грёбаный Фрейд

      До этого внутренняя претензия на что-то ещё позволяла Пете самоуверенно смотреть Артёму прямо в глаза, при этом стоя полностью голым в густых потёмках отельного номера. Но и она покорилась, услышав беспрекословное:       — Молодец. А теперь на кровать.       Губы Пети дёргаются, выражая неясную эмоцию: что-то граничащее между непониманием и полярной ему уверенностью в том, что Артём блефует. Только вот шутки кончились ещё тогда, когда Петя пришёл к нему на приём, красивый и наигранно непокорный.       — После Вас, блять, — Петя смеётся глазами, а пальцы как-то странно дёргаются. Стрелецкий усмехается про себя: его визави не сдаётся — или делает вид, что не сдаётся — до последнего. Но без лёгкого сопротивления было бы не так интересно, да?       Артём думает, что Петя вредный молодой человек. Сейчас, глядя на его красивое обнажённое тело, Стрелецкий подмечает, что тот совершенно безрезультатно пытается бороться за свою автономность — видимо, это просто старая привычка. Зайдя в тёмную комнату, он по-хозяйски огляделся, хитренько усмехнулся и начал раздеваться. Наверное, даже забыв о том, что тело у него теперь абсолютно гладкое: выполнил приказ Артёма, а делов-то было, — ха! — всего-навсего одно сообщение.       А думает, что сам ведёт игру, ещё и спросил у Стрелецкого: “Ну что, осмелишься?”       Дурик.       Артём двигается резко, оказывается рядом с Петей в одно мгновение, больно хватает его за руку и притягивает к себе с такой силой, что они почти бьются лбами. Чувствует судорожный выдох на своих губах, видит как уверенность сменяется смятением. И, кто бы сомневался, заинтересованностью. Пользуясь его замешательством, Стрелецкий целует Петю в губы, быстро и вообще немного смазано, но Петю от этого уже торкает: он хватается за чужие широкие плечи и весь подаётся навстречу.       — Ты такая сучка, — довольно тянет Стрелецкий и вновь тянется к Пете, но тот с какой-то остервенелостью отталкивает его от себя. В глазах злость, и Петя, наверное, думает, что она настоящая. Самоуверенный котик. Что ж, от таких повадок, как независимость, не избавляются сразу.       — Ты охуел, что ли? — почти рычит он.       — Ух, какие мы злые, — улыбается Стрелецкий и решительно притягивает Хазина обратно к себе. Пока тот пытается вырваться из его рук, Тёма гладит хорошо сложенное тело, жёстко, почти грубо водит ладонями по спине, плечам, шее. Крепко вцепляется тонкими, почти костлявыми пальцами в его задницу и кусает шею. Петя шипит и громко дышит, но дрожит так, что сразу становится понятно — ему нравится. Что-то в этой бесцеремонности (по нескромному мнению Стрелецкого, обостряющей все Петины кинки) заставляет его перестать сопротивляться. Даже больше, Хазин толкается бёдрами навстречу к Артёму. Член у него уже полувставший, и от того, как быстро он возбудился, слегка ведёт, даже голова как будто кружится. Пока Стрелецкий почти бессознательно, в полубреду ставит на плечах и шее Пети метки (такие остервенелые укусы, что он уже на грани того, чтобы начать пить чужую горячую кровь) и оставляет синяки на мягкой коже, Хазин тянет его за короткие волосы, толкается бёдрами чуть увереннее, тихо поскуливая.       — Да оставь ты уже мою жопу в покое, подрочи мне лучше, — и снова толкается. Стрелецкий испытывает почти что нездоровую радость, когда слышит дрожь в ломающемся от желания голосе Хазина, и больно бьёт раскрытой ладонью по его ягодице. Он, может быть, и не против, чтобы его партнёры иногда командовали им, ведя процесс, но сейчас перед ним стоит довольно хитровыебанная задача: не только хорошенько потрахаться, но ещё и провести свой уникальный (и, как кажется со стороны, довольно сомнительный) сеанс. Петя — случай несложный. И одно то, что он согласился прийти с ним в отель с определённой репутацией, ещё и сыграв по всем тем правилам, что ему поставил Артём, доказывает важный тезис, без большого для Стрелецкого труда читающийся в его якобы самоуверенных действиях: Петя пиздец как ищет того, кому будет не стыдно подчиниться. Властная женщина вряд ли могла бы удовлетворить его довольно мизогинную душу. А вот Стрелецкий мог бы. Петя всем своим видом подавал ему невербальные знаки: от того, как он оделся на приём (тут стоило сказать отдельное спасибо Денису за размещение на сайте довольно удачных фотографий Артёма, перед которыми Хазин, видимо, не смог устоять), до того, как игриво пожал ему руку при первом знакомстве. И вот они тут. “В конце концов, — думается Стрелецкому, — это вопрос власти. И ничто не воспроизводит власть так же точно, как старый добрый секс”.       Петя весь вздрагивает от удара и шипит ему куда-то в плечо:       — Стрелецкий, твою мать...       Артём отталкивает Петю от себя.       Тот немного пошатываясь, делает шаг назад и падает на кровать. Принимает положение полулёжа и дёргает бровями, внимательно вглядываясь в потемневшие глаза Стрелецкого, жадно изучающие его.       Тот качает головой:       — Неправильно.       — Что?       — Развернись и встань на колени.       Петя оглядывает снимающего куртку Стрелецкого с ног до головы и хмурит брови.       — Перед тобой-то?       В голосе слышится напряжение. Хазин упорно делает вид, что не сдаётся. Вставший член говорит сам за себя: приказной тон Стрелецкого явно нравится ему больше, чем их лёгкая словесная перепалка, сочащаяся ядом и болезненным возбуждением. Петина наигранная дерзость почему-то заводит Стрелецкого (в его нездоровых фетишах, правда, сомневаться не приходится), прямо валить и трахать. Верный долг службе совершенно некстати говорит, что надо над ним ещё немного поработать. Так что он быстро подходит к кровати и хватает Петю за шею. Тот негромко вскрикивает, явно внутренне уговаривая себя, что делает это скорее от удивления, а не кайфуя в мазохистском исступлении.       — Тебе так хочется, чтобы я всё делал сам?       Петя сглатывает, его взгляд цепляется за усмешку, пристроившуюся на тонких губах, и в следующий момент Хазин оказывается вжатым лицом в матрас. Он загнанно дышит и почти в панике хватается пальцами за прохладную ткань постельного белья, не находя там никакой опоры. Его волнение просачивается сквозь кожу, выступая ледяным потом на спине. Стрелецкий ведёт по ней кончиками пальцев, ощущая Петины напряжение и дрожь. Он доходит до бёдер и чувствует, как собственный член дёргается под слоем одежды. Смотреть на разрывающегося между надуманными принципами и истинными желаниями Петю — одно удовольствие.       Только что-то в Пете никак не поддаётся Стрелецкому до конца. Или это сам Стрелецкий что-то не до конца понимает в Пете...       — А понежнее нельзя было, блять? — недовольно сипит Хазин.       Стрелецкий усмехается. И вот этого ему не хватало?       “Одной силой, — думает Стрелецкий, — тут, видимо, не обойдёшься”. Тёма как искусный мозгоправ незаметно перенаправляет свою стратегию в другое русло.       — “Понежнее”, говоришь? А ты пока не заслужил, — в том, как Петя на этих словах выдыхает сквозь сжатые зубы, чувствуется что-то яростное. — Или?.. — он с силой раздвигает Пете ноги, широко улыбаясь. — А-а-а... И тут тоже? Хороший…       Петя не успевает ничего сказать — Стрелецкий не даёт ему и шанса. Он наклоняется и широко проходится языком по светлой и гладкой коже вокруг ануса. Петя совсем нескромно стонет, пытаясь прикрыть постыдные для себя звуки за грубыми матами. Стрелецкому кажется, что дело сдвинулось с мёртвой точки.       — Тихо-тихо, детка, — Стрелецкий властной ладонью вдавливает Петю лбом в кровать, снова ударяет раскрытой ладонью по его заднице (звук выходит, без всякого сомнения, прекрасным) и слышит тяжёлое дыхание, по своему характеру достаточно возмущённое для того, чтобы Артём внутренне усмехнулся. Петя почти дрожит от нахлынувшего возбуждения и ещё больше злится, видимо, недовольный тем, что позволил себе оказаться в подобной позе. Стрелецкому его почти жаль. За кнутом по традиции идёт пряник: он как можно нежнее массирует кожу его головы, одновременно водит смазанным пальцем другой руки вокруг колечка мышц, и эта дразнящая нежность (естественно!) действует на Хазина: он сдавленно стонет и пытается сразу всем телом податься навстречу ласкам. За пряником снова кнут:       — Мне вот интересно, ты ведь не сам брился, да? — Хазин весь замирает; кажется, что даже пульс не нащупаешь, будто сердце по-настоящему остановилось, а дух покинул тело. Стрелецкий, внутренне ликуя, закусывает губу: видимо, нащупал то самое, запретное. — Ходил в салон? — спрашивает абсолютно будничным тоном и резко вводит в Петю палец. Игривая грубость граничит с болезненностью. Хазин задыхается и заламывает руки за спину, пытается дотянуться до Стрелецкого. — Руки! — голос властный, и Хазин слушается, сомневаясь лишь долю секунды. — Послушный мальчик, — Петя бессовестно крупно вздрагивает всем телом и всхлипывает. Артём доволен реакцией, он наклоняется к Хазину и шепчет на ухо: — Тебе нравится, когда я так тебя называю? “Послушный мальчик”. Они, наверное, тоже так думали, м? О том, что ты чья-то покладистая сучка. — Он не даёт напрягшемуся всем телом Пете даже подумать о том, чтобы возмутиться, и резко вводит второй палец. Хазин вымученно стонет, неприлично громко, кстати говоря: ему то ли пиздецки больно, то ли пиздецки хорошо. Кажется, что он и сам себе не может признаться в том, что именно сейчас чувствует. — Да у детки прорезался голосок! — Когда внутри оказываются уже три пальца, Артём начинает ими активно работать, растягивая настолько, насколько он может себе позволить, дразня надавливает на обнаруженную в процессе простату и вслушивается в тихие стоны. Теперь даже сомневаться не приходится: Петя кайфует так, как никогда раньше. И чтобы довести Хазина до наивысшего уровня возбуждения, он выводит свою речь к финишной прямой: — Что бы ты подумал, если бы такой хорошо одетый мальчик пришёл полностью брить себя в дорогой салон? Ты отправлял своих девочек за этим же, а, Хазин? Тебе нравится быть на их месте? — он на короткое болезненное мгновение прикусывает мочку уха Петя и сразу за этим почти неслышно шепчет, пытаясь проникнуть остриём своих слов прямиком в хаос чужих мыслей: — Скажи честно, тебе нравится?       Петя почему-то решает всё испортить:       — Сходи нахуй…       Стрелецкий раздумывает секунду, — секунду молчания и бездействия, — а затем выводит из Хазина пальцы, перестаёт давить на его голову. Слегка отстраняется и смотрит, ждёт реакции, звериным, хищным взглядом пронзая чужое тело. Запуская невидимый яд под чужую кожу — невинно светлую на тёмном постельном белье. Хазин не двигается секунд пять, а потом слегка дёргает головой в сторону и тихо зовёт:       — Стрелецкий?..       — Тише, — произносит Артём одними губами: на него странным образом действует Петин голос, это испуганное собственной открытостью доверие. “Пиздец,” — проносится в голове Артёма (он же не знал, что молодой мужчина может быть настолько сексуальным в своей покорности!). В следующее мгновение он уже справляется с собой и говорит, чуть мягче: — Перевернись.       Артём ждёт почти минуту: Петя никак не решается сделать что-либо. Стрелецкий молчит и намеренно бездействует. На целую минуту комната превращается в стойкое молчание, прерываемое лишь судорожным дыханием, полным стального, непроходящего возбуждения.       Наконец Петя, видимо что-то для себе решивший, переворачивается, раздвигает ноги, позволяя Стрелецкому устроиться между ними.       Петя не договаривает, когда переводит взгляд на него:       — Это, конечно, здорово, что ты любишь все эти штуки, типа, с тобой, наверное, не соскучишься, но... Только давай как-то… без всего этого… ах, блять, знаешь, я просто...       И Стрелецкий берёт себя в руки, Стрелецкий думает, Стрелецкий анализирует, Стрелецкий почему-то спокойно отмечает у себя в голове: Петя не любит, когда с ним грубо обращаются в постели, Петя на самом деле не любит, когда его унижают, когда с ним играют так, будто он ничего не значит. Петя котик, встающий на дыбы, когда ему угрожает опасность, но ещё он — котик, который любит ласку. Настолько, что готов сам это сказать. Стрелецкий думает, что сплоховал в самом начале, а потом говорит себе: “Ну, в следующий раз я всё учту”. А потом перестаёт дышать, потому что в голове эхом звучит “в следующий раз”.       Стрелецкий, видимо, выглядит так, будто находится в полном смятении. Одураченный собственными желаниями, он и вправду хоть и с трудом, хоть и с обжигающим чувством стыда, но понимает, что сглупил. Только Петя читает это его выражение лица по-своему, хмурится, напрягается так, будто готовится к тому, чтобы вскочить и бежать.       — Слушай, если хочешь продолжать в том же духе, то ищи себе кого-то другого, это нахуй не ко мне. Так что ладно… Просто забьём на это хуй, ок...       Стрелецкий вообще-то любит обдумывать каждый свой шаг, но вот сейчас почему-то бросается к Пете почти неосознанно, цепляется пальцами за его шею и целует. И ровно в тот момент, когда в чужой рот проскальзывает его, Артёма, язык, в голове проносится короткая мысль, что до добра его сеансы с этим парнем не доведут.       Они целуются, Петя ему отвечает. Петя царапает спину. Петя шебуршит пальцами в коротких волосах. Петя обнимает ногами его бёдра. Петя легонько, будто только спрашивая разрешения, а не переходя непосредственно к действию, кусает его нижнюю губу. В конце концов, Петя просто бессовестно скулит в поцелуй, когда Стрелецкий коротко проходится ногтями по поджавшемуся животу. Артём улыбается, а Петя, не готовый его отпускать, коротко целует его губы ещё несколько раз перед тем, как сказать:       — Круто было, но я нихуя не понял, если честно.       Артём думает, что пока Хазину и не надо ничего понимать. Он сильно, но аккуратно прикусывает его нижнюю губу и оттягивает её, а когда Петя растерянно откидывает голову назад, пытаясь осмыслить в своём воздушно-лёгком сознании такой ответ, Стрелецкий спускается вниз, ведёт по расслабленному телу длинным поцелуем. Обнимает за талию, гладит стройное тело, которое отзывается на каждое нежное прикосновение. Губы на десяток секунд под удивлённые стоны Пети останавливаются на члене, нежно и ласково целуют горячую кожу, а потом Артём ныряет ниже, ещё сильнее разводит в стороны стройные сильные ноги.       — Хочу, чтобы ты что-нибудь сказал, — Стрелецкий касается носом чувствительного места между мошонкой и сфинктером. Петя под ним крупно вздрагивает и тянет руки к его голове.       — Боже...       — Молись, чтобы он этого не видел, детка, — Артём смеётся, и Петя отвечает тем же, а потом скулит и выдаёт что-то невнятное. — Что ты сказал?       — Отлижи мне…       — Нет, ну так дела у нас не пойдут. Ты же понимаешь.       Петя бьёт раскрытой ладонью рядом с собой.       — Пожалуйста…       Артём наклоняется ближе и шепчет прямо в сжимающийся анус, прекрасно понимая, как это может повлиять на возбуждённого Петю:       — Так уже лучше.       — Сделай меня мокрым… — он прячет лицо в сгибе руки, — чёрт, ты заставил меня это сказать. Просто сделай так, чтобы я кончил…       — О, поверь, — Артём приближается к Пете так близко, что когда говорит, губы задевают кожу Петиной мошонки, — мне даже не нужно будет прикасаться к твоему члену.       — Спорим? Если ты не настолько хорош, то я кончу тебе в рот.       — Я настолько хорош. И ты сам захочешь, чтобы я кончил на тебя, поверь мне.       Петя начинает что-то говорить, а потом вскрикивает, потому что Артём сразу переходит к действиям, и кусает его там. А потом целует, а потом лижет, и потом — проникает в него языком, а потом пальцами, а потом делает это всё одновременно, и безумные тактильные ощущения, сопровождаемые словами, срывающимися с губ Пети, за которые тот будет гореть в аду, мешаются с невероятным наслаждением от ритма и силы, с которой Стрелецкий бьёт своими длинными сильными пальцами по его простате. И когда Петя на секунду замолкает, он слышит звуки, которые издаёт рот Стрелецкого и звуки, которые издаёт его собственное тело. И тогда к предателю-телу присоединяется и предатель-разум, и он действительно почти кричит: в крике мешаются стоны, мат и имя Стрелецкого, повторяющееся неприличное количество раз.       Стрелецкий чувствует, как Хазин под ним буквально сходит с ума, и, улыбаясь, вслушиваясь в ругательства, ещё несколько раз толкается пальцами в чужое тело. Петя кончает, даже не прикоснувшись к себе.       Смотреть на такого Петю нравится ему до неприличия сильно. Собственное возбуждение уже давно бьётся в его сознании, и это ощущение становится почти болезненным. Но, что уж греха таить, Артём любит доводить себя именно до такого состояния. Чем больше ему чего-то хочется, тем слаще долгожданная победа. Он, всё ещё одетый, лишь слегка приспускает с себя штаны и нижнее бельё. Он подсаживается поближе, садится поперёк Петиной груди и, начиная активно себе дрочить, смотрит прямо в лицо Хазина. Как тот отходит: тяжело дышит, как дрожат его веки, как он облизывает пересохшие губы. А потом он открывает свои мутные после яркого оргазма глаза и смотрит прямо на Стрелецкого. Он привстаёт на локтях, и с готовностью подставляет голову, когда Артём хватает его за волосы. Оттягивает так, чтобы открыть полный вид на лицо, в котором желание в какой-то невероятной связи сплетается с измученным безразличием. Глаза, почти пустые, бегают взглядом от члена к лицу Стрелецкого. Когда Артём стонет, готовый к тому, чтобы кончить, Петя уверенным движением, безо всякой чужой помощи, откидывает голову назад и раскрывает обкусанные, покрасневшие губы. Артём замирает, и Петя, поднявший на него свои блядски невероятные глаза, спрашивает:       — Позволишь?..       Стрелецкий проникает в его рот, толкается за щеку, и сверху вниз смотрит на то, как это выглядит. И кончает, кажется, от одного лишь этого вида.

***

      — Выебал меня ты, а платить должен я?       Девушка за ресепшеном отчаянно пытается сохранить на лице любезность и спокойствие. Стрелецкий гордится ей: рядом со вспыльчивым Петей свои эмоции контролировать сложно, а когда он почти на весь честной народ говорит что-то подобное — это почти невозможно. Артём, впрочем, и не с такими случаями справлялся. А ещё он точно такой же бесцеремонный мудак, так что он легонько шлёпает Хазина по заднице и говорит:       — Ну не говори, что тебе не понравилось, золото.       Они переглядываются и смеются, это разряжает обстановку, и они оба как-то спокойнее расправляют плечи, когда выходят на улицу. Стрелецкий чувствует полное удовлетворение: с сексуальным, конечно, всё ясно, зато довершённая рабочая часть оставляет Артёма с удовлетворением моральным — его личным наркотиком. Петя рядом с ним вдыхает ледяной воздух полной грудью, запахивает своё пижонское пальто и бросает на него внимательный взгляд.       У Стрелецкого хищные глаза. Петя тут же копирует эту наглость, перенимая особенности чужого лица: тоже щурится и усмехается:       — И что же ты со мной сделал, мозгоправ? Ну, помимо того, что неплохо поработал язычком.       — Напомните мне, зачем Вы вообще ко мне пришли?       — Потому что на работе я…       — Нет-нет, — перебивает его Стрелецкий. — Как это было сформулировано в Вашем письме.       Петя хмурится:       — Всякая тупая херня. Наркозависимость, дерзость, неконтролируемые половые связи…       — Вот! Давайте остановимся на этом! Можно вообще опереться только на последнее.       Хазин смеётся. Стрелецкий слышит его смех уже не в первый раз, однако никогда до этого он не казался таким искренним, каким-то детским и беззаботным. “Сеанс прошёл на славу,” — думает Артём. Признаться в том, что и секс был отличным, не даёт его самосознания себя как психолога.       — Что такое? — спрашивает Артём.       — Охуенно крутой психолог, да? И всё сводится к сексу. Фрейд, блять!       Стрелецкий сохраняет достоинство и не ударяется в потенциально продолжительную дискуссию о том, чем его профессиональные убеждения и методы отличаются от учения фрейдизма (хотя что-то гаденькое, искренне любопытное и не до конца самому Артёму понятное хочет послушать то, что думает Петя на этот счёт). Вместо этого он приглашает Петю выпить в бар при отеле, на этот раз за его счёт, потому что Хазин заявляет, что его кошелёк не бездонный. Они берут незамысловатый стольничек коньяка на каждого и продолжают вести беседу. Чтобы не слишком сильно шокировать окружающих, Артём наклоняется к Пете и почти шепчет ему:       — И с чего же начать мой рассказ о Вас?       Петя прячет свою неуверенную улыбку за бокалом. Смущается как непонятно кто, Артёму даже слегка не верится, что они только что переспали. Странные секундные отрывки недавней близости перед глазами, усталость в теле и опухшие губы Пети — вот, что их выдаёт.       — С того момента, когда ты захотел меня трахнуть.       — А, то есть, с самого начала? — подыгрывает Артём. Петя усмехается и мотает головой.       — Короче, Фрейд. Без шуток, по-серьёзке давай.       — Ну, раз так... — Артём отпивает. Внутри всё горит — бензин и спичка, а не напиток на вечер. Он никогда не любил коньяк. “Что, перед красавчиком повыпендриваться хочешь?” — спрашивает сам себя. И отвечает: “Хочу. И могу это себе позволить. Так что заткни варежку”. — Всё казалось простым. Вроде бы пришли по просьбе родителей, а лечиться не жаждите, вывод простой: семейный конфликт, причём в некоторой степени латентный. А семейный конфликт в большинстве случаев — это конфликт строгого родителя и недолюбленного ребёнка. Жестокая русская патриархальная система наградила Вас специфическим комплексом неполноценности. Словесные проявления любви до Вас доходили, хоть и урывками, а вот поцеловать перед сном и по головке погладить — уже нет, это строгий отцовский закон, “Никаких телячьих нежностей”. Мама, конечно, Вас любит, волнуется, нашла вон психолога, только вот конфронтации с любимым человеком ей не нужны, видимо, потеряла саму себя, став послушной последовательницей воли мужа. Вот отсюда у Вас пренебрежение к женщинам, в них Вы свою путеводную звезду вряд ли бы увидели.       — Путеводную звезду? — Петя делает вид, что не слишком-то заинтересован, выгибает бровь как-то по-блядски.       — Да, это мой собственный термин, лично для Вас.       Петя морщится и смеётся.       — Сейчас объясню: Вам с детства говорили о том, что да как. Это полностью сказалось на Вашей судьбе и, что уж тут говорить, такое влияние на руку Вам не сыграло. Отсюда бунт, а из бунта, как Вы и говорили, “всякая тупая хрень”. Секс и наркотики конкретно в Вашем случае нужны не потому, что Вы с жиру беситесь, а потому, что Вам плохо и Вы в поиске, хоть и не на трезвую голову. Вы в поиске сильной руки, без которой Вы уже не видите своей жизни — сильной руки, причём незнакомой, так как отец уже не авторитет, а деструктивная сила свыше в Вашей жизни; мать же никогда авторитетом не была. Сформировавшиеся критерии для роли вышестоящего над Вами настолько велики, что под них не каждый подойдёт. Если и подойдёт, то не каждый согласиться с Вами переспать, в конце концов надо помнить в какой стране и с какими предубеждениями мы с Вами живём. Но даже если такой человек попадётся, — а попадался он Вам, видимо, не раз, — не исключено, что ему будет не плевать. У вас каждый раз экстремально быстрое “влюбиться-влюбить-подчиниться” — отчаянная стратегия, честно говоря, получается, что каждый новый раз — из огня да в полымя. И стыдно самому себе признаться, что Вам нужна забота — настоящая, забота своего маленького личного божества. Это Ваш личностный подтекст, который Вы отчаянно прячете, да так сильно, что порой кажется, будто его вовсе нет. Но в отсутствие подобного подтекста я в какой-то момент не поверил, хотя в самом начале всё в Вас и казалось слишком уж простым. При первой встрече Вы просто сочились желанием переспать со мной. Клин клином вышибают, вот я и подумал, что решить проблему сразу там, где она наиболее ярко проявляется — ход довольно логичный. Тем более, что Вы были так ко мне расположены, что послушно выполнили все мои поручения: пришли в отель, трезвые, бритые. Да, Вы хотели подчиняться, было сложно не заметить. Но ещё Вы примерялись ко мне, даже не просто как к любовнику на один вечер, а как к потенциальному партнёру. Для Вас это был очередной раз, грозивший стать разочарованием, но это также был шанс, не лишённый надежды. Честно признаюсь, что ещё в начале этого вечера Вы казались мне просто хитрым, но неуверенным в себе мальчишкой, играющим со своим партнёром — то можно, то нельзя, то Вы полностью готовы отдаться, то начинаете отбиваться и пререкаться, словно бы борьба с самими собой. И мне действительно показалось, что в моих действиях Вас заинтересовала не столько моя страсть, сколько моя грубость и главенство над Вами. Но потом, в постели, Вы — умница!— вербально, то есть открыто, своими словами, показали, что Вам нужен не только авторитет, но и здоровая заинтересованность в Вашей персоне, внимание к Вашим потребностям и желаниям. Опять же вербальный протест против полного доминирования, в котором Вы играли абсолютно пассивную роль — Вы бы, наверное, сказали роль "подстилки", достаточно унизительная для Вас, насколько мне стало понятно. Я всё это быстренько прикинул у себя в голове там, наверху, и сделал так, как мне показалось правильным. Так что же, — Артём одним махом выливает в себя весь остаток коньяка и морщится под слегка шокированным взглядом Хазина, — разочаровал я Вас?       Они сидят в тишине почти минуту.       — И что мне теперь делать? — слегка потеряно спрашивает Хазин.       — Найти нормального партнёра, причём без кризиса ориентации для меньшего стресса с Вашей стороны. Если Вам нравится быть пассивом, посоветую конкретное заведение — гей-клуб. Не хотите светиться — найдите что-то вроде Тиндера для гомо-персон. Я, конечно, понимаю, что подобные приложения созданы скорее для удовлетворения сексуальных, нежели романтических потребностей, но Вы можете рискнуть и попробовать превратить хороший секс в здоровые отношения.       — Нет, ну у тебя реально всё к горизонтальной плоскости клонится. Точно Фрейд. Не зря я тебя так в телефоне записал.       Артём смеётся:       — Правда? Так и записали?       Петя доказывает, что не врёт — показывает их диалог в телеграмме. Артём смеётся. Ещё больше они смеются со всей их короткой переписки. Хазин заключает: “Кринжово!”       У Пети, оказывается, язык без костей, если он не на приёме у психолога. Вообще-то, у них вроде всё ещё идёт сеанс, но Стрелецкому в это не верится, они сейчас как будто в другой вселенной. Два придурка без комплексов, ни больше ни меньше.       Когда они выходят на улицу, оказывается, что не так уж и поздно. Петя вызывает “пьяного” водителя, не без истерического смеха объясняя Артёму что это за явление урбанистической природы. Хазин настаивает на том, чтобы довезти Стрелецкого до офиса. Тот соглашается, возможно ещё и потому, что он немного пьян. Они идут к машине и замолкают, Стрелецкий обостряет слух: он слышит город, он слышит людей, он слышит Петин голос, какой-то странно надломленный:       — Так, я хотел спросить про здоровые отношения и потенциального партнёра… Как насчёт того, чтобы снова встретиться? Вроде не так уж всё плохо прошло сегодня, — Петя ловит внимательный взгляд Артёма. — Можем даже начать встречаться, если ты настолько принципиальный.       — Пётр, такие понятия как “начать встречаться” выходят за рамки моего профессионального этикета. Другими словами — это был сеанс, а не свидание.       — Хорошо, блять, другими словами — я теперь могу претендовать на статус твоего постоянного клиента?       Стрелецкий накидывает капюшон, с позором пытаясь спрятать скривившую губы улыбку.       — Это мы можем обсудить в следующий раз. В пятницу подойдёт?       — Ага. Когда?       — У меня окно после семи, могу больше никого не брать.       — Окей. Место? Артём, конечно, чувствует себя полным идиотом, но он всё-таки, поддавшись велению своего сомнительного чувства юмора, останавливается, садится на корточки и послушно гавкает два раза, даже немного гордый собой из-за того, что выполнил команду. Петя смеётся громко, почти на всю улицу.