Pyrokinesis — Легенда о Боге Смерти
Бодрствуя, мы идем сквозь сон — сами лишь призраки ушедших времен.И Сон и Смерть равно смежают очи, Кладут предел волнениям души, На смену дня приводят сумрак ночи, Дают страстям заснуть в немой тиши. Константин Бальмонт
Красные-красные маки. Огромное море, шелестящее кровавыми волнами под теплым выдохом ветра. Потрясающий массив сонного царства… Аромат опия дурманит и затемняет сознание. Дышится гораздо легче, хоть и не так глубоко, как раньше, уже не больно, ни капли. Веки тяжелеют, ноги еле поднимаются, и совсем не страшно. Так маняще, прекрасно, ярко… Вселенская скорбь и тоска таятся за этими чёрными сердцевинами, а в коробочках прячутся крупицы тысяч замученных душ, которые наконец обрели покой. Подарите покой моему сердцу, моим печалям, моим мыслям. Возьмите меня в свои объятья и обратите в ничто, защитите от бури, пожаров, ливней, укутайте в кокон темноты и дайте мне новую жизнь. Ваши лепестки столь нежны, столь ласковы, гораздо чувственней прикосновения любящего сердца. Вы не созданы природой для страсти, вы созданы природой для покоя, смирения, облегчения… вы — клетки моего неполноценного «я», частицы жизни и смерти одновременно. Вы дарите миру тишину и забвение. Вы крадёте минуты счастья и боли, вы питаетесь снами… Вы абсолютная красота и мощь. И… вы просто цветы, которые даруют бессмертие.***
Я был твоей мыслью, твоей фантазией, твоим спасением. Я был частью тебя, твоего прелестного сердца, твоей чистой души. Ты лежала в кроватке, беззубо улыбалась, а я глядел в твои лучисто-солнечные глаза и обретал материальность. Я знал тебя более тысячи раз, каждую твою новую жизнь я был рядом и проживал её с тобой от начала и до конца. Я помнил до мельчайших оттенков переливы твоих глаз, твой запах, гладкость кожи, шёлк волос. И помню до сих пор. Каждый раз ты обретала меня, и каждый раз пыталась прогнать, не видеть, избавиться… Но всегда возвращала обратно, пытаясь снова коснуться перьев и провалиться в забытье. Вот и сейчас, ты разбрасываешь игрушки, наступаешь на острые края кубиков мягкой ножкой, плачешь и зовешь маму… но рядом лишь я. Твои слезы чернят мои крылья. Мои руки ложатся к тебе на плечи, года летят как секунды, я слышу стук твоего сердца, вижу, как медленно крепнут белые кости, как нарастают мышцы, формируется твоё тело. Ты стремительно прижимаешься к моему животу и хнычешь, закусив пухлую губку. Снова забвение… И вот тебе уже семь. В школу тебя не берут. Ты лежишь на полу, свернувшись калачиком и мирно сопишь, иногда вздрагивая во сне. Теперь я убираю книжки, собираю разбросанных динозавриков и сажусь рядом, разглядывая твоё безмятежное ангельское лицо. Ты ещё не подозреваешь, сколько я натворил, чтобы позволить тебе видеть. Знаешь, с самой первой нашей встречи нас пытаются разлучить. Каждый раз я успеваю найти выход и спасти тебя от неизбежного, а именно от того, что ты перестанешь меня видеть. Пока есть ты — есть я. Исчезнешь ты — исчезну я. А если ты перестанешь меня видеть, в меня верить, мной жить — я тоже исчезну, но теперь уже навсегда и твое перерождение не вернёт нашей связи. В твоей новой жизни уже не будет ментального паразита, который безумно к тебе привязан. Моя малышка… В этот раз мне удалось оттянуть момент неизбежного. Твои родители шепчутся в соседней комнате, мать плачет, отец еле сдерживается. Им сказали, что ты скоро ослепнешь и не сможешь больше никогда прозреть. Это было уготовано тебе с рождения, но… слепые от рождения не видят снов, а, значит, ты бы никогда не увидела меня. Я отдал половину своего сердца, чтобы ты видела, чтобы после неизбежного могла вновь быть рядом со мной. ОНИ играют не по правилам. ОНИ не Боги, но по силе им не уступают. ОНИ вмешиваются в законы формирования тел, ОНИ заставили твоё ДНК совершать ошибки, ты больна неизлечимо, но я всегда буду рядом. Всегда, пока у меня есть, что предложить взамен на твое спасение. Белых перьев становится всё меньше. Помню, как ты обожала их цвет. Он тебя успокаивал и дарил надежду, а теперь… черный — твоя личная преисподняя, твой мрак, твой ужас, твой я. Я защищу тебя от всех Церберов и Харибд, я подарю тебе такие сны, которые никогда не сравнятся с реальностью. Ты будешь всегда рядом. И это… Это суть моего существования. С тобой меня начинают переполнять чувства, мысли, силы… я умею проникать в мир вещей, в мир идей, в твой мир… Я могу касаться твоих угловатых лопаток кончиками пальцев, губами твоей шеи, могу шептать тебе, что скоро, очень скоро, ты научишься летать и у тебя будут самые белые крылья. Ты будешь частью мироздания. Самой важной, невероятной частью. И будешь со мной. Мой свет, моё спасение, моя суть.***
Линия плавно ложится на бумагу мольберта, поднимается резко вверх и снова опускается, штрих, штрих, штрих… и снова плавный танец острия карандаша и практически твоей неподвижной руки… ещё одна линия… — Ты так талантлива, — восхищенно шепчу я, убирая со лба прядь твоих волос. Ты даже не вздрогнула. Только тяжёлый вздох выдаёт твоё беспокойство. Перья получаются, как настоящие, руки кажутся сильными и по-настоящему опасными, а вот лицо… — Не рисуй его. Ты же не хочешь, чтобы кто-то меня видел кроме тебя. — Но почему только я тебя вижу? — твои пересохшие губы еле разлепляются, голос настолько тих и низок, почти неуловим. Ты меня начала слышать, видеть, чувствовать, а взамен утратила способность созерцать реальный мир. Мир, где полно красок, тепла, света, любви. Мир, где живут твои прежние родители, твои несостоявшиеся одноклассники и редкие друзья. Мир, который ты не видишь, но безумно любишь. Мир для тебя… — Ты способна видеть, другие — нет. Слепота не должна быть приговором. Тем более… твои руки видят в сто раз лучше, чем порой самые зрячие глаза. Ты — настоящее чудо. Четырнадцатилетнее создание устало закрывает глаза и убирает карандаш на подставку. Она так хочет видеть, что воплотила в жизнь. Мой портрет. Удивительно похож. Образ точно вылеплен из холодного камня, если бы она дорисовала лицо, то о моём существовании знали бы все. — Я хочу обнять тебя, — произносишь вдруг ты и осторожно поворачиваешь голову туда, где я стою. — Так обними, чего же ты боишься? — улыбка невольно рождается на губах, какая же ты красивая. Лучистые глаза всё так же излучают тепло и надежду, губы искусаны почти до крови, а на щеках помимо слезливых борозд есть пока еще не вечные улыбчивые морщинки. Ты медлишь, но поднимаешься со стула. Делаешь неуверенный шаг в темноте и, споткнувшись о ножку мольберта летишь прямо ко мне в объятья. — Так и знала… — мило ворчишь себе под нос, смущенно жмурясь. Твои руки отчаянно рыскают по моей груди, чтобы зацепиться за плечи. А потом ты принимаешь устойчивое положение и крепко обнимаешь. Так крепко, что невольно вздрагивает каждая клетка моего тела. Изнутри рождается такое сумасшедшее тепло, плавящее черный лед перьев и души. Я светлею всего на краткий миг, но этот миг полон счастья. Мне хочется стоять вот так всю твою жизнь. И все последующие твои жизни, лишь бы не отпускать, никогда… — Обед!!! — кричит твоя мама из кухни, и всё снова возвращается в темноту. Ты испуганно отшатываешься, словно боишься, что нас застукают, или что сходишь с ума, а затем снова на миг прижимаешься ко мне, но только для того, чтобы в очередной раз убедиться, что не одна. — Я скоро, — шепчешь ты, а потом ласково подзываешь пса, дремлющего у порога комнаты. Он придирчиво рыкает в мою сторону и протягивает хозяйке поводок в зубах, а затем медленно тянет её из комнаты, чтобы она не споткнулась снова о разбросанные вещи. Как ни крути, но привычки ставить всё по местам у неё пока так и не появилось. Она говорит, что в противном случае это удобство заставит её признать поражение и поддаться собственной слабости. Глупая, так и не поняла, что она — совершенство этого мира, а слабость — лишь пустой звук. Такой силы духа нет ни у одного зрячего человека, и такой тяги к прекрасному тоже. Я снова проваливаюсь в забытье ровно настолько, чтобы ты повзрослела до шестнадцати. Ты сидишь за домашним пианино и медленно ласкаешь клавиши первыми осторожными звуками новой истории, которую сочинила сама. В ней столько боли, что соседи взахлеб рыдают, заслышав за стенкой робкие пару тактов. История не о любви. История не о смерти. История эта о жизни. О самой счастливой и радостной жизни, которая могла бы быть, если бы не страх быть ненужным, потерянным в собственных мыслях и мечтах. История о страхе быть непонятым. История об одиночестве. О самом, чёрт возьми, неправильном одиночестве, которое испытывают все люди, находясь на грани сумасшествия. — Тебе одиноко? — вопрос застаёт тебя врасплох. Ты ошибаешься в нотах, и музыка затихает. Я зол. Как же ты не понимаешь, что я делаю всё, чтобы ты не была одна?! — Иногда, — твой голос опять тих, ненормально тих, так тих и сер, словно его грубо затушили ледяной водой, — мне не хватает человеческого тепла рядом, новых знакомств и смеха. Мне не хватает единомышленников. — А как же я? — Ты… — ты грустно улыбаешься, поворачиваясь ко мне. Твоё личико в форме сердца несколько осунулось, потому что вот уже два дня ты ничего не ешь кроме духовной пищи. — Ты — мой мир. Ты холодный и мрачный, а ещё… ты меня любишь. Любишь до изнеможения, до пустоты внутри, до ещё более тёмного мрака. Ты — моя половина. Тёмная половина. Однажды я смогу стать твоей навсегда, ты откроешь мне свои тайны, покажешь иной мир, заберёшь меня далеко-далеко, но сейчас… сейчас моя душа жаждет света. Тех приключений, которые испытывают обычные ребята в школе, дома, во дворе. Тех приключений, от которых их жизнь в будущем будет до ужаса веселой и запоминающейся, а у меня? Что будет у меня? Я буду помнить лишь темноту, тебя и свою собаку. Я буду смутно помнить, как красива была моя мама, когда я её видела в последний раз, как напуган был папа каждую ночь, перед тем как я засыпала. Они боялись, что с утра я перестану видеть вовсе, но утро наступало, я ещё кое-что различала и им становилось легче, пока однажды… — Пока однажды ты не перестала видеть их совсем, а единственным, кого ты могла лицезреть — был я. Твой ночной кошмар. Пустота внутри разрастается, я перестаю чувствовать хоть что-то светлое по отношению к ней. Она почти мне безразлична, если бы не эти чертовы глаза. Они подобны солнцу. Самому нежному солнцу, которое только когда-нибудь могло взойти над горизонтом. — Ты не ночной кошмар. Ты — моё спасение, каждый мой стих, каждый нотный отрывок, каждый рисунок — это всё для тебя. Моя благодарность и жизнь лишь для тебя. И даже моё одиночество… И она срывается с места, кидается ко мне, сжимает почти до хруста хрупкие крылья, причиняя тем самым невероятную боль, а я люблю… я люблю её за эту боль, за эти страдания, за каждый сон и воспоминание, за всю её душу, за смех и за слёзы, я люблю её так, что… Глупая, знала бы она, что никогда не сможет принадлежать мне полностью, тем более после смерти. Ещё половина моего сердца и всё, следующая её жизнь будет последней, но уже без меня. Да что там… эта её жизнь последняя для меня. Меня поглотит пустота, но всё равно не представляю, как смог бы продолжать существовать без неё. Я забираю души людей, они — огромное маковое поле, продолжающее жизнь… а она — нет. Её душу туда не пустят. И всё из-за меня. Ведь мы не можем любить… не можем…***
Сегодня моей малышке двадцать. Вчера ей вручили очередную награду за очередную выставку в одной из городских галерей. А она, пока мы ехали домой, всё сетовала на то, что не может фотографировать. Я успокаивал её, как мог, а сам… я думал о том, что пришло время, наконец, показать ей мир красок, вернуть былую способность видеть, пусть и ненадолго. Она повзрослела, она сможет это пережить. — Ложись сегодня спать пораньше, — едва уловимо касаюсь губами её золотистой макушки и осторожно довожу до кровати. — Боюсь, что сегодня я не усну. Столько впечатлений, — она возбужденно ёрзает по большой двуспальной кровати и вдруг глядит на меня. Прямо в упор. На секунду моё равновесие пошатывается. — Ты никогда не рассказывал мне, кто ты, никогда не отвечал на вопросы по поводу своих крыльев и никогда не ругался на меня, если я причиняла тебе боль. Но можешь выполнить одно моё желание, только одно? Я напрягаюсь. Таким глазам отказать сложно. Ещё сложнее пытаться согласиться на то, что могло только родиться в её хорошенькой головке. — Попробую, но не обещаю, — наконец, всё обдумав, я сдаюсь. — Останься со мной на ночь и говори со мной, пока я не усну, пожалуйста, — моё удивление невольно сжигает непроницаемую маску суровости. — Я с тобой и так каждую ночь. — Да, но сегодня… я хочу обнимать тебя и знать, что ты никуда не исчезнешь с утра, точно моё сновидение или галлюцинация. Вот уже тринадцать лет я боюсь проснуться и тебя не увидеть. Я боюсь остаться одна в этой кромешной тьме. Раньше попросить этого я бы не рискнула… а сейчас. Просто будь со мной ночью. Хотя бы этой, просто не уходи. — Ты всегда видишь меня первым, когда открываешь глаза… — Но перед этим я очень долго решаюсь их открыть. Пожалуйста… Мне приходится сделать вид, что я крайне недоволен подобной просьбой, хотя… Охранять её сон, да еще и по причине её собственного желания… Что может быть лучше? Ночи всегда казались длиннее, чем обычный день, потому что она была в другом мире. Мир сна и кошмаров. Я не мог дарить ей ничего кроме спокойствия, но, видимо, это тоже не сильно помогало, в то время как обычный контакт тел мог защитить её гораздо сильнее. Я лёг с ней рядом и нерешительно притянул к себе, осторожно поглаживая мягкие волосы. Она пахла сегодняшними красками и вспышками фотокамер. Она пахла публикой, восхищением, прессой, но всё равно оставалась моей. И я целовал её волосы, просто ради того, чтобы лишний раз впитать её запах в себя поглубже. — Я люблю тебя, знаешь? — сонно спрашивает она, перебираясь ко мне на подушку и заглядывая в глаза. — Знаю. И она засыпает.***
— Сегодня произошло грандиозное открытие новой выставки всеми любимой и всемирно известной Линдой Латеан. Двадцати пятилетняя художница в одном из своих интервью призналась, что эта выставка посвящена её тайному покровителю, её ангелу и музе. С такой любовью художница не говорила ещё ни об одной из своих работ. Двери уже открыты, торопитесь!!! Ты неловко краснеешь на последних словах бойкого репортёра и проливаешь на столик кофе, даже не замечая. Мне немного смешно, но я, как всегда, стараюсь сдерживаться. — Ты пролила, — осторожно говорю из-за твоего плеча, и ты вздрагиваешь от неожиданности. — Где? — наощупь пытаешься найти лужицу, стараясь не смотреть на меня. Смущаешься. Всё же столь открыто заявить обо мне и своих чувствах — довольно тяжело. — Я уберу, не беспокойся. Чего ты так переживаешь? Ты небрежно ведёшь плечом и хватаешь обеими ладошками кружку. — Теперь они знают. О тебе знают… а я боюсь, что поступила неправильно, рассказав о нас и нашей связи в своих работах. На секунду моё лицо меняет своё выражение на суровое, но тут же расслабляется, превращаясь в крайне беспечное, чтобы ты не заметила. — Всё будет хорошо. Твои тайны останутся тайнами. Кроме тебя никто меня не видит. — Всё потому, что ты плод моей больной фантазии… — Ты не шизофреник, — прерываю тебя несколько грубее, чем следовало, — ты просто чудесная. Ты непроизвольно улыбаешься, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень сомнения. — И ты опять не ответишь мне ни на один вопрос о себе? — Верно, — согласно киваю. Ты опять тяжко вздыхаешь. Прости меня за это, прости за то, что не могу тебе рассказать всего до определенного момента. И я не уверен, что он вообще настанет, за каждый год твоей жизни я продолжаю платить белыми перьями, всё сильнее погружаясь в темноту. Каждый раз мне всё труднее находить путь обратно к тебе. Только твои глаза служат для меня путеводной звездой. Их свет я способен разглядеть даже там, куда не проникает ни одна искорка солнечного света. Ради тебя я всё ещё не теряю надежду найти мир, где нас наконец оставят в покое. Я не могу увести тебя вникуда, мне нужно знать, что мы обязательно встретимся. Но перьев осталось совсем чуть-чуть, ещё ни одна твоя жизнь не обходилась мне так дорого. Каждая секунда твоего нынешнего существования — мой приговор. Но я готов исчезнуть навсегда, чтобы сделать тебя счастливой. Я нарушил договор и обязательства. И вот уже почти тысячу лет не могу отпустить твою душу. Но знала бы ты как дурманяще пахнут маки… они отбирают волю сопротивляться. Ты еще не готова туда спуститься. Твоя душа станет иной, утратит свой истинный аромат и тогда… найти тебя снова уже не получится. Осталось так мало времени… Ты даже не представляешь, как быстротечна твоя жизнь. Как скоро тебе придётся перестать дышать, чтобы болезнь не убила тебя быстрее. И хуже всего то, что последний твой вздох ловить снова буду я. Для того, что сделать его твоим первым вздохом. Тысяча жизней для того, чтобы всё равно умереть. Не могу видеть твоей улыбки, не могу слышать стук твоего сердца. Я не готов проститься, не готов, но уже дыхание мрака начало сжигать мои крылья. Каждую секунду рядом с тобой я испытываю адскую боль, которую способна притупить лишь ты. Легкие перья тлеют быстро, обнажая хрупкий тонкий скелет крыльев. Но я буду терпеть до тех пор, пока не останется последнее. Это и будет тот самый миг невозврата. Тогда я взгляну на тебя в последний раз, коснусь твоих губ и…***
— Я покажу тебе сегодня то, что ты так долго хотела увидеть, — шепчу тебе на ухо, желая лишь оттянуть этот момент как можно сильнее. А ты веришь, улыбаешься, покорно даёшь свою руку. — Ты же любишь маки? — уточняю, хотя определенно знаю, что любишь. Сияющие солнцем глаза радостно согласно моргают, босые ноги зябко переступают по мягкому покрытию крыши. — Сегодня я подарю тебе настоящее маковое поле. Доверься мне… Стою над пропастью, держа тебя за руку и помогая взобраться на карниз. Я стал похож на костлявого монстра, от которого пахнет пепелищем и запустением, но ты не воспринимаешь изменений, только улыбку. Кто же знал, что любить можно так долго, так навсегда. Ты ослабела от последнего рецидива, для нормального дыхания тебе теперь требуется кислород в баллоне, но рядом со мной ты можешь не дышать. Мне абсолютно наплевать на огонь жизни, которые так ценен человечеством. Умей ты существовать без этого — всё было бы иначе. Будь ты одной из нас… будь ты хоть немного темнее, чем есть на самом деле, будь ты проклята… Ты замерзаешь, но не отступаешь ни на шаг. Продолжая уверенно улыбаться. Ведь веришь, чёрт возьми. Пойми, это только для твоего блага. Это даст тебе шанс прожить ещё раз, ведь ты так это любишь. А я так люблю тебя. Ты шагаешь в пустоту, и мы падаем. Падаем камнем, стремительно, ударяясь о стены дома, я слышу твой крик, хруст костей, вижу ужас в моментально стекленеющих звездных глазах и не могу сдержать своей боли. Поцелуй смерти — это то, чего боятся. Но ты ведь доверяешь. Я убивал тебя уже тысячу раз, и столько же раз давал тебе жизнь. Я снова преуспел и в этот раз мне больше нечего отдать за твоё воскрешение и спасение кроме самого себя. Своего существования. Я касаюсь твоих губ, впитывая с тёплой едкой кровью последний вздох. Ты во мне, твоя покалеченная душа снова обрела шанс на спасение и жизнь. Пустое тело осталось лежать искорёженным на асфальте. Одно. Мёртвое и никому не нужное.***
Красные-красные маки. Огромное море, шелестящее кровавыми волнами под теплым выдохом ветра. Потрясающий массив сонного царства… Аромат опия дурманит и затемняет сознание. Дышится гораздо легче, хоть и не так глубоко, как раньше, уже не больно, ни капли. Веки тяжелеют, ноги еле поднимаются, и совсем не страшно. Так маняще, прекрасно, ярко… Вселенская скорбь и тоска таятся за этими чёрными сердцевинами, а в коробочках прячутся крупицы тысяч замученных душ, которые наконец обрели покой. Подарите покой моему сердцу, моим печалям, моим мыслям. Возьмите меня в свои объятья и обратите в ничто, защитите от бури, пожаров, ливней, укутайте в кокон темноты и дайте мне новую жизнь. Ваши лепестки столь нежны, столь ласковы, гораздо чувственней прикосновения любящего сердца. Вы не созданы природой для страсти, вы созданы природой для покоя, смирения, облегчения… вы — клетки моего неполноценного «я», частицы жизни и смерти одновременно. Вы дарите миру тишину и забвение. Вы крадёте минуты счастья и боли, вы питаетесь снами… Вы абсолютная красота и мощь. И… вы просто цветы, которые даруют бессмертие. Я срываю охапку ради одной души, которой необходима энергия для перехода, для возвращения. Я уничтожаю добрую тысячу душ ради одной, наплевав на все правила. Над головой разверзается небо звездным дождём, грозой и молниями. Поднимается оглушительный, смертельный ураган, выпивающий весь оставшийся свет до капли. Моё сердце больше не бьётся. Оставляя за собой жуткие, плавящие землю, следы, стекающие капли чёрной крови из последних сил мы возвращаемся туда, где всё начиналось. Я вновь касаюсь губами человеческого пустого тела, абсолютно отличного от твоего прошлого, в которое перетекает твоя новая жизнь. Ты родишься, чтобы существовать. Теперь ты будешь видеть, дышать, чувствовать любить. Ты проживёшь полноценную жизнь, подкреплённую энергией тех, кем я пожертвовал. Ошибку в генетическом коде не исправить никакой наукой, только чудом. Прости за твою боль. За твою смерть. За твой ужас. За твои страдания… Прости…***
Менялись тысячи жизней, взрывались и рождались новые звезды, шли дожди и случались катастрофы, но на бескрайнем поле всё ещё цвели маки, укачивающие своими лепестками уснувшие навсегда души. А в самом центре, забыв обо всём, простив ошибки и боль, наблюдая во сне за жизнью, продолжающейся во Вселенной, цвели два цветка отличающиеся от других. Один чёрный, другой золотой. И кто знает, сорвёт ли их однажды время или всё-таки так и оставит в безмятежном неведении прозябать вечную тьму внутри чёрных коробочек…