Мерзостная тень

Эти слова были гадкие, мерзкие, но тем не менее лились из её рта, отравляя всех и вся вокруг неё. Она хотела избавиться от них, она хотела избавиться от него, от этой занозы в сердце, но она всё больше чувствовала, как эта заноза прирастает к ней — они становятся одним целым. Чувствуя, как в душе нарастает волнение, она не могла выбросить его, как мусор, он был чем-то вроде старой плюшевой игрушки — ненужный, рваный, но такой верный и такой дорогой. Но помимо этого… Он был выгодный. Ей было всё равно — всё равно на укоризненные взгляды Арго, беспокойство Филио, месть Хильды — она уже забыла, каково это — чувствовать что-то, кроме жажды мести. Это он её научил. «Смотри, ничего не важно, кроме моего воскрешения! Цель оправдывает средства, разве нет? У меня есть то, что я хочу сделать — и я это сделаю — но если чуть ошибусь здесь и там, всё разлетится в прах», — Балаам глотает слова, не в силах сказать, что так сильно гложет его душу, из-за чего он метается со стороны в сторону, в конце концов чувствуя себя крысой в лабиринте, судьба которой зависит вовсе не от него, а от желания безумного учёного. Дуэль. Ты что, думаешь, что ты какой-то мультяшный герой? Целый поток слов — бессмысленных, гадких — вырывается из уст Балаама, так похожих на те, что невольно пыталась когда-то сказать Кирелл, ей хочется захлопнуть ему рот, хочется зашить его, скрутить шею, но она не может. Шаг влево, шаг вправо — и от неё останется лишь мокрое место. Поэтому она следует предложению Хильды, такому предательскому и опасному, но такому манящему, и вот она уже перед ним, отчаявшаяся настолько, что готова предать своего напарника, друга. Он бесил до чёртиков, вызывал только ненависть и в нём не было ничего святого, но почему она решилась на это только сейчас? Кирелл не знала. Возможно, она такая же. Она ненавидела в нём то, что так ненавидела в себе — таковы люди. Да, вот она, перед ним, прямо у него под ногами, довольно интересная картина со стороны, наверное — вот как низко она пала. «Я передумала», — Балаам смотрит на неё, хочет крикнуть, чтобы она не мешала, он не хочет упустить этот единственный шанс, — «Я не хочу воскресать». Он отпрянул, ему хотелось завопить, разорвать весь этот мир в клочья, но он смог выдавить из себя лишь скупое: «Если ты не хочешь воскреснуть, то всё теряет смысл». Кирелл лишь смотрит на него в недоумении, что случилось, где злость за предательство, где ярость, почему он так спокоен? Тем временем пуля пронзила Балаама, но ему стало всё равно, боль притупилась. Чьей тенью, чьим отражением ему теперь быть? Это всё уже не имеет смысл. Кирелл кричит, Кирелл в панике, зачем он такой спокойный, зачем он делает всё только хуже? Она извиняется, она просит прощения за предательство, но для Балаама это так смешно, так забавно, даже с кровью, выливающейся со рта вместе с кашлем, хочется смеяться. В чём смысл за это извиняться? Это всё равно, если бы ты сказала «Прости, я больше не буду», Кирелл. «Ты не предала меня», — кашляет, задыхается Балаам, — «Нельзя предать… саму себя. Просто я тебе больше… не нужен». Ей хотелось метать, ей хотелось реветь, чувствовать себя виноватой — и она сама не знает, почему, — но всё, что она чувствовала — свои онемевшие руки и свинцовую голову. Кирелл смотрит на безжизненное тело, однажды его заберёт нечисть — и он станет одним из них. Разве это то, чего ты добивался? Он был её тенью — теперь он станет тенью этого места. От неё оторвали родную часть — мерзостную, грязную, но её. От занозы останутся шрамы.