Последняя соломинка

Последняя соломинка ломает спину верблюда. Английская пословица

Об отставном капитане Кассии Колхауне бытовало немало различных мнений. В притонах Нового Орлеана о нем говорили, как о человеке, с которым лучше не связываться, — при этом говоривший нередко потирал шрам на горле или плохо сросшееся сухожилие запястья. Среди солдат генерала Тейлора — в том числе из тех шести тысяч, что стояли под Буэна-Виста и на каждого приходилось не менее трех мексиканцев, — о капитане отзывались, как о расчетливом и одновременно безрассудном в достижении цели командире. Ветераны отряда Скотта помнили, что имя Кассия Колхауна было синонимом беспощадности и какой-то изощренной жестокости, с которой он расцвечивал красным белые, как хлопок, мундиры мексиканцев. Завсегдатаи же игорных домов южных территорий прямо называли его опасным типом и советовали, что за карточным столом, что за барной стойкой, иметь с ним дело с крайней осторожностью. Словом, красочных и не слишком лестных эпитетов для отставного капитана можно было найти немало. Одного только никто бы не мог сказать о Колхауне, с каким бы презрением к нему не относился, одной черты не было в его испорченном и насквозь эгоистичном характере. Капитан Кассий Колхаун не был трусом. Потому, впервые увидев на своем пути всадника без головы, — в этот вечер Кассий направлялся в бар Обердофера, где ждали привычные развлечения, — он выхватил револьвер и всадил все шесть пуль в грудь обезглавленного тела. — Так ты от меня не отделаешься, Кассий, — проговорило то. Голос шел от луки седла, из-под плаща, где была привязана голова. Когда легкий ветер отгибал полу, слова звучали отчетливее. — Я хочу, чтобы ты оставил моего отца, Луизу и Техас в покое. Возвращайся в Новый Орлеан, и ты меня больше не увидишь. Иначе же, боюсь, наши свидания станут регулярны. — Искромсаю! — взревел Колхаун, соскочил с лошади и бросился к всаднику, размахивая излюбленным кривым ножом. Тот не стал дожидаться нападения, развернул лошадь, и топот копыт огласил ночную прерию, перекрывая чуть слышный издевательский смех из-под полы. Капитан гнался за ним довольно долго, пока не опомнился и не вернулся к дрожавшей в одиночестве лошади, не обладавшей капитанскими выдержкой и буйным нравом. У Обердофера Колхаун потребовал виски и, разгоряченный встречей и напитком, неосмотрительно поведал свою историю собравшимся. На следующее утро вся округа знала о требовании всадника, и каждый, имевший на руках хоть один свободный доллар, ставил его на ту или другую сторону. Справедливости ради, стоит отметить, что ставки были равны. Всадник был воплощением ужаса; но ведь он имел дело с Кассием Колхауном… Через несколько ночей Кассия разбудил стук в окно. Проснувшись, он увидел в голубоватом свете за переплетом странный силуэт. Поднявшись, капитан решительно подошел к окну. В воздухе висела голова — почерневшая, распухшая, в туго сидящем сомбреро, за поля которого ее и держали чьи-то неприглядные руки. Перегнувшись через подоконник, Кассий увидел с трудом стоявшую на задних копытах лошадь. Всадник наклонился вперед, приникнув к шее мустанга и держа голову на вытянутых руках. — Ты как руки развязал, мерзавец? — спросил капитан, на ощупь отыскивая слева крюк, на котором висела сабля. — Зубами, — ответила голова, скалясь. — Удачно вышло. Капитан выхватил саблю из ножен и замахнулся, чтобы от всей души рубануть по запястьям, но не учел ширины окна. Сабля вонзилась в косяк и застряла. Голова, испуганно дернувшаяся при замахе, выпала из рук и застучала по утоптанному в камень двору. — В следующий раз не промахнусь! — крикнул Кассий, высунувшись наружу. Голова что-то ответила, но поскольку лежала лицом вниз, Кассий ничего не понял и записал очко на свой счет. В следующий раз он подготовился к визиту заранее и, едва голова появилась в окне, швырнул в нее нож. Голова хлюпнула и исчезла, а при следующей встрече заметно шепелявила, что Кассий не преминул отметить, заявив, что выбьет при случае и оставшиеся зубы. В ответ на это всадник пообещал показать нечто такое, чего не вынесет даже закаленный дуэлями и виски разум капитана. Кассий расхохотался, выказывая полное презрение к всаднику и его методам, однако перед сном принял двойную дозу лауданума: даже на закаленном мозге солдата и игрока почти еженощные свидания с мертвым кузеном начинали сказываться не лучшим образом. Утром он вышел к столу с тяжелой головой и заметил, как переглянулись Вудли и Луиза. Кассий был уверен, что оба давно сделали ставки у Обердофера, и сильно сомневался, что родственники поставили на него. В последующие дни он удачно чередовал лауданум с виски, проводя дни и ночи в мутном тумане и с трудом отличая безголового всадника от обычных. Однако когда в одну из ночей его жизнь едва не закончилась в мелководном ручье, из которого Кассий с немалым трудом нашел силы выбраться, с туманом пришлось заканчивать. Кассий выбросил лауданум в окно и запретил Обердоферу продавать себе виски даже под дулом револьвера, угрожая, что за ослушание непременно пристрелит. Пока хозяин гостиницы осмысливал эту дилемму, Кассий покинул поселение и направился домой, нервно кусая ус при каждом непонятном звуке. Однако всадник не появлялся, и капитан благополучно добрался до Каса-дель-Корво, сказал «Не дождетесь!» принявшему у него поводья Плутону, поднялся наверх и уснул, не снимая сапог. Среди ночи в окно постучали и, не получив ответа, постучали снова. Кассий с трудом оторвал голову от подушки, и холодный пот выступил у него на висках. Казалось, за окном толпятся десятки призраков. Солдаты в белых мундирах, залитых кровью, через одного держали в руках оторванные конечности, порой и головы — в инженерном корпусе Скотта гаубиц не жалели. Обгорелые мексиканские партизаны что-то возбужденно лопотали, упоминая Халапу, Веракрус и отца Доменико. Бретеры и игроки держались обособленно, вращали глазами и тянули к капитану длинные пальцы, обещая, что сейчас он ответит и за крап на «рубашках», и за лишние полдюйма специально заказанной сабли, и за джокера в рукаве. Кассий разглядел за колышущейся толпой знакомую голову в сомбреро, завопил, как девица в первую брачную ночь, и швырнул в призраков подушкой. Нехитрое оружие оказалось на удивление действенным — призраки тут же откланялись и исчезли, перед тем пообещав, что еще не раз будут иметь честь столь приятного общения. Последним в ночь канул всадник, приветственно взмахнув головой. Возможно, он надеялся, что напугал Кассия, но, однако, эффект был прямо противоположным: капитан разозлился, как никогда в жизни. На следующий день он насыпал гремучей ртути в воротах, развесил крест-накрест пистоны в проеме окна и заявил за обедом, что покинет Техас не иначе, чем привязанным к бочке с порохом. Судя по выражению лиц родственников, они все же поставили не на него. Однако всадник этой ночью не появился. Не было его и днем, вечерний визит к Обердоферу также прошел спокойно. Без приключений проспав две ночи подряд, Кассий воспрял духом и почти уверился в победе. Спустя несколько дней он с видом триумфатора стоял на асотее, вкушая горечь сигарного дыма и сладость ночного воздуха, намеренный пойти в постель, едва сигара закончится. Что-то привлекло его внимание в роще за рекой. Кассий всмотрелся… Лицо его вмиг переменилось, сигара выпала из пальцев. С быстротой молнии он бросился в свою комнату, побросал в саквояж предметы первой необходимости, на ходу попрощался с дядей, и вскоре сильный рыжий конь уже нес капитана Колхауна на восток, к границе с Луизианой. Через неделю его уже видели в баре Нового Орлеана, где капитан с прежней задиристостью нарывался на дуэль, надежно упрятав в карман доллары, выигранные в новомодный покер. Кассий Колхаун не был трусом. Он мог бестрепетно взглянуть в глаза своему прошлому, сколь бы неприглядным оно ни было, мог посмеяться над опасностью, когда сердце уходило в пятки, мог превозмочь слабость, потакая собственной гордыне, и устоять там, где не устояли бы многие. Но вид недавно повешенного за убийство Мориса-мустангера, с упоением целующего в губы Генри Пойндекстера, голову которого мертвые любовники придерживали в четыре руки, оказался зрелищем, невыносимым даже для отважного капитана.