Пустые мечты о барокко.

Она, наверно, больше не смотрит битвы. Мэрилин прожила свои три достаточно открыто, чтобы теперь наблюдать за самоуверенным молодняком. А у Иры в голове лишь идеальное дымчато-жемчужное платье и желание просто увидеть её. Всё бы отдала, наверно, лишь бы обнять этот бушующий рыжевласый ураган. В зал Игнатенко заходит вторая. Слегка улыбается Олегу и садится как можно дальше. «Два» не такое уж и плохое число, раз в голове после этой цифры рисуется Керро. Ира соврёт, если скажет, что финал двадцать первой битвы — это её победа. Она выиграет, только когда забудет то лето, когда услышала о Мэрилин, листая каналы вечно бурчащего телевизора. Она была какая-то особенная, как искусство. Нравилась не всем, а понять её могли ещё меньше. Шепсы не сильны в высоком. Тогда и было решено бросить всё и ехать на любые проекты. Главное увидеть, главное прикоснуться. Плевать на мужа, плевать на семью. Её живопись — слёзы на подушке от своей легкомысленности. Такого не выставят в музеях. Ира кричит внутри от давящей безысходности. В зал входит Александр с огромным букетом. Он что-то протараторит про отношения Игнатенко с его братом, пообещает, что всё наладится и покинет комнату, захлопнув дверь. Нечему было налаживаться. Больше не хотелось вдыхать перегар, стоя слишком близко к нему, больше не хотелось плакать в его плечо, зная, что завтра он снова попросит перекрасится с блонд. Противно. Игнатенко срывается, кричит что-то невразумительное про то, что хочет домой, расталкивает всю съемочную группу, чуть ли не проклиная всю свою жизнь за испорченный макияж, стекающий черной тушью по щекам. Она забудет, выкинет, пропьёт. Чувства же лечатся временем? Среди серых стен сырого метро отключится её телефон. Ира пропала не в том человеке, снова ошиблась. Ведьма чувствует себя слишком приставучей фанаткой Керро, которая ломится из всей толпы и кричит о том, как любит. Но все лишь смеются. Игнатенко равно никто. В сердце ужасный перегруз, как после съемочного дня. Всё давит, не давая продохнут, будто только что она изменила свою судьбу слишком круто. Как раскалённая карамель на языке. Ира всё запорола. Это, наверное, самая паршивая мелодрама. Ведьма не вытирает катящиеся по щекам слёзы, не поднимает подол платья, который уже до блеска начистил все тротуары Москвы. Она как идиотка, сбежавшая со свадьбы поднимается на мост, желая просто прыгнуть вниз, вопреки всем своим убеждениям о глупости суицида. Ночь съедает всё хорошее, что оставалось в Ире. Она хочет пить, спать и что бы это всё наконец кончилось. Куда же делся весь её контроль над ситуацией? Снизу плещется вода, отзываясь гулом в ушах. Ведьма слышит больше, чем положено. Её зовут на решающий шаг. Но она делает их тысячи за день. Ищет, пишет, спрашивает. Её Мэри, её призрачная зависимость. Для всех Ира всегда резкая, прямолинейная и отвратительная. Иногда кажется, что даже судьба считает так же. Ножи, измены, тюрьмы. Всё забирает её счастье. Её жизнь слишком дорогая галерея. И, похоже, самая провальная.       -Ты разве не знала, что мысли материальны? — Прошипит какая-то девушка, бросив тлеющую сигарету в воду. — Сдалась?       -Отвали! — В сердцах, сквозь зубы, ответит Ира. Но, пройдя буквально три шага замрёт. Этот акцент невозможно с чем-то спутать. Это она. Ира развернётся и наткнется на пару зелёных глаз. Её зависимость саркастично улыбнётся, будто они знакомы слишком долго, чтобы их приветствие было консервативнее. У них негласная битва мыслей. Керро закрывается, не позволяя Игнатенко убедится в том, что это не галлюцинация. Искусство не может быть здоровым. Это как жесткий приход. Тебя метает по уголкам разума от печали в полное умиротворение. Это всегда страшно. Ира снова поджимает губы, пока нос еле заметно подрагивает. Она разревётся. Она где-то на дне пропасти.       -Так и будем смотреть друг на друга? — Мэрилин будто никогда не чувствует преград. Нет чужого и своего. Есть лишь весь этот мир и она.       -А в музее разве можно что-то трогать?       -Ир, это не искусство. Это дурость. И Игнатенко согласна. Рисовать Мэри на полях записной книжки, связывать с ней каждую песню, что играет по утрам в такси, спрашивать себя, какой кофе она любит. Всё дурость, всё искусственно. Сонный город оставит их разговоры в тишине. Керро лишь соврёт, что Ира не мешала ей. Ведь если срываться на другой конец города к ней под окна — пустяк, то да, не мешала. Их мысли будто сплетены ритуалом. Ира никогда этого не замечала. А Мэрилин однажды опомнилась в холодном поту, когда брюнетка просто так заявилась в её сон, моля помочь ей. Она была королевой этого кошмара. Звала за собой, дальше, провалиться. И самое страшное, что Игнатенко теперь была везде. На каждой программе телевизора, в голове, в треклятом карамельном рафе. Это всё было ещё одним испытанием. Девушки шли, боясь прикоснуться друг к другу. Не хотелось просыпаться, если это сон. Ира улыбалась, забыв про расплывшийся макияж. Она просто не могла понять, что её бешенное барокко всё ещё смотрит битвы. И та клятая всеми награда в руках Олега была её по праву. Он это знал. Все знали. Но Ира была сейчас счастлива, пробегая оставшейся путь до дома, смеясь оглядываясь на Мэри. Вот она — её победа. Её ли? Эстонка счастлива не меньше. Шепсы всегда забирали у неё самое лучшее, но не в этот раз. Ира была точной её копией. Гордость, разбитость, непонимание. Теперь они вместе заходят в квартиру, которая будто пропиталась слезами и кладбищенской энергией. Всё вязкое и ужасно знакомое. -Здесь был Олег? — Вдруг спрашивает Мэри, прожигая Иру взглядом. Та осторожно кивает, чувствует свою вину. Она не должна была приводить его сюда. Не должна была идти на такие радикальные меры. Но всё в прошлом. Теперь в её квартире Керро и запах жжёных трав. Она просит налить чаю. Всё в миг становится обыденным. Это точно их первая встреча? Мэри включает телевизор, который нехотя загружает финал битвы. Ведущий выглядит потерянно. Читает тот листок, который только что достал из конверта, оглядывает всех присутствующих. -А где Ира? — Отчеканивает он, пытаясь найти поддержку в съемочной группе. Но все молчат. Глупость, эмоции, безответственность. -Что с ней? — Опять слетает с губ Башарова. — Как ушла? Так. Сворачивайте съемки к чертовой матери! Переносите финал, надоели! Картинка гаснет, а не черном экране появляется надпись «Эфир приостановлен по техническим причинам.» Игнатенко улыбается в своей манере, отлично помня, как выключила свой телефон. Будущее не так уж непредсказуемо, когда Олежа готов был отказаться от своего блондинистого идеала, лишь бы повторить успех братца. Мысли о семейке Шепсов резко уходят в сторону, когда Ирина снова ловит пару зелёных глаз, смотрящих чётко на её губы. Теперь на мыслях эстонки не было защиты. Ира поддалась. Керро думала образами. Лучше бы вообще не думала. Игнатенко предательски нравилось это взрослое кино во взгляде рыжей ведьмы. Это брошенное на кухонный гарнитур тёмное платье, эта размазанная алая помада и Ира, тяжело дышащая на собственном столе. Всё какое-то настоящая до боли внизу живота. Яркое, грандиозное, пышное. Как барокко. Ощущение поцелуя становится слишком реальным. Тяжело понять, мысли ли это Керро или уже реальность. Но думать уже не хочется. Пусть сон, пусть фантазия. Но это лучше, чем всё, что было до этого. Желание подхватывает, запрещает думать логически. Поцелуй, стоны, кухня. Керро словно наркотик, не отпускает, заставляет навсегда запомнить это наслаждение. На языке четкий вкус трав и каких-то лекарств. На сердце смятение и зарождающееся чувство того, что она заслужила этого. Ира теперь навсегда в объятьях Мэрилин. Навсегда её. Только вот кто бы сказал Игнатенко, что Керро давно пропала? Просто исчезла. Олег так и останется сидеть на кухне дома Иры, от которого у него остались ключи. Ощущать незримое присутствие своей любви, которая теперь тоже испарилась. Лишь на секунду взглянет на прерванный эфир тнт и тут же выключит телевизор. Её искусство — ложь. Её признание — слёзы.