Нет, не любовью.
В нее он утратил веру слишком давно и слишком рано, когда его детского, невинного, ничем и никем не испачканного тела коснулись чужие грубые руки, оставившие вечный невидимый след на его чистой душе. Чимин любил красивые вещи, и он готов был вечно рассматривать парня, чьи волосы на цвет как снег, смешанный с сахаром. Блестят. Нет, сияют. Он восхищался, по-настоящему восхищался его красотой, что содержалась во всем: начиная от тонких длинных пальцев и заканчивая голосом, хриплым и низким. Чуть шипящим, что подходил его змеиной манере. И нет, Чимин не любил Юнги. Скорее, он его чуть больше чем ненавидел. Презирал его натуру и все существование в целом, но при этом не мог перестать наслаждаться тем изяществом, что виднелось в каждом движении. Чимин был странным, и Юнги это прекрасно знал. Он знал каждую привычку, каждую особенность и каждый заскок. Знал, что Чимин терпеть не мог апельсины, предпочитая им горький грейпфрут, обожал красный перец, и добавлял его практически в каждое блюдо, не щадя свои и чужие вкусовые рецепторы. Он поздно ложился и рано вставал, иногда вообще игнорируя потребность во сне. Он терял сознание, а позже, злился на себя за это. Чимин поистине странный, но он был верен себе, поступал лишь так, как велело сердце, не слушал никого и никогда, что иногда могло сыграть с ним злую шутку. Но Чимин был собой, и в душе у него цвели ромашки.А вот у Юнги не было души.
Или чего-то, что отдаленно бы ее напоминало. Он холоден и равнодушен ко всему, что может только существовать. И Чимин тоже входит в это число. Он не вызывает никаких эмоций, кроме, наверное, раздражения, да и это редкость. Юнги пуст, лишен чувств, что испытывают нормальные люди. Он эмоционально выжжен дотла, пепла, что красиво разлетается по ветру. Юнги одинок, несмотря на постоянное одного определенного человека. Он не умеет и явно не хочет уметь любить. И да, Юнги не любит Чимина так же, как и Чимин не любит его. У них взаимная нелюбовь и взаимная ненависть. Их отношения похожи на минное поле, когда сделаешь одну малейшую осечку и все взорвется к чертям. Один неправильный шаг и всему тому нестабильному, что у них есть — конец. Хотя, как может быть конец тому, у чего никогда не было начала?Правильно — никак.
Никто из них не помнит, когда именно это все произошло. То ли, когда Чимин впервые увидел Юнги и презрительно прошипел «падаль». Когда с таких красивых губ сорвались такие некрасивые слова. То ли, когда Юнги прижал его щекой к шершавой грубой кирпичной стене в темном пустом переулке. Когда провел длинным языком по краю ушной раковины, посылая по телу Чимина толпу мурашек. Когда прошипел своим волшебным голосом грязное — «Еще раз увижу — нагну и выебу на сухую, мразь». И Чимин никогда не признается, что промерзлое, буквально оледеневшее за долгие года сердце, забилось раненной птицей, желающей выбраться из клетки. Чимин никогда не признается, что развернувшись лицом к своему обидчику, отчаянно желал, чтобы тот исполнил свою угрозу. Чимин никогда не признается, что уже дома, стоя перед зеркалом в большой дорогой ванной комнате, с восхищением рассматривал синяки и засосы на своей бледной коже. Чимин никогда не признается, что в тот день его вселенная пошатнулась. В тот день его вселенная обрела конкретные рамки. Она замкнулась и полностью уместилась в одном единственном человеке. Человеке, который не испытывает к нему ничего. Человеке, которого Чимин искренне ненавидит. Их безумие начало распространяться друг на друга, даруя долгожданное тепло и свободу, при этом гранича с заточением. Они явно ненормальные, и это единственное, что можно было бы назвать сходством. ･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ Свет мягкой пеленой разливается по изящному лицу, выделяя каждую черту аристократичной внешности. Он выглядит таким теплым и живым, спокойным и нежным, когда откинувшись спиной на мягкую траву, подставляет бледное лицо под солнечные лучи. Он невероятен. Чимин убеждается в этом каждую секунду их совместного времяпрепровождения, когда сплетая цветы в венок, с легкой улыбкой смотрит на объект своего немого обожания и концентрированной ненависти. Он перебивает пальцами, увешанными массивными кольцами небольшие соцветия и думает, что во всей жизни нет ничего более странного, чем то, что между ними сейчас творится. — Знаешь, — начинает Пак, прикрывая глаза, когда чуть прохладный ветерок треплет мягкие волосы. — В центральной Африке местные племена полностью уничтожили несколько видов ромашек из-за суеверия, что они привлекают злых духов, — задумчиво тянет Чимин, мысленно ухмыляясь тому, как Юнги заинтересованно поднимает веки, не сводя взгляда с его глаз. — А ты любишь ромашки, Юнги? Отрывается от плетения, сталкиваясь взглядом с Мином, ожидая ответа. А тот все еще смотрит в глаза, вспоминая каждую вышитую ромашку на воротнике очередной рубашки с кружевными вставками, огромные букеты, что забивают раковины и терпкий неизменный аромат, что стал уже визитной карточкой Пака. Кажется, что ромашки стали его собственным проклятьем, преследующим везде и повсюду. Они снятся, остаются на дне сумки, впитываются запахом в одежду и зарываются пальцами в светлые волосы, тихо приговаривая — «Они прекрасны». — Ромашки? — переспрашивает парень, когда на его голову опускается венок, сплетенный из этих цветов. Чимин смотрит со скрытой надеждой во взгляде, поправляя чуть выбившиеся цветы. — Я их ненавижу. Отвечает, рукой обвивая тонкую талию Пака и укладывает того себе на плечо, вдыхая тот самый ненавистный аромат. Чимин улыбается слабо, болезненно, а в голове роем проносится - Я тоже.･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ･✻･ﾟ･✻･ﾟﾟ