал это прямо внутри своих ушей, два слова проявились в его голове, которые он определённо не говорил, и он был настолько шокирован, что даже не почувствовал взлёта. Он уставился на крышу самолёта, а его сердце стучало по рёбрам с такой силой, что они вот-вот могли сломаться.
«Всё хорошо, всё в порядке, я здесь. С тобой всё нормально».
Чонгук огляделся, хотя и знал, что никого там не найдёт, но ничего не мог с собой поделать: эти слова принадлежали не ему, хотя и были в его голове, и он знал, что происходит, но это было слишком трудно принять. Казалось, что его мозг был перегружен из-за стресса, и, с одной стороны, этот тихий голос помогал, а с другой – нет.
«Вот так, молодец, расслабься. Дыши».
Он заскулил в ладонь, но подчинился, закрыв глаза и опустив руки, чтобы втянуть в лёгкие дрожащий воздух, но он застрял в горле и заставил его кашлять.
«Это всё слишком, я не могу, я не могу нормально дышать, это слишком сложно!»
А потом вместо голоса послышался мягкий шепчущий звук, успокаивающий и тёплый, и он заставил его почувствовать себя так, словно его тянут в тёплые объятия. Голос Чонгука сорвался, и это остановило кашель, после чего он втянул воздух, который попал прямо в мозг и уменьшил давление, так что маленькие звёздочки танцевали перед его глазами.
«Хорошая работа, ты отлично справляешься».
Он кивнул, хотя владелец голоса и не мог увидеть, но он должен был сделать это ради самого себя. Он продолжал пытаться дышать, но ему не удавалось наполнить лёгкие густым воздухом трясущегося самолёта; и всё, что он мог сделать, чтобы облегчить это, – цепляться за успокаивающий голос в его голове.
Голос его соулмейта.
«Я не могу успокоиться, — подумал он после нескольких попыток. — Оно не остановится, оно трясётся, это… Это страшно, мне чертовски страшно».
«Где ты? Вокруг есть люди? Кто-то может тебе помочь?»
Чонгук смутно вспомнил инструкцию по безопасности и запрокинул голову, замечая несколько кнопок над головой. Протянув дрожащую руку, он ткнул на ту, что должна была вызвать персонал. Через несколько секунд кто-то был рядом с ним. И он повернулся, чтобы сказать, что случилось, но совсем перестал дышать…
Чонгук никогда в жизни не видел более красивого человека, а это говорило о многом, так как его друзья были одними из самых привлекательных людей, которых он знал. Но этот мужчина был просто ослепительным.
Это был бортпроводник, которого он видел взъерошивающим волосы маленькой девочки. Его волосы были цвета заката: оранжевые с оттенком красного и жёлтого, и они спадали ему на лоб, заканчиваясь у карих глаз, которые смотрели на него с ожиданием. Лёгкая улыбка растянулась на губах мужчины, и Чонгук рассеянно заметил, что никогда не видел такой… скульптурной линии подбородка.
— Что я могу сделать для Вас, мистер? — спросил он голосом намного ниже, чем ожидал Чонгук; и, когда пассажир не смог найти свой собственный голос, чтобы ответить, улыбка медленно спала с лица бортпроводника, заменяясь беспокойством. — Вы в порядке?
В этот же момент Чонгук подавился дыханием и отвернулся, пытаясь отдышаться – страх вновь обрушился на его грудь, словно товарный поезд.
— Н-нет, — выдавил он, когда повернулся. — Я… Мне кажется, у меня паническая атака, или что-то в этом роде, я… — его голос на мгновение затих, и он тяжело сглотнул, закрывая глаза, когда самолёт слегка качнулся. — Я боюсь летать.
— Ох, так, ладно, Вы можете размеренно дышать? — бортпроводник наклонился вперёд, чтобы лучше видеть лицо Чонгука, и его брови нахмурились. — Попробуйте выпрямить спину и сделать глубокий вдох, — сказал он, потянувшись к маленькому отделению перед ногами Чонгука и вытащив бумажный пакет. — Вот, пробуйте дышать в него. Да, вот так, медленно и спокойно.
Чонгук слепо следовал его инструкции и, поднося пакет к губам и закрывая глаза, изо всех сил пытался дышать.
— Начните с маленьких вдохов, если большие делать тяжело, — ободряюще сказал бортпроводник, одна его рука коснулась спины Чонгука, чтобы втирать круги в основание его шеи. — Давайте, Вы всё сможете.
Он невольно кивнул, сосредоточив всё своё внимание на дыхании. Дышать, дышать. Голос бортпроводника был успокаивающим, и где-то в голове он слышал мягкие слова поддержки.
Медленно, но верно Чонгуку удалось успокоиться.
— Вот так, хорошая работа! — рука, водящая круги по его спине, не слишком нежно хлопнула его по плечу, и он воскликнул, не успев отойти от панической атаки. — Вот чёрт, извините, — сказал бортпроводник, поспешно наклонившись, чтобы взглянуть на лицо Чонгука, и выглядел очень обеспокоенным. — В смысле, не «чёрт», я не должен ругаться на работе, но, чёрт, я имею в виду…
Волна веселья поднялась по груди Чонгука, и он издал то ли смешок, то ли фырчание, и бортпроводник замолчал.
— Не волнуйтесь об этом, — сказал Чонгук с болью в горле и хриплым голосом. Он сунул бумажный пакет обратно в сиденье и на мгновение наклонил голову, закрыв глаза, чтобы просто подышать, а затем снова выпрямился, и лёгкая улыбка пробежала по его губам, когда он посмотрел на человека, который помог ему пройти через ад. — Спасибо, правда, спасибо Вам большое за помощь, — сказал он и в следующую секунду почти пожалел, что сделал это.
Лицо бортпроводника расплылось в улыбке – самой потрясающе красивой улыбке, которую Чонгук когда-либо видел: она была почти прямоугольной и настолько чертовски милой, что это полностью застало Чонгука врасплох, и он просто сидел поражённым, пока бортпроводник начал о чём-то болтать, на чём Чонгук действительно не мог сосредоточиться; он был словно загипнотизирован.
По крайней мере, до тех пор, пока мужчина не взглянул на него и не склонил голову, а его улыбка вдруг стала выжидательной.
— Ах, простите, что Вы сказали? — спросил Чонгук, чувствуя, как его щёки вспыхивают.
— Я сказал, что моё имя Ким Тэхён, — усмехнулся бортпроводник, — а затем я спросил, как Вас зовут.
— Оу, — Чонгук кивнул; по какой-то причине ему нужно было время, чтобы вспомнить собственное имя, — я Чон Чонгук, — сказал он, и было невозможно не улыбнуться, когда глаза мужчины сверкнули от радости.
— Хорошо, в таком случае, Чон Чонгук, — Тэхён выпрямился, дразняще сделав профессиональное лицо, — дайте мне знать, если я буду Вам нужен, — он продержал это выражение лица ещё пару секунд, а после улыбнулся и добавил: — Серьёзно, если Вам снова станет плохо – просто вызовите меня, — он подмигнул Чонгуку, а затем ушёл, видимо, обратно на своё место.
Несколько секунд Чонгук просто смотрел на то место, где стоял Тэхён, слегка приоткрыв губы, почему-то не в силах вырваться из чар, наложенных на него присутствием бортпроводника. Наконец он медленно выдохнул и опустил взгляд, чувствуя себя измождённым после того испытания, через которое он только что прошёл. Он откинулся на спинку сидения и постарался расслабиться, но не успел он даже принять удобное положение, как голос в его голове вернулся, хотя стал тише.
«Прости, мне жаль, мне нужно было отойти. Я на работе, тут была чрезвычайная ситуация. Ты в порядке? Ты чувствуешь себя спокойнее».
Чонгук не знал, как на это ответить. «Чувствуешь себя спокойнее»? Неужели соулмейт может чувствовать, когда второй встревожен? Кроме того, он был почти уверен, что слышал его успокаивающий голос, поэтому не понимал, что тот имел в виду под «мне нужно было отойти». В любом случае, Чонгук закрыл глаза и сфокусировался на голосе и своём соулмейте.
«Мне лучше, ага, — подумал он, сконцентрировавшись, — спасибо. Мне помогли, и мне намного лучше, — он поколебался, а затем добавил: — Правда, спасибо. Я подумал, что у меня случится паническая атака, поэтому попробовал связаться с тобой, а ты… ты ответил. Это было так странно – думать о словах, но не произносить их, и даже не знать человека, с которым разговариваешь».
Его соулмейт долго не отвечал, поэтому Чонгук начал задаваться вопросом, действительно ли его мысли дошли до него. А затем он почувствовал тепло, которое он мог описать только как чистое счастье, наполняющее его мысли, что у него перехватило дыхание.
«Всегда пожалуйста. Я рад, что с тобой всё хорошо. И я очень-очень счастлив, что ты решил положиться на меня».
Это заставило Чонгука замереть, его глаза расширились. В состоянии паники он это не осознал, но это был первый раз, когда он связался со своим соулмейтом; он впервые осознал их связь. Эта мысль заставила его почувствовать вину, и он не осмелился ответить, приподняв воротник своей толстовки, словно прячась в ней от мыслей.
Чонгуку было десять лет, когда он впервые узнал о соулмейтах. Его мама пришла к нему в комнату, села на пол рядом с кроватью и улыбаясь сказала, что скоро он начнёт чувствовать присутствие того, с кем ему будет суждено провести всю жизнь. Она объяснила, что родственные души связаны друг с другом, и что их связь настолько прочна, что иногда, когда сильно постараются, они могут слышать голоса друг друга, где бы они ни находились.
Чонгук пытался понять, но это было слишком странно для него. Как такое возможно – слышать голос человека, который не находится рядом? Это возможно, только если ты безумец. Хосок однажды рассказывал ему о людях, которые слышали голоса, но слово «соулмейт» в этих историях не звучало. Поэтому он откинул эти мысли как что-то невозможное, не без помощи своего юношеского максимализма; так или иначе, мысли о любви и родственных душах были ему неприятны.
Ему было тринадцать, когда он впервые это услышал. Сначала он подумал, что с его наушниками, которые должны были воспроизводить классную хип-хоп музыку, что-то не так. Он услышал какой-то звук, явно не принадлежащий треку, и он пару раз постучал по наушникам, но шум не затих. Поэтому он снял их, чтобы понять, откуда доносился этот звук.
Он был слабым, очень слабым, но это не было посторонним звуком – он был в его ушах. Чонгук засунул пальцы в уши и покрутил, но это не помогло. А затем он понял, что это был голос, что в его голове звучали слова, настоящие слова. Это было странно и не очень-то желанно, но любопытство взяло над ним верх, и он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.
«… глупо… какая-то телепатическая фигня… как это работает».
Чонгук нахмурился, в замешательстве сведя брови. Кто-то будто пытался заговорить с ним через водяную завесу. Приглушённо, непонятно, но всё же пытался. В конце концов он замолчал, оставляя Чонгука в замешательстве гадать, какого чёрта только что произошло.
Он не понимал, что это было, пока не вернулся домой. Он услышал, как его мама разговаривает с кем-то по телефону, и, когда она упомянула слово «соулмейт», до него дошло, что его родственная душа, должно быть, пыталась с ним связаться. И вот что было странным: Чонгук даже не мог сказать, был это мальчик или девочка. В голове просто был голос, и слова запомнились без определения пола.
Весь вечер Чонгук наматывал круги по комнате, но решил оставить это дело и не пытаться ответить. Во-первых, он был без понятия, как это сделать, а во-вторых, он даже не был уверен, каковы были намерения его соулмейта: хотел ли тот связаться с ним, или же его мысли просто случайно оказались в голове Чонгука. Это было вполне возможно, и если так, то он не хотел пугать свою родственную душу, вторгаясь в её мысли.
Во второй раз Чонгуку было практически пятнадцать. Они с Сокджином были дома у Хосока, и на середине фильма этот голос вновь громко зазвучал в его ушах, заставляя подскочить с дивана с испуганным криком.
«Приве-е-ет, соулме-е-ейт! Ты меня слы-ы-шиишь?»
Чонгук упал через кофейный столик на пол, больно ударяясь плечом и головой, застонал и остался лежать, схватившись за уши и пытаясь заблокировать голос внутри головы.
«Чимин-и сказал мне, что если я закрою глаза и закричу в голове, то ты точно должен меня услышать!»
Джин и Хосок в ужасе присели рядом с ним, спрашивая, что, чёрт возьми, происходит, и что им сделать, но Чонгук их не слышал. Он был слишком занят, будучи внутренне оглушённым.
«Услышь меня, родственная душа! Силой любви, дружбы и прочей фигни, услышь меня!»
Чонгук был просто выведен из себя. Со слезами на глазах от боли и желанием оторвать себе уши он свернулся калачиком и просто держался, пытаясь остаться в здравом уме, пока голос, наконец, не утих.
Он был почти готов сесть, но услышал голос вновь, и в этот раз всё было по-другому:
«Или нет. Возможно, ты не слышишь меня. А возможно, просто не хочешь слышать».
Позже той ночью, когда Чонгук лежал в своей кровати, он подумал, что это было невероятно несправедливо со стороны его соулмейта. Только представьте: после того, как Чонгуку чуть не сломали барабанные перепонки, его обвинили в том, что он не ответил.
«Я не виноват», — упрямо подумал он. В глубине души он надеялся, что его родственная душа этого не услышала.
После этого голос то и дело посещал его: иногда раз в неделю, а иногда с разницей в месяцы. Казалось, что их связь зависела от настроения соулмейта. Он слышал такие вещи, как
«Чёрт возьми, это несправедливо!»,
«Не-е-ет, только не мой любимый персонаж!» или
«Не могу поверить, что это дерьмо наконец закончилось! Ты меня больше никогда не увидишь, старшая школа!»
Чонгук никогда не отвечал. Он даже не был уверен, почему этого не делал. Конечно, всё ещё оставалось нежеланное чувство вины с того момента, когда соулмейт чуть ли не оглушил его, но чем дольше тот оставался без ответа, тем тяжелее становилось. Он понял, что хотел бы связаться, когда ему исполнилось девятнадцать, но решил, что это было бы слишком неловко: годы тишины, и тут он просто заявился бы в голове у незнакомца со словами «привет», «это я», «приятно познакомиться»?
Нет, этого он делать точно не хотел. Поэтому он решил прислушиваться к любой спонтанной мысли, возникающей у его соулмейта в голове, и время от времени задаваться вопросом, слышит ли его родственная душа, когда он злится, грустит или радуется. Если да – тот об этом молчал.
И вот сейчас Чонгук сидел, впервые в жизни пообщавшись со своей родственной душой. Вспоминая ту почти несуществующую историю, он задавался вопросом – насколько громким он был сейчас, практически крича о помощи в своих мыслях? Был ли его соулмейт в том же состоянии, что и он шесть лет назад, – выведен из себя и почти что оглушён?
Он надеялся, что нет. С другой стороны, его соулмейт не казался рассерженным или даже отдалённо расстроенным. Он казался… тёплым. Милым. Добрым. Чудесным.
Чонгук прервал себя прежде, чем перечислил бы все прилагательные, которые хоть как-то подходили голосу его соулмейта. Он фыркнул, уткнувшись лицом в воротник худи, чтобы скрыть румянец, хотя вокруг него не было никого, кто мог бы увидеть. Он чувствовал себя странно, разговаривая с тем, с кем ему было суждено быть. Он поморщился: эта мысль была непроизвольной и нежеланной. Или, по крайней мере, он пытался себя в этом убедить.
Даже спустя четыре часа пребывания в самолёте он к нему совсем не привык: в нём было громко, шатко, некомфортно и даже слегка проявлялась клаустрофобия, но он справлялся. Ему удавалось оставаться настолько спокойным, насколько это было физически возможно для того, кто боялся летать, закрывая глаза и глубоко дыша, когда он начинал чувствовать тревогу.
Время от времени Тэхён проходил мимо его кресла, ходя взад и вперёд по передней части самолёта, и всякий раз улыбался Чонгуку, обмениваясь парочкой слов или гримасничая в попытках рассмешить его. Ему это удавалось не раз, но, когда Чонгук закрывал глаза, он чувствовал знакомую муку вины: он разговаривал со своим соулмейтом и что-то чувствовал по этому поводу, но тут был Тэхён, к которому также определённо было какое-то чувство.
Это было почти что похоже на измену.
Раз в час в его ушах появлялся голос, спрашивая, как у него дела и всё ли в порядке. На четвёртый раз это заставило Чонгука застенчиво улыбнуться, и он поймал себя на мысли, что ждал этого, надеясь, что соулмейт снова с ним свяжется.
Он задавался вопросом, почему тот ни разу не попросил продолжить разговор. После подтверждения того, что с Чонгуком всё было нормально, голос пропадал, оставляя после себя ощущение тепла. По началу Чонгук не придал этому большого значения, но, когда связь оборвалась в четвёртый раз, он нахмурился, недоумевая, почему его родственная душа не хочет разговаривать. Тот ведь так хотел этого несколько лет назад.
«Вероятно, это потому, — подумал Чонгук, пытаясь поудобнее устроиться в кресле, когда освещение в самолёте погасло: снаружи было уже темно, и пассажирам дали возможность поспать, что, по мнению Чонгука, было маловероятным, учитывая, что его нервы были на пределе, но он схватил подушку и плед, оттолкнул спинку сидения и постарался расслабиться, — что он хотел со мной поговорить, он пытался, но я не пошёл ему навстречу. Я даже не попытался, — он нахмурился, проклиная себя. — Вот же чёрт».
С мыслью о том, что, возможно, это станет новым началом, Чонгук уснул – усталость заставила его закрыть глаза.
***
Он проснулся в темноте, и стон сорвался с его губ. Шея ныла от того, что он спал в вертикальном положении, а мышцы напряглись, когда он медленно повернул голову, пытаясь найти то, что его разбудило. Он ничего не видел, глаза не были привыкшими к темноте в салоне, и он уже хотел закрыть глаза, как вдруг почувствовал это.
Сильный грохот раздался по всему самолёту, что вся кабина содрогнулась. С губ Чонгука сорвался испуганный звук, после которого была минута затишья, а затем самолёт снова сильно задрожал, и сердце Чонгука почти что остановилось. Каждая клетка его тела кричала от ужаса, страх сковал его горло, а сердце за считанные секунды набрало бешеный темп.
Он никогда в жизни ещё не был так сильно напуган.
Он не знал, как и когда он двинулся, но следующее, что он помнил, это то, что он наклонился вперёд и его руки сжали подлокотники до побелевших суставов. Самолёт снова затрясся, и он так стиснул челюсти, что почти слышал, как скрипят его кости. Он не мог думать, не мог дышать, не мог говорить, он ничего не мог сделать, Чонгук даже не понял, что свет включился и из динамиков послышался голос, сообщая пассажирам о турбулентности и напоминая оставаться на своих местах.
«Помоги мне, — умолял Чонгук. Слёзы затуманили его взор, пока он пытался оставаться в здравом уме, когда ещё один сильный поток заставил самолёт греметь. На одну секунду, секунду, которая казалась вечностью, он был невесомым – гравитация самолёта изменилась. Его желудок сжался, и он вздрогнул, хотя не издал ни звука. — Помоги, спаси меня, помоги мне, пожалуйста, помо…»
«Чонгук!»
Он услышал знакомый голос как снаружи, так и внутри головы и почувствовал, как две руки сжали его ладони.
— Эй, эй, Чон Чонгук! — краем глаз он увидел, что кто-то присел рядом с его сиденьем, но не мог повернуть голову, его мышцы были напряжены, и он не мог дышать. — Чонгук, слушай меня, слушай мой голос! Сконцентрируйся на мне, сосредоточься на моём голосе!
«Тэхён, — его мысли буквально кричали. — Это Тэхён. Тэхён, помоги мне, Тэхён, пожалуйста!»
— Я рядом, Чонгук, я здесь, слушай мой голос, сосредоточься, — громко сказал Тэхён, пробуя поднять его подбородок, чтобы заставить его выпрямиться, но Чонгук был жёстким, как статуя, отказываясь сдвинуться с места. — Чонгук, послушай меня, ты должен сесть ровно, ты должен позволить мне помочь тебе, ладно? Ты должен послуш…
— Ким Тэхён, вернись обратно на своё место! Ты не можешь просто так ходить тут во время…
«Заткнись, чёрт возьми!» — Чонгук вздрогнул, голос раздался по его барабанным перепонкам.
— Прости, мне жаль, Чонгук, прости, — губы Тэхёна теперь были прижаты к его виску, он говорил быстро и настойчиво, но каким-то чудесным образом его голос был по-прежнему тёплым и успокаивающим. — Вот так, всё хорошо, давай, сделай вдох для меня, — просил он, шипя проклятия себе под нос, когда самолёт снова затрясся. — Чёрт возьми. Всё хорошо, Чонгук.
Чонгук смутно осознал, что кто-то двигается у него за спиной, и внезапно Тэхён уже оказался с другой стороны, перебравшись через него и сев возле окна; он почти прижался к боку Чонгука, одна его рука оставалась на шее, когда другая попала под его толстовку, где тот почувствовал бешеное сердцебиение.
— Эй, Гуки, знаешь что? — Тэхён теперь говорил прямо в его ухо, а тепло его тела плотно окутывало Чонгука. — Знаешь, на этом самолёте летает мой друг, Юнги, он пилот, и он лучший. Мы в надёжных руках, потому что Юнги как Супермен, когда речь идёт о безопасности его пассажиров. Знаешь же Супермена, да? Никакой ветер не собьёт Супермена, а это значит, что никакой ветер не собьёт Юнги.
Его голос был низким, ровным и достаточно сильным, чтобы пробиться сквозь потоки страха и паники, бушующие в сознании Чонгука. Он слушал, слушал всеми силами, цепляясь за голос, который был как снаружи, так и внутри него.
— Подумай только, куда ты направляешься, — не останавливаясь продолжал Тэхён, — Лос-Анджелес, Чонгук, Америка. Это будет так круто, не так ли, Чонгук-и? Там будет солнечно и тепло, ты сможешь погулять по пляжу, съешь столько мороженного, сколько не ел за всю свою жизнь. Ну, это неправда, но мороженого там действительно много, — он усмехнулся в висок Чонгука, и этот звук можно было сравнить со спасательным кругом в бушующем океане, и Чонгуку удалось судорожно вздохнуть. — Верно, Чонгук, в Лос-Анджелесе ты сможешь делать всё, что захочешь, да? Разве это не круто?
Он начал поднимать голову, его мышцы справились только с тем, чтобы поднять его на несколько сантиметров, прежде чем самолёт вновь задрожал, но на этот раз руки Тэхёна обхватили его лицо, не давая что-либо сделать.
— Эй, так, ладно, Чон Чонгук, — тот попытался уткнуться лицом в одну из рук, но они крепко удерживали его на месте, смахивая большими пальцами слёзы с его щёк. — Посмотри на меня, ну же, ты можешь, — мягко попросил Тэхён. — Слушай мой голос, пожалуйста, и смотри на меня.
Чонгук так и сделал, и его сердце, которое билось со скоростью света, замерло: лицо Тэхёна было всего в нескольких сантиметрах от него, его глаза были прикованы к Чонгуку, а солнечная улыбка растянулась на его губах, и внезапно Чонгук вновь смог дышать, даже таким густым воздухом в трясущейся кабине.
Бортпроводник сидел на своих коленях на сидении рядом с Чонгуком, перегнувшись через подлокотник, чтобы максимально, насколько это возможно, быть в личном пространстве Чонгука. Чувство безопасности буквально исходило от него, и у Чонгука кружилась голова, его тошнило, но он дышал и чувствовал, что начинает расслабляться.
Медленно руки Тэхёна оторвались от лица Чонгука: одна вернулась на его шею, а второй он взял руку Чонгука, касаясь пальцами его суставов и каким-то образом сумев уговорить его отпустить подлокотник.
— С тобой всё нормально, ты в порядке, — мягко сказал он, не отрывая взгляд от Чонгука, — с тобой всё хорошо, с нами всё хорошо, — его улыбка стала шире, и Чонгук мог бы сосчитать каждый его зуб, если бы его не отвлекали пальцы, сжимающие его руку. — Я рядом.
В голове Чонгука было темно и туманно, и всё, что он хотел сказать, должно было подождать: он попытался немного выпрямиться, но в его глазах помутнело, и он потерял сознание.
***
Когда Чонгук очнулся, кабина была заполнена естественным светом. Он зажмурился, и тихий стон вырвался из его груди, когда свет пробился в глаза и заставил их слезиться. Некоторое время он лежал неподвижно: его тело было невероятно тяжёлым, словно кто-то привязал к его конечностям гантели. Он смутно заметил, что самолёт снова летел гладко.
Наконец он решил сесть, но, как только повернулся, он понял, что кто-то держал его левую руку, большим пальцем рассеянно поглаживая суставы. Чонгук медленно выпрямился и заморгал от солнечного света и, когда его глаза привыкли к нему, обнаружил, что Тэхён сидит рядом с ним: его локоть упирался в противоположный подлокотник, а подбородок лежал на руке. Он смотрел в маленькое окошко, глядя на красный восход солнца.
— Тэ…
— Знаешь, — прервал он, не отрывая взгляда от вида за пределами самолёта, — я не думал об этом до тех пор, пока ты не потерял сознание; я был уверен, что с тобой всё было нормально. В какой-то момент я этого совсем не заметил. Я имею в виду, что были более важные вещи, на которых нужно было сосредоточиться. Но понял я это только тогда, когда появилось время подумать.
Чонгук приоткрыл губы и снова закрыл их, не зная, что сказать. Он понятия не имел, о чём говорил Тэхён, но по какой-то причине он понимал важность этого. Будто он сам это чувствовал.
— Я подумал, что это было случайным совпадением, ну, знаешь, время, — продолжал он, его голос был странно хриплым, — когда ты со мной связался, а секундой позже я уже пытался успокоить кого-то от панической атаки, — он тихонько усмехнулся в его руку, и сердце Чонгука сжалось. — А потом ты мысленно назвал моё имя, моё имя, и я услышал тебя, и…
Его голос затих, и тишина была настолько долгой, что Чонгук собирался что-то сказать, но вдруг услышал голос внутри головы.
«Могу я спросить тебя кое о чём? — сказал голос, и Тэхён повернулся, чтобы посмотреть на него; его глаза заблестели, а пальцы дрожали. —
Мне кажется, что сейчас я держу за руку свою родственную душу, и мне нужно знать, — на губах Тэхёна появилась мягкая улыбка, и сейчас он выглядел как ангел, самое чистое и красивое существо в мире, —
ты мой соулмейт, Чон Чонгук?»
Он услышал вопрос как из уст Тэхёна, так и внутри головы, и это было похоже на поток эмоций, обрушившихся на его грудь. Надежда, тепло, радость, комфорт, утешение, тоска и ещё несколько, но, чтобы определить их, у Чонгука не было времени. Все мысли исчезли, оставив лишь одно слово.
— Да, — выдохнул он дрожащим голосом, а затем схватил руку Тэхёна, сильно сжав её. — «Да».
И Тэхён засмеялся, слёзы текли из его глаз, когда он наклонился и притянул Чонгука к себе, обвив руками его шею и уткнувшись лицом в плечо. Всё, что смог сделать ошеломлённый Чонгук, это обнять своего соулмейта в ответ с широкой улыбкой; он прижался губами к его макушке и хихикнул, словно в бреду.
Когда они отстранились, лицо Тэхёна блестело от слёз, а чонгуковы щёки болели от такой широкой улыбки, но они оба смеялись.
— Иди сюда, — сказал Чонгук, придя в себя, и поднял руку к лицу Тэхёна, чтобы стереть оставшиеся слёзы рукавом. — Я не могу поверить, что нашёл тебя.
Новая волна смеха накрыла Тэхёна:
— Ты везунчик, Чон Чонгук, — сказал он и попытался дерзко усмехнуться, — но я – та ещё ловушка, — Чонгук рассмеялся, и Тэхён последовал за ним, но из его глаз полилось ещё больше слёз. — Чёрт, ну вот, я будто протекающий кран, — пожаловался он с улыбкой, — Чонгук-и, верни мне свой рукав, мне нужно стереть это всё с лица.
Чонгук рассмеялся ещё сильнее и без колебаний протянул руки к лицу Тэхёна, но соулмейт увернулся, бормоча:
— «Смерть от чрезмерных прикосновений» на надгробии будет выглядеть очень странно!
Они ещё долго не могли перестать смеяться, а ещё дольше – перестать улыбаться как идиоты. Они провели остаток полёта, разговаривая обо всём и ни о чём, узнавая друг о друге как можно больше. Когда пилот сообщил, что они собираются приземляться, Чонгук понял, что у него было время, чтобы узнать всего самую малую часть того, каким солнечным человечком был его соулмейт, Ким Тэхён.
Посадка была страшнее взлёта, но Тэхён держал Чонгука за руку и постоянно нашёптывал ободряющие слова, время от времени добавляя невинные шутки, заставляя Чонгука нервно хихикать.
Когда они приземлились, Тэхён вскочил со своего места, перелез через колени Чонгука к проходу и наклонился, чтобы быстро поцеловать его в щёку, прежде чем пробормотать:
— Дай мне минутку, мне надо поговорить с пилотом, — он чуть ли не пританцовывал, идя по салону, оставив покрасневшего Чонгука одного собирать свои вещи.
Его щёки всё ещё горели, когда он поднялся со своего места, чтобы двинуться в сторону выхода и ждать там, но не успел он сделать и пару шагов, как дверь кабины распахнулась, и в салон, дико смеясь, влетел Тэхён, жестом прося Чонгука поторопиться.
— Давай, быстрее, Юнги в плохом настроении, нам нужно уходи…
— А ну-ка тащи свою задницу сюда, Ким Тэхён! — в дверном проёме кабины появился мужчина, одетый в гораздо более официальную форму, чем бортпроводники. Его волосы были невероятно светлыми и растрёпанными, как будто он только что их взъерошил. Он выглядел явно побледневшим, когда схватил ворот тэхёновой рубашки. — Клянусь богом, ты не можешь просто сообщить, что берёшь выходной, — рявкнул он, — ты бортпроводник, это так не работает!
— Ты берёшь выходной? — спросил Чонгук, когда подошёл к ним двоим, с радостным удивлением смотря на Тэхёна. — Разве ты можешь?
— Не может, — громко сказал пилот Юнги, но Тэхён с энтузиазмом кивнул и подошёл к Чонгуку, обняв его за талию.
— Когда вы с Чимином нашли друг друга, ты не показывался на работе три недели, Юнги-мен, — фыркнул Тэхён, покачивая бровями и ухмыляясь разгневанному пилоту. — Если я хочу взять выходной – я его возьму.
Чонгук пытался посочувствовать этому мужчине, ему было действительно жалко его, когда тот прижал ладони к своим глазам, но всё его внимание было сосредоточено на ощущении, как тело Тэхёна прижималось к нему, а его руки игрались с капюшоном худи Чонгука.
— Слушай, Тэхён, я понял, ладно, я, чёрт возьми, понял, — сказал Юнги очень спокойным голосом. — Ты хочешь уйти, я понимаю, но я не твой босс и не смогу ни черта сделать, если он решит тебя уволить! Ты же это понимаешь, да?
У Чонгука перехватило дыхание от этих слов, но Тэхён только рассмеялся, что, в свою очередь, не очень-то помогло нервному Юнги.
— Ах, я понял тебя, Юнги-хён, понял, — задумчиво сказал он с широкой улыбкой. — Поверь, у меня будет больше шансов уволиться, если я останусь в этом самолёте, день ото дня тоскуя по своей второй половинке. Или же ты хочешь смириться с тем, что я буду заходить к тебе в кабину и рассказывать, как мой соулмейт потрясающе хорош, как у меня подкашиваются коленки от его голоса, какой он очаровательно застенчивый; ну ты просто посмотри на него, он краснеет…
— Пожалуйста, перестань, — смиренно протянул Чонгук, пряча лицо рукой и не замечая притворного рвотного позыва Юнги. — Ты меня убиваешь, Тэхён.
— Только наилучшим образом, Чонгук-и!
— Ладно, сойдите уже с самолёта, — громко сказал Юнги, у которого был передоз этой сахарной и сладкой атмосферы. — Идите и заберите с собой это тошнотворное розовое облако, пока я им не подавился и не умер.
— Ты лучший, Юнги-мен!
С этими словами Тэхён схватил Чонгука за руку и вытащил его из самолёта на безопасную дорожку.
— Подожди, притормози на секунду, — запротестовал Чонгук и дёрнул Тэхёна назад, высвободив его руку, чтобы подать ему свою. — Ты уверен, что всё нормально? Ты уходишь с работы?
Улыбка его соулмейта была почти что застенчивой, когда он скользнул рукой в ладонь Чонгука и их пальцы переплелись.
— Ага, — мягко сказал он, а его щёки стали довольно розовыми. — На самом деле, я просто не смог бы сконцентрироваться, если бы улетел назад сейчас. Я… Я хочу узнать тебя, Чон Чонгук. Должным образом.
Щёки Чонгука уже болели, но его улыбка стала в десять раз шире при виде внезапно застеснявшегося Тэхёна, и он, не сумев остановить себя, наклонился и прижался губами к уголку губ Тэхёна; почти настоящий поцелуй. Почти.
— Тогда хорошо, — мягко сказал он, выпрямившись и чувствуя прилив тепла к лицу, когда Тэхён смотрел на него комически широко раскрытыми глазами, удивлённо приоткрыв рот. — Давай узнаем друг друга, Ким Тэхён. Должным образом.
И они это сделали: они гуляли по песчаным пляжам Лос-Анджелеса, держась за руки; делились таким большим количеством мороженого, которое Чонгук не считал здоровым для человека; они делали всё, что хотели, в чужом городе.
«Выходной» Тэхёна случайно превратился в пять дней. В течение часа после выхода из самолёта он решил остаться с Чонгуком до его возвращения в Корею. Чонгук не возражал, а всего лишь тихонько смеялся в руку, когда Юнги позвонил на третий день, спрашивая, где Тэхёна, чёрт возьми, носит.
— Человек, которого ты ищешь, втирает лосьон для загара в очень-очень крепкий пресс своего соулмейта, — пропел Тэхён в трубку, впадая в истерический приступ смеха, когда Юнги тут же сбросил после череды проклятий.
На самом деле, Тэхён позвонил своему боссу и попросил о пяти днях отпуска прямо сейчас, но не ставить Юнги в известность было, несомненно, веселее.
На четвёртый день Чонгук отправился в центр города на официальное собеседование в агентство. Он встретился с ведущим тренером по танцам, пока Тэхён ждал в Старбаксе поблизости, и через два часа он спотыкаясь зашёл в кофейню; запыхавшись и ухмыляясь, он, не обращая внимания на окружающих, втянул Тэхёна в жгучий сердце поцелуй, который он не прекращал, пока менеджер неловко не откашлялась.
— Итак, я полагаю, ты получил работу, — сказал Тэхён, затаив дыхание и потирая свои блестящие губы, когда они вышли на улицу; его щёки пылали. Он посмотрел на Чонгука и обнаружил, что тот широко улыбается. Чонгук засмеялся и обнял его, и Тэхён обсыпал его лицо поцелуями и поздравлениями.
По правде говоря, сесть на этот самолёт было лучшей идеей Чонгука за всю его жизнь.
