Морок

“...каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью; похоть же, зачав, рождает грех…” (с) Иак 1, 14-15.

Царские покои были разделены на две половины. Одна, дальняя и самая большая по площади, служила опочивальней государя. Другая, меньшая, предназначалась прислуге. Именно там, укрывшись опашнем, на узкой кровати дремал спальник Матвей. Когда он открыл глаза, солнце было уже далеко за горизонтом. Видя, что проснулся посреди глубокой ночи, Матвей с наслаждением потянулся и перевернулся на другой бок. В спальне государя мерцали свечи, нарушая мрак отгороженной части через бездверный проем, мешая спальнику уснуть снова. Зажмурившись, он натянул опашень на голову. — Опять свечи жжёт, — пробурчал юноша сквозь дремоту. Царю не впервой было засидеться допоздна — то письма читает, то грамоты пишет, то просто сидит, задумавшись… Шорох одежды и чужой голос донеслись из опочивальни и заставили Матвея подскочить. Намедни постельничий наказал ему докладывать обо всех, кто входит в царские покои. Спальник закусил губу, понимая, что пренебрег указанием ложиться в одно время с государем, и теперь получит по шапке. Он прислушался. Несколько мгновений продолжалась тишина, а затем непонятный звук занял собой пространство ночи. В недоумении юноша слез с кровати и на мысках подошел к арке. Пока глаза привыкали к свету, он успел заметить только, что в комнате находятся два человека. Сделав еще шаг, он наполовину высунулся в освещенный проем. Царь сидел на стуле вполоборота, так что Матвей мог видеть лишь его профиль. Подле Грозного на коленях сидел молодой мужчина, одетый во все черное. В его ухе блестела длинная серьга. Она колыхалась и звенела от ритмичных движений головы промеж расставленных ног государя. Прикрыв глаза от удовольствия, царь лишь изредка сдавлено вздыхал. Остолбенев, Матвей смотрел на действо, пока опричник не заметил его. Льдинки в глазах мужчины сверкнули, черные брови сошлись на переносице. Он выпрямился и, отирая губы, сделал Матвею знак убираться. Тот растерянно моргнул, прогоняя оцепенение. В тот же момент Грозный, не открывая глаз, сжал длинные черные кудри и потянул на себя голову темноволосого, приказывая продолжить. Зыркнув еще раз на непрошеного свидетеля, чернобровый послушно склонился. Стараясь не дышать, юноша вернулся на темную часть комнаты и выскользнул в коридор. Уже догорала лучинка, зажженная Матвеем, когда хлопнула дверь царских покоев. Не заметив спальника, опричник тенью двинулся во мрак пустых палат. Внезапный оклик остановил его. – А коли скажу кому что видел? Долговязый юноша стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Суженные глаза впились в замершего мужчину. Тон хлестнул спину опричника наглостью, но тот лишь беззвучно рассмеялся в ответ. – Вздумал пугать меня? – он медленно обернулся. На красивое лицо опричника лег тусклый свет лучинки. Чёрные тени залегли в глазницах. Из-за неплотно закрытых ставен донеслось завывание ветра. Самоуверенности Матвея поубавилось, он неуклюже переступил с ноги на ногу. – И так все уж знают, – скучающе протянул мужчина. – Знают, да молчат в тряпочку, потому как жизнь мила еще. В мелодичном голосе явственно слышалась угроза. Юноша скривился, будто совсем не веря его словам, однако добавить что-либо поостерегся. Опричник смотрел на спальника еще несколько долгих мгновений, затем развернулся и пошел прочь. – Басманов, значит… На следующий день, отчитываясь перед постельничим, Матвей описал ему ночного гостя. Как оказалось, визиты чернобрового и впрямь были обычным делом. Он появлялся только с наступлением темноты, неведомым образом угадывая настроение Грозного. Иногда оставался на ночь, но уходил всегда до рассвета – не то царь выгонял, не то сам не хотел лишних глаз. О слабости государя было известно почти всей прислуге (незнание Матвея оправдывало его совсем недавнее поступление на службу). Будучи свирепым воином в бою, Фёдор, само собой, знал как избавиться от чересчур длинных языков. Его боялись. Судачили за спиной, но известную черту никто не переходил – чем черт не шутит. Увиденное странным образом встревожило спальника. Перед глазами то и дело всплывали припухшие губы мужчины. Ничего более противоестественного и богомерзкого не встречал Матвей доселе, однако любопытство даже сквозь страх заскребло душу. В конце-концов, через несколько дней он подошел к жене с необычной просьбой. Та сначала неуверенно рассмеялась, приняв уговоры мужа за скверную шутку. Но, когда Матвей дошел до обещания новых хором за беспутство, она схватилась за голову. Поколотив и обозвав балахвостом, она старалась избегать его следующие несколько дней. А когда все же встречала – трогала лоб, перекрещивала и плевала ему за левое плечо, будто прогоняя лукавого. Сделав еще несколько безуспешных попыток, Матвей отстал от жены. Спросить ещё кого ему мешала не столько гордость, сколько житейская мудрость, гласившая: “без костей у баб языки”. Обратись он к кому из дворовых девок с подобными "трюками", сразу будет поднят курам на смех, а через час и весь дом будет знать. Тут уж ищи дурака. Так и ходил Матвей всю зиму, несолоно хлебавши. В очередное дежурство спальник собирал со стола государя разбросанные в беспорядке книги. Внезапно приоткрылась тяжелая дверь, послышался стук каблуков об пол. Юноша обернулся посмотреть кто вошел и тут же засуетился, доканчивая уборку. На пороге стоял Басманов. Опочивальня Грозного всегда отапливалась пуще других палат, а Матвей как раз только подбросил бревен в печь. Попав с холода в тепло, Фёдор жмурился и растирал озябшие руки. Кончик его носа, уши и щеки алели. Скинув искусно выделанную шубу, опричник прошел внутрь покоев. На Матвея пахнуло морозной свежестью. – Здравствуй, Матвейка, – произнес он, не взглянув на спальника, и сразу направился к небольшому столику подле царевой кровати. Фёдор снял с плеча мягкую сумку и выложил из нее три разноцветных флакончика. Затем, мурлыкая под нос песню, он достал большие красивые серьги и вдел их в уши. Матвей отметил, что это были не те же самые, какие он видел на нем в прошлый раз. То были длинные, но простые, а эти широкие, да с цветными камушками. И кафтан на Фёдоре теперь был не черный, а изумрудно-зеленый, расшитый серебряными нитями так, что напоминал змеиную кожу. Засмотревшись на то, как опричник расчесывает волосы, юноша перестал шуршать бумагами. В комнате стало тихо. Басманов закончил прихорашиваться, обернулся и весело рассмеялся, заметив взгляд Матвея. Смущенный спальник опустил глаза и поспешил к двери. В этот момент в палату вошел Грозный. Его лицо оживилось, когда он увидел красную шубу Басманова. – А, Феденька, ты уже здесь, – царь отставил тяжёлый посох в угол и стал расстегивать меховой воротник. Матвей помог ему снять верхние одежды и переобуться. – Всё сделал, как я просил? – обратился государь к своему любимцу. – Будешь доволен, батюшка, – Фёдор обернулся к Грозному с улыбкой, расслабляя завязки на горловине своей рубахи. Матвей закусил губу и вышел, прикрыв за собой дверь. В коридоре было тихо и темно. За окном сыпал мелкий снег. Изредка порыв ветра бросал в стекло ворох снежинок, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Юноша зажег на подоконнике тоненькую лучину и стал смотреть, как отсветы пламени играют на расписанных цветами сводах. Зевнув, он посмотрел на деревянную скамью и стал прикидывать, поместится ли на ней в полный рост. Студеный ветер просачивался через щели в стенах и гулял по темным палатам. Холодя тело, он проник под тонкую рубаху Матвея. Спальник содрогнулся и только тут понял, что забыл опашень в покоях. “Сдался же ему этот опричник”, – Матвей, ежась от холода, вжал шею в плечи. Уйти он не мог – нагоняй дадут за оставление поста. А зайти за опашнем… Что-то подсказывало ему, что беспокоить государя и его гостя лучше не стоит. “Если так без дела сидеть мерзнуть, то и околеть можно”, – подумал Матвей. Он встал и стал ходить взад-вперед по коридору, хлопая себя по плечам. “И ведь как назло ни единой души не заносит в это проклятое крыло – и словечком ни с кем не обмолвишься”, – спальник вздохнул, досадуя на свою участь. Мороз кусал за локти, пробирая до стука зубов и заставляя дрожать всё тело. Отчаяние возрастало в его душе с каждой минутой. Когда стало совсем невмоготу, Матвей сдался и быстрыми шагами пошел к двери в царские покои. Прислонившись виском к косяку, он прислушался. Толстое дерево не пропускало ни звука. Пустоту коридора заполняло лишь потрескивание слабого огонька лучины, да звяканье плохо закрепленного стекла. Успокаивая себя тем, что только прошмыгнет туда-обратно, он потянул дверь на себя – другая рука притормаживала чуть ниже, чтобы петли предательски не скрипнули. Через приоткрывшуюся щелку на спальника повеяло теплом. Он сразу понял, что находившиеся внутри отнюдь не спали – его уши огрел протяжный стон. С головы до ног юношу обдало стыдливым жаром. Дёрнувшись, он прикрыл дверь. Сердце быстро и громко забилось. Матвей воровски посмотрел по сторонам – никого. На мутных стеклах мороз равнодушно выводил узоры. Отдышавшись, спальник почувствовал, как помимо колотящей тело дрожи под ребрами навязчиво запульсировало любопытство. Кусая щеки изнутри, он стоял, исступленно ковыряя резную ручку. Наконец, он шумно вздохнул и перекрестился. – Прости, Господи... – отирая холодный пот, спальник снова приоткрыл дверь. Слава Богу, устройство комнаты позволяло входящему увидеть лишь малую часть царской опочивальни. Матвей раскрыл дверь сначала на еле видимую щелочку, и, убедившись, что не будет замечен, расширил ее и протиснулся внутрь. Едва различимые судорожные вздохи нарушали густоту нагретого воздуха. Шлепки кожи о кожу хлестко отражались от стен. Пару раз все стихало, но слышался шорох ткани, и после звуки возобновлялись. Округлив глаза и прогоняя навязчивые образы, юноша сделал несколько шагов к своей постели. Вцепившись в злосчастный опашень, он вернулся к двери, намереваясь выйти. Но тепло натопленной комнаты так приятно обнимало его озябшее тело, что спальник решил постоять внутри еще пару минут, пока не согреется. Внезапно шлепки зазвучали чаще, интенсивней. К первому голосу добавился более глухой и низкий. Вздохи начали переходить в стоны, и воздух будто бы раскалился... У Матвея закружилась голова. Не выдержав возросшего напряжения, он выскользнул наружу. Еле переставляя онемевшие ноги, он подошел к окну и уставился в ночь невидящим взглядом. Внизу его живота трепетало возбуждение. Спит Матвейка дома на своей перине. Спит, и снится ему, будто он царь. Одет в золотые одежды, на голове шапка с соболиной опушкой да жемчугами, на ногах сафьянные сапоги. Стоит он под высокими сводами в дворцовом зале, указы боярам диктует. Грамоты рвет да на пол бросает, ругается сильно, сам не зная на кого и за что. Слуги носятся вокруг, угодить ему стараются. Усевшись на царское место, Матвей с удивлением огляделся – комната опустела. Вокруг него сгустилась темнота, так что и рук не было видно. Вспомнив про лучинку в коридоре, он встал и пошел наугад, протягивая руки в морок. Вдруг навстречу ему из темноты вышел Фёдор Басманов, преграждая путь. В изящных руках он нес подсвечник с шестью длинными свечами. Яркое пламя осветило государевы покои. Фёдор поставил подсвечник позади и приблизился к Матвею. – Прости ты меня, батюшка. Не выдавай секрета, – мягко заглянув ему в глаза, произносит темнобровый. – Что, поубавилось спеси-то? – Матвей усмехнулся, крутя жиденькие усы. – Ну-ну, не боись. Не выдам. Опричник со слезами благодарности упал на колени и стал целовать руки Матвея. Тот покровительственно накрыл его макушку своей широкой ладонью. Пригладив шелковые кудри, он слегка надавил рукой, направляя его голову. Фёдор понял и послушно опустился ниже. Спустя мгновение его губы коснулись обнаженной плоти молодого царя... В беспокойстве спальник ворочался с одного бока на другой, пока далекий крик петуха не разбудил его. Проснувшись, он еще долго сидел в недоумении и жмурился, растирая глаза. Затем выругался и спрыгнул с кровати в поисках холодной воды. – Кто ещё непутёвый тут, – ворчал юноша, плетясь домой по развезенной дороге. Мимо него проехал мужик на лошади с пристегнутыми сзади санями. Грязь, едва припорошенная снегом, обрызгала ноги Матвея до колен. Он сплюнул на землю и помахал мужику кулаком. “Эх, такой сон был, а день не задался”, – в который раз подумал спальник, отряхиваясь. Сегодня у Матвея все валилось из рук. Задумался, подметая, а веник, гляди, и рассыпался на ветки. Замечтался, сон вспоминая, а нога сама о ведро с водой споткнулась. И весь день так. Прогнали его в конце-концов домой, чтоб не мешался да беспорядка не разводил. Он фыркнул и, утешая себя, позволил мыслям унести его туда, куда те давно порывались. В голове снова вспыхнуло видение ночи. Матвей закусил губу. Правая рука непроизвольно сжалась, будто сжимая чьи-то волосы. “И хочется, и колется ведь... А если за деньги предложить?” – думал Матвей, подходя к воротам своего дома. Эта мысль, казалось, дала ему надежду. Тем более под половицей у него скопилась завидная сумма на приданое дочери. Он ускорил шаг. Уже взявшись было за кольцо калитки, юноша замер. Ему вспомнились слова постельничего: “Зарубит еще, чего доброго. Зарубит и глазом не моргнет”. Матвей снова задумался, уголки его рта опустились вниз. Так и мучился бы он неисполнимостью своей мечты, да случай направил. Как-то раз, когда уж совсем перестали свирепствовать метели, а день стал заметно длиннее, прислуга обедала за грубо срубленным столом в тесной зале. В небольшое окно заглянуло весеннее солнце, подсветив витающие в воздухе пылинки. Луч света пришелся аккурат на место, где сидел Матвей. Тот, прикрывая глаза ладонью, пересел чуть дальше по скамье, в тень. Заняв место напротив двух дебелых ключниц, он продолжил свою трапезу. Женщины, казалось, совсем не замечали никого и ничего вокруг. Они увлеченно шептались, прикрываясь ладонями, но спальник всё равно прекрасно слышал каждое слово. – ...иди ты, с Серебряным?! – Не дворец, а Содом и Гоморра, говорю тебе! – Как же ты видела? – Да очень просто: иду я, белье тащу на стирку, а из-за угла выходят эти. Князь, значит, под белы рученьки его берет, колечко надевает... Обнять хотел, да этот, видать, меня заметил, руки отдернул, – тут сплетница рассмеялась. – Да я то что ему? Я пожить еще хочу! Белье уронила, стою, собираю, по сторонам не гляжу... Здесь они обе залились звонким смехом. Матвейка нарочно медленно разламывал свой хлеб, навострив уши. Заинтересовала его история – в одном из “этих” он смутно угадывал… – Ну Федора, ну хороша! – А ты думала откуда у него цацки все эти? Басманов ещё нас с тобой поучит. Длинные пальцы спальника сжали серый мякиш, зубы закусили щёки изнутри. “Вот как!” – промелькнуло у него в голове. “Вот так значит, с князем… А я чем хуже?” – он смачно хлопнул по столу. Тонкие губы расплылись в улыбке. “И я могу позволить себе царскую Федору!” – победно думал он. Обедающие в недоумении покосились на него. Постельничий обеспокоено спросил: – Что Матвейка? Живот схватило? Тот прыснул и загадочно помотал головой. Дома, улучив момент, когда вокруг не было лишних глаз, юноша отодвинул заветную половицу. Нащупав мешочек из плотной ткани, он вытащил его и отряхнул от пыли. Послышался глухой стук монет друг о друга. С удовлетворением пощупав накопленное, Матвей сунул мешок под мышку и вправил доску на место. Теперь, как он думал, дело оставалось за малым. Из сонного тумана доносился стрекот сорок. Заря едва занималась, окрасив облака на горизонте в бледно розовый, а спальник уже спешил на службу. Подходя ко дворцу, Матвей сжимал за пазухой заветный мешочек. Не чувствуя земли под ногами, он шел, спотыкаясь, и мог думать только об одном: “Хоть бы сегодня, хоть бы сегодня”. Издалека разглядев спускающегося по лестнице Басманова, он чуть не задохнулся от радости. Ускоряя шаг, Матвей не верил своей удаче и едва мог сдерживать улыбку. Встав перед лестницей, юноша оперся локтем о перила. Стараясь выглядеть уверенно и расслабленно, он сложил вспотевшие руки перед собой, но сердце все же предательски заколотилось. Соболиный мех на вороте дорогой шубы мягко обнимал шею Фёдора. На фарфорово-бледной коже под глазами лежали синеватые пятна – последствия бессонной ночи. Безразлично смотря себе под ноги, он спускался, пока не заметил спальника. – Не то меня поджидаешь? – спросил Басманов, подходя ближе. – Угадал. Разговор у меня к тебе есть, – голос спальника звучал уверенно. Однако когда они поравнялись, он неловко переступил с ноги на ногу, выдавая свое волнение. Опричник усмехнулся и скрестил руки на груди, соглашаясь выслушать юношу. Тот, дергая жиденькие усы, начал излагать своё “дело”: – Я тут услышал, что ты не только с царем это самое… – Ну и что с того? – Да вот, подумал, может ты и это, со мной значит… кхм, – понизив голос, он закашлялся и оглянулся по сторонам. – С тобой что ли? Я? – густые брови взметнулись вверх. Басманов рассмеялся, не скрывая презрения к наивности Матвея. – Ты хоть и боярского роду, да не забывай совсем уж кто ты и кто я. – Да погоди, авось не за так, – юноша отодвинул полу кафтана и достал пухлый мешочек, протягивая его Фёдору. Тот резко перестал смеяться. Миндалевидные глаза сузились, впившись в Матвея. Тон опричника обжег холодом: – За медяки решил Федору царскую купить? Высокого же ты о себе мнения, – Басманов прошел мимо спальника и задел его плечом так, что тот чуть не упал. Недоумевая, чем не угодили его деньги, Матвей растерянно уставился на мужчину. Опричник прошел две сажени и остановился. Его плечи содрогнулись от смешка. Он обернулся, подняв в воздух изящную руку, на каждом пальце которой красовались дорогие перстни. – Не по карману я тебе, Матвейка, – громко произнес Басманов и рассмеялся. Он сделал несколько шагов спиной вперед, чтобы наблюдать, как изменяется лицо спальника, после чего развернулся и ушел в сторону конюшни. Пристыженный Матвей сгорбился, втянув шею. Ему было пусто и горько. Минуту назад его мечта, казалось, вот-вот уже исполнится. Гляди – стоит перед ним Басманов, слушает, даже саблей не замахивается… Но не тут-то было. Юноша чувствовал себя ребенком, которому пообещали конфету и обманули. “За деньги он, видите ли, не продается” – Матвей фыркнул и сплюнул на землю. “Что ж, раз сказал, что получу царскую Федору, значит, получу” – он взъерошил жесткие русые волосы, застегнул кафтан и стал подниматься по лестнице. Чтобы осуществить задуманное, ему пришлось ждать до вечера. Сначала царь изволил почивать до обеда, потом в покоях то и дело сновали слуги, занимаясь уборкой. Лишь на закате, когда Грозный отправился в церковь на вечерню, спальник, наконец, остался один. Выждав для верности полчаса, Матвей поднялся и быстрыми шагами прошел в опочивальню. Заглянув под кровать, он отыскал небольшой короб с вырезанной на крышке голубкой – то была шкатулка покойной жены Ивана. Спальник знал, что государь никогда не заглядывал в неё, боясь растревожить воспоминания, а значит не мог помнить все украшения наперечет. Матвей осторожно выдвинул шкатулку, стараясь не оставлять следов на пыльной крышке. Открыв её, он так и ахнул – внутри сияли белоснежные жемчуга՛, под которыми угадывались очертания других украшений. Запустив пальцы в море гладких бусин, юноша раздвинул их, и его взору представилось разноцветье металлов и драгоценных камней. Среди множества заколок, ожерелий, пуговиц, зарукавьев, колец и подвесок он стал искать то, что подошло бы Федоре. Наконец, он выбрал золотой перстень с темно-красным сердоликом и захлопнул шкатулку. Кольцо Матвей завернул в платок и положил в карман штанов. Теперь-то дело точно оставалось за малым. Но в этот раз ему не свезло так, как утром. Сначала он три дня кряду не видел Басманова во дворце, а после, увидав, не мог уличить подходящего момента, чтоб переговорить с ним. Так прошла неделя. Украденное колечко ждало своего часа, бережно прячемое от всех глаз. На улице стало значительно теплее, и на деревьях уже набухли почки. Матвей вышел из царских покоев с ведром грязной воды. Рукава его рубахи и края штанин были закатаны, чтоб не намочились во время уборки. Раздался глухой топот тяжёлых сапог – ему навстречу по коридору шли четверо опричников в черных плащах. Приглядевшись, юноша возликовал – среди них был Фёдор. Как спальник государя, Матвей имел преимущество перед другой челядью и воспользовался им – он обратился к Басманову, якобы передавая просьбу царя немедля пройти к нему. Тот кивнул другим опричникам и, взявшись за ручку двери, потянул ее на себя. Юноша удержал его. – Погоди, – шепотом произнес спальник, следя за спинами удаляющихся фигур. – Сюда лучше погляди. Он быстро вынул из кармана платок и развернул его. Лицо Басманова, скривившееся было при виде замызганного свертка, вытянулось. В складках ткани блеснуло золото. На широком полукруглом ободке перстня капелькой крови алел драгоценный камень. У Фёдора пересохло в горле, но он тут же взял себя в руки. – Верни, откуда украл. – Не крал я, жёнки это. А той от прабабки досталось. Узнает – прибьет меня, – запричитал Матвей, нервно посмеиваясь. Нехорошо было у Басманова на душе, он с подозрением вглядывался в спальника. Тот, видя его колебания, судорожно думал, чего бы еще соврать поубедительней. Рука, держащая платок, дрогнула, и Фёдор непроизвольно перевел взгляд на кольцо. “Работа тонкая, ладная. Камушек небольшой, да золота как много... Негоже такому сокровищу в грязной тряпке тускнеть”, – он облизнул губы. – Что ж, убедил, – Басманов выхватил у юноши перстень и надел его себе на палец. Полюбовавшись на то, как обнова смотрится с остальными кольцами, он оглянулся, потом подхватил Матвея под локоть и увлек за собой, в закуток потемнее. По тонким стеклам барабанили капли дождя. Завывал холодный ветер. Матвей привычным движением зажег лучинку, освещая мрачный коридор, и присел на лавку подле окна. Сегодня покои государя снова навестил чернобровый опричник, а значит спальнику придется ютиться на этой жесткой доске всю ночь. Он по-хозяйски постелил опашень на лавку и лег, подложив шапку под голову. Вдруг из-за толстой дубовой двери раздался грохот. Матвей вскочил с места, однако войти пока поостерегся – решил послушать, что будет дальше. А дальше послышалась брань и глухие удары, будто кто ронял тюфяк об пол. Спальник, холодея, узнал голос царя. Навострив слух до предела, он расслышал слабые вскрики опричника: “Не крал я, не крал, смилуйся!” Но удары сыпались градом, и Матвею казалось, что дойдет до смертоубийства. Покрывшись липким потом, он стоял у двери и кусал щеки. Внезапно шум стал приближаться – видимо Грозный решил вытолкнуть неугодного из покоев. Матвей вздрогнул и побежал прочь. Скрывшись за углом, он притаился. Тяжёлая дверь распахнулась, и из-за нее был грубо вытолкнут Басманов. Красивое лицо его опухло и покрылось кровоподтеками. Левый глаз заплыл, а на месте носа была неопределенная масса из кожи и крови. Он обессилено упал на пол, скуля от боли. Государь, склонившись над Фёдором, намотал его волосы на кулак и дернул, приподнимая голову. – Уж тебе ли не знать мою память... – он бережно снял с руки мужчины перстень, подаренный давно умершей жене. – Убирайся-ка на север с семейством. И чтоб духу твоего здесь больше не было, хмыстень, – Грозный говорил медленно и тихо, в жуткой манере расставляя акценты на словах. По коридору эхом прокатился слабый вскрик и хруст – это царь с силой выгнул палец, с которого только что снял колечко. С отвращением сплюнув на пол рядом с Басмановым, Грозный вернулся в свои покои. Всё стихло. Слышно было только, как при каждом вздохе клокотала кровь в сломанном носу избитого. Пролежав какое-то время, Фёдор, нетвердо ступая на левую ногу, поднялся. Его взгляд упал на самодельную постель. – Вот ведь… паскуда! – в неровном голосе звучало отчаяние. Мужчина с силой пнул по лавке, перевернув её, и тут же взвыл. Боль обожгла все тело. Из глаз закапали горячие слезы. Басманов судорожно всхлипнул и поплелся к выходу из дворца, проклиная свою судьбу. Матвей выдохнул и наконец разжал стиснутые от страха зубы. Выйдя из-за угла, он вернулся к своей лавке. – Эх, жалко парня, – протянул юноша, поднимая ее. – Да сам виноват, за содомию Бог его и покарал, – он перекрестился, отряхнул опашень и снова стал сооружать себе постель.