chemistry of love: shower

Геннадий любил своего партнёра всем сердцем, такой же взаимностью отвечал Альберт. Это была та самая любовь, от которой Анна Каренина попала под поезд, от которой Пигмалион бежал к Афродите, чтобы оживить статую, от которой Джульетта убила себя, увидев труп Ромео. Вот только Горин очень стеснялся себя, а точнее своего маленького животика. Эйнштейн начал же сразу успокаивать блогера, говорить, что он и так красив. Но Гена не отступал и сказал, что пойдёт в зал. Учёный, чтобы хоть как-то успокоить своего любимого пошёл с ним. Альберт предпочитал тренировки на выносливость, а вот Геннадий брал кардио, много кардио, иногда даже слишком, он будто за раз хотел избавиться от всего лишнего веса. Поэтому Эйнштейну приходилось насильно снимать с тренажёров, как в детстве снимают детей с аттракционов, не понимающих этого.  И блогеру приходилось со злобой да потным телом идти в душ, смывать и первое, и второе. Каждый раз, водя мочалкой по телу, он ощущал, как легко становилось на теле и в душе. Чудесный хвойный гель ещё больше расслаблял. И казалось, что ничто не может помешать, но это только казалось… Казалось до тех пор, как Альберт (хотя как он мог мешать) подошёл сзади и ударил легко по одной из ягодиц, сделав некую перезагрузку организма. На секунду всё тело Горина отвердело, как камень. И да, член тоже, но всё быстро вернулось в нормальное состояние, когда Геннадий понял, кто ударил, а эта часть тела только больше напряглась. — Ты здесь собрался провести всю свою чёртову жизнь? — очень грязно прошептал учёный на ухо, кусая за мочку. — А я вижу, кто-то не может дотерпеть до дома? — таким же тоном отвечает обладатель «маленького животика», хотя Альберта эта изюминка только возбуждает. И да, он никак не мог дотерпеть, ему хотелось прямо сейчас и прямо здесь. Зато в старости похвастаться сексом в публичном месте. Можно же душ в спортзале назвать «публичным местом»? Если нет, то они просто будут говорить о сексе, не называя места. Конечно, вряд ли этим хвалятся в старости… Альберт подходит сзади, словно обнимая своего партнёра, тянется своей рукой к, уже можно сказать за пару лет отношений, своему члену. У Геннадия сейчас от таких касаний пойдут фейерверки в глазах, ещё это чёртово волнение внутри, его не смыть этим дурацким хвойным гелем. Он хочет застонать, но вместо этого болтает всякие пошлости: — Надеюсь, ты хорошенечко себя разработал? — Альберту удаётся только легко простонать на ухо, удивляясь: «Какого черта он раньше этого не говорил, ведь это безумно возбуждает?». «Что я сейчас сказал?» — только и думает Гена, ведь возбуждение уничтожило фильтр, и он ещё не раз пожалеет о том, что скажет здесь, хотя кто знает. Эти мысли закрыли стон Эйнштейна, возможно, это и к лучшему, потому что, услышав бы эти сладкие стоны, Горин сразу же кончил бы. — Да, папочка, — отвечает Эйнштейн, зная, что такими словами только больше заводит своего партнёра. «Ты доигрался!» — последнее проносится в голове у «папочки». И Горин оборачивается, нагибая учёного, проверяя правду ли сказал Альберт. И, черт, да, его сучка себя разработала, поэтому нет никаких препятствий войти резко, но достаточно мягко, чтобы не сделать больно.  Грубые пальцы вдавливают  кожу учёного, который сейчас больше на какую-то развратную шлюху, чем на великого физика. Альберт чувствует в себе горячий член, а на себе холодную воду из душа и этот контраст его выводит или просто убивает от удовольствия. Грубые пальцы чувствуется на своих бёдрах, они упираются прямо в косточки, заставляя выгнуться ещё сильнее, выглядеть ещё аппетитней для своего «папочки». Геннадий решает сменить позу. Альберт теперь висит на руках Гены, уперевшись спиной об холодный синий кафель. Интимность этого момента становиться сильнее, ведь языки их сплетаются грязно и мокро, а произносят такие милости: — Я очень тебя люблю. — И я тебя люблю до безумия. И оба знают, что их слова полны искренности, полны любви до мозга костей. И от этой любви они хотят сейчас доставить максимальное удовольствие. — Да, папочка, трахни меня сильнее, — от таких слов Геннадий начинает ускоряться, ведь дважды его просить не надо. А Альберт только и готов умереть от райского (скорее уже адского) наслаждения, и это чувствует даже кафель, ведь он уже безумно нагрелся, хоть яичницу жарь. — Здесь кто-нибудь есть? — и да они совершенно забыли, что не дома и, что лучше не надо было так громко стонать… — Чёрт, чёрт, чёрт, чёрт, — только и успевают они шептать друг другу, в это же время пытаться максимально тихо вынуть член из учёного и помочь перебежать ему в другую кабинку. — Да, — отвечает Альберт запыхавшимся голосом, тому чёртовому кайфоломщику. — Мы скоро закрываемся, поэтому побыстрее, пожалуйста, — «Не тебе решать в каком нам темпе трахаться, блять». И оба понимают, что продолжить здесь и заниматься сексом, и тренироваться они уже не будут. После слов администратора они пытаются максимально быстро одеться и уйти, как минимум, потому что член первого ровно также как второго стоит колом и нужно с этим что-то сделать. «Почему они такие красные?» — думает напоследок администратор, когда видит двух парней, которые, кажется, были клоунами, что не смыли красный грим с щёк. Химия любви одна из самых удивительных и одна из приятных. Она тебя окрыляет, дарит счастье, у каждого оно разное, как и у наших героев: у Горина это крутить волосы Эйнштейну, наблюдая за его сонным лицом, у Альберта это видеть, как Геннадий просто улыбается.

Химия любви удивительна, но и поистине прекрасна.