tell me the end

      Артур наблюдает за бабушкой, суетливо метающейся между плитой, столом и мини-холодильником, и ёрзает на неудобном троне — сколько бы времени ни прошло, привыкнуть к сидению на столь жёсткой поверхности не получилось. Урдалак рядом застыл неживым изваянием, с лёгкой полуусмешкой смотря за процессом, и Артуру кажется, что он уже давно мёртв — неподвижный будто картинка на плёнке, даже не моргающий.       Бабушка ободряюще улыбается ему, перехватив его взгляд, но он не находит в себе сил ответить — она словно постарела на десять лет, морщин больше, как и седых волос, а ровная осанка исчезла. Ему страшно представить, что же стало с дедушкой — он знает об Урдалаке больше неё, и знает, какое место занимает Артур. Наверное, он похож на столетнего старика, который вот-вот рассыпется прахом. Артур чувствует укол вины, хотя и понимает, что не должен — у него не было выбора, он сделал всё, чтобы спасти дорогих людей, обменяв их жизни и относительную свободу за свою.       Потому теперь он сидит по левую уже полноценную руку мужа на троне, украшенном драгоценными камнями и жемчугом, одетый в наряд из лёгких тканей, расшитых переливающимися нитями, а кольцо привычно обхватывает безымянный палец. Потому теперь он не держит меч и не помнит, как с ним нужно обращаться. Потому теперь он всегда носит странные для его мира наряды, удовлетворяющие вкусы Урдалака, и надевает диадемы и тиары, которые стоят, должно быть, целое состояние. Потому теперь он не видится с Селенией и Барахлюшем, почти забыв их лица. Потому теперь он обучается во дворце и почти его не покидает — Урдалак больше не берёт его в походы, уходя на короткий срок и возвращаясь без единой царапины. Потому теперь он делит постель с чудовищем, не ведающим нежности, и ощущает себя гораздо старше своего возраста.       Артур уже практически не переживает и не плачет — он привык.       Привык, что все решения за него принимает муж, привык, что он один. Привык, что колени разбиты в кровь от падений и долгого стояния. Привык к грубым прикосновениям и не проходящим ссадинам на запястьях, прокушенной клыками губе, синякам и царапинам — они просто не успевают зажить, как Урдалак обновляет их, расчерчивая кожу собственническими метками, приносящими Артуру боль, а Урдалаку — наслаждение. Но это всё мелочи, которые он научился принимать — настоящим кошмаром была первая брачная ночь, когда Урдалак затащил его в спальню и не целовал, нависал зловещей тенью, насилуя снова и снова, выворачивая суставы, проникая обрубком руки так глубоко, что Артуру казалось, что он касается сердца, и его разорвёт на куски. В те мгновения он мечтал лишь о смерти, молил о ней — но Урдалак только смеялся, обманчиво ласково гладя его волосы.       Сейчас он меньше похож на себя прежнего — обе руки на месте, пусть и неестественно длинные и когтистые, тело наполнено органами и плотью, начав функционировать почти как у обычного минипута, а глаза одинакового размера и цвета. Но он всё ещё монстр — поцелуя с Артуром недостаточно, чтобы полностью вернуть ему былой облик, но Урдалака это не волнует, ему нравится результат.       «я такой для тебя, Артур. тебе нравится?»       Артуру не нравится.       «нравится»       Урдалак удовлетворённо улыбается на каждую его ложь, и Артур думает, что так проще — не сердить чудовище, не навлекать неприятности ни на себя, ни на близких, давая мужу то, что ему нужно, что он хочет. Это ведь не трудно — соврать, притвориться, промолчать? Это ведь безопасно и не приведёт к печальным последствиям?       Ведь так?       Тоненький голосок, похожий на дедушкин, шепчет, что так нельзя, что это плохо, и становится тошно и дурно от самого себя, но он стискивает пальцами колени и продолжает, и голосок затихает, появляясь всё реже — иногда Артур думает, что этот голос и есть он. И он пропадает, погребённый под ложью и молчанием, растворяется, залитый чужим ядом и одиночеством. Раньше дедушка говорил, что у него есть железный стержень внутри, который делает его тем, кто он есть — смелым, волевым, любопытным и добрым человеком, который старается помочь всем и не терпит несправедливости.       Артур уверен, что от того стержня мало что осталось — он весь покрыт красной ржавчиной, разъедающей его живьём, проникающей всё глубже, отравляющей его. Он представляет, как слои металла слезают один за другим — вот отслаивается смелость, вот отходит краешек доброты, вот покрывается отвратительными пятнами отзывчивость. И теперь он не похож на прежнего себя — теперь он изуродован, изъеден будто болезнью сторонней волей.       Артур хочет вернуть всё назад, но знает — это невозможно.       Прохладная рука ложится на его колено, большой палец поглаживает бедро, и он поднимает глаза на Урдалака — он смотрит на него, и в его взгляде нет ни безумия, ни любви.       Только мрачное ледяное удовлетворение победителя.