Любить или ненавидеть.

Придя домой с работы, Тоня обомлела: квартира приобрела прежний вид. Вернулись на место ковры и мебель, оборудование кухни, роскошная кровать и ее вещи в прежнем большом шкафу из вишневого дерева. Тоня ни на секунду не усомнилась: это предвестник возвращения Кирилла. Ей стало не по себе. В ее мозгу, как в тесной каморке, набились, без всякой логики и порядка, самые несуразные и противоречивые вещи. Там, где-то в темном углу, на пыльном матрасе, стонала в бреду и лихорадке ее любовь к Кириллу; там под ногами хрустели осколки разбитой сказки; там шипами засохшей розы впивалась тоска по его телу и ласкам; там черной паутиной свисал с потолка страх; там тихо тренькал детский колокольчик недоумения; там шершавые стены впивались занозами задетой гордости; там… Там было еще столько всего, что невозможно ни протиснуться, ни рассмотреть. Тоня совершенно не представляла, что почувствует, когда увидит Кирилла. А он? Зачем он возвращается? Понятно, что это его квартира, но ведь он знает, что Тоня здесь… И он возвращается к ней ! Что он будет ей говорить? Какие объяснения даст? Или, как раньше, потребует, чтобы она не задавала вопросов? Скажи, мол, спасибо, что вернулся? Нет, так она больше не согласна! Этот номер у него больше не пройдет! Тоня ему так и скажет! …Господи, ничего она ему не скажет! Она стала бояться Кирилла… Все его эти выходки… А теперь таинственно исчезнувший хозяин дома в Туле… А у Кирилла есть пистолет, она сама видела!!! Но детектив велел не бояться. – Думаю, что это ответная реакция на твои попытки что-то о нем разузнать. Он постарается тебя успокоить, развеять твои подозрения. Ты ничем не рискуешь, Тоня. По крайней мере сейчас. Не бойся и, главное, постарайся не выдать своего страха. Ни в коем случае не упоминай о встрече со мной. И ни слова о видеонаблюдении. Кстати, я узнал весьма любопытную вещь: квартира Кириллу не принадлежит, она числится за другим человеком. И, следовательно, либо он тебя обманул, говоря, что ее придется продавать, либо у него два паспорта, один из которых фальшивый… Я буду наводить справки дальше. А ты не волнуйся, веди себя естественно – как ведет себя женщина с мужчиной после бурной ссоры и битья тарелок. Обижайся, упрекай, плачь, требуй, чтобы просил прощения… Ну, в общем, ты поняла, да? Следующим вечером, вернувшись с работы, она обнаружила Кирилла дома. Он вышел в прихожую, заслышав ее ключ в замке. Он был одет по-домашнему, в джинсах и черной майке, которая так ему шла, подчеркивая скульптурные формы торса… Меньше всего Тоня ожидала, что все в ней замрет, до паралича дыхания, при виде этого мужчины, этого лица, этого тела… С трудом справившись с эмоциями, Тоня беззаботно спросила: – Ты решил вернуться? – Как видишь. Тоня прошла в комнату – Кирилл посторонился, ее пропуская, а сам направился на кухню. Переодевшись и умывшись, Тоня направилась туда же. Кирилл изучал наклейки на пластиковых коробочках с какой-то едой и на ее появление не обернулся. Он был очень зажат и скован. Тоня решила не заострять на этом внимание. – Что это? – Ммм… Салат из креветок… Еще салат, из морепродуктов… Не понял толком, из каких. – Я это страшно люблю! – Поэтому я и купил. Для тебя. – Ты пришел мириться? – Мириться?! А что я сделал, чтобы просить у тебя прощения, Антония? Это ты шпионила за мной! Это ты меня не слушалась, хотя никто в твоей жизни так не опекал тебя! И теперь ты полагаешь, что я пришел просить у тебя прощения??? – А что, ты пришел в надежде на то, что я у тебя его попрошу?! Он не ответил. – И не надейся, Кирилл. Ты нехорошо поступил со мной. Мне не в чем извиняться. Кирилл молча накрыл на стол. – Садись. Он разлил белое вино по бокалам и выпил, не сказав тоста, не чокнувшись с ней. – Зачем ты вернулся? – спросила Тоня. – Не знаю, что у тебя на уме, но ты меня не любишь. И не любил никогда! Кирилл наполнил свой бокал еще раз, затем заботливо подложил Тоне еды. – Любил, – сказал он. – И сейчас люблю. – Это правда? – вспыхнула Тоня надеждой. – Правда. Ешь. …Все было ужасно напряженно. Они закончили ужин, обмениваясь ничего не значащими репликами в духе «передай мне соль, пожалуйста». Потом Кирилл включил телевизор и позвал Тоню смотреть какую-то дурацкую телепередачу. Она послушно пришла и некоторое время тупо смотрела в экран. Вскоре Тоня, ощутив тяжелую, мрачную усталость, отправилась умываться. Ей было лень гадать, что будет дальше. Она слишком устала от всего, чтобы гадать. Кирилл пришел в постель на полчаса позже. Крепко обнял ее сзади, прижавшись всем телом. – Я люблю тебя, – тихо сказал он. Тоня, которая еще толком не успела заснуть, мгновенно вынырнула из дремы. Но промолчала. Ее тело блаженствовало, ощущая близость Кирилла, его родное тепло, проникающее сквозь ее кожу, и ей совсем не хотелось говорить – ей хотелось повернуться к нему, и тереться об него, и целовать, и любить… Но она желала сначала все выяснить. И потому не шелохнулась в ответ. – Тоня… Ты меня разлюбила?! – Кирилл… Пойми меня правильно… Ты сам сделал все, чтобы разрушить… Кирилл приподнялся на локте, вглядывался некоторое время в ее профиль и, наконец, произнес: – Что бы там ни было, не сомневайся во мне. Я действительно люблю тебя. – Но когда любят, так себя не ведут!.. Ты меня загрузил загадками, ты мне врал, ты меня пугал! – Прости. Ты можешь все забыть и начать сначала? – Нет. Мне нужны объяснения. – Ты сама будешь им не рада… – Возможно. Но я буду рада, что между нами нет лжи. Это важнее. – Ты меня еще любишь, Тоня? – …Да. – Тогда ты меня точно разлюбишь… Я плохой. Тоня повернулась. У него был совершенно убитый вид. Любовь, жалость, нежность вытопили из ее сердца последние обиды, и Тоня, со всей страстью самопожертвования, принялась горячо заверять Кирилла, что любит, что все простит, что все останется в прошлом, лишь бы разрушить эту стену загадок и отчуждения, лишь бы верить ему… – Хорошо, – тяжко вздохнул Кирилл. Он встал, накинул халат, сел в кресло напротив кровати. – Слушай. …В Туле Кирилл, как следовало из его повествования, торговал подержанными иномарками, часть из которых имела весьма туманное происхождение. Иными словами, краденые. Затем появилась возможность делать то же самое в Москве, но с бОльшим размахом, и он перебрался в столицу. Понятно, что рассказать Тоне о таком бизнесе он не мог. И посему, узнав случайно, что в Москве имеется фирма, возглавляемая его полным тезкой, Кирилл преподнес эту легенду Тоне. Оттого-то он однажды и перепутал Солянку с Полянкой, оттого-то он не хотел встречаться с Тоней у входа в «свою» фирму… Каталог, как и бланки, он раздобыл, чтобы у Тони не оставалось сомнений. Разумеется, сам Кирилл машины не угонял. Ему их продавали по сходной цене, а лишних вопросов в таких делах не задают. Случалось, что машины пригоняли по ночам, и Кирилл был вынужден их ставить в специальный арендованный гараж… Откуда и странные знаки по ночам. Ну, а пистолет, понятно, на всякий случай. Разные люди в этом бизнесе попадаются… Затем у Кирилла действительно случились неприятности. На их фирму наехали с проверкой. Надежд почти не оставалось. Он запил… – Ты действительно запил, Кирюша? – тихо спросила Тоня. – Мне показалось, что… – Ты права. Я последние дня три только делал вид. Боялся твоих расспросов, Тоня. Прости. Они встретились глазами, и каждый замер в невыразимом и невыраженном желании броситься другому в объятия. С трудом выдираясь из пут оплавляющей нежности, Тоня заставила себя вспомнить: она еще не все узнала, еще не все поняла. – И что теперь с твоей фирмой? – Удалось выкрутиться. За взятки, конечно… Но больше у меня нечистых машин не будет. – Хорошо, – кивнула она просто. – Тогда фотографии. Объясни. – Что тебе объяснить? У меня были до тебя женщины. – Его голос вдруг сделался обиженным и суховатым. – Я же не спрашиваю, кто у тебя был до меня! – Да, но… Там на фотографиях была и я… Ты сделал фотомонтаж! Зачем?! – Ты отказалась проделать это в реальности. Это была моя эротическая фантазия… Ты же знаешь, Антония, – я люблю секс и всякие выдумки… Тоня задумалась. Кирилл, видимо, воспринимал иначе их физическую близость… Для нее секс был следствием и продолжением любви. А для него – мужчины так устроены, Тоня знала, – для него это были два отдельных понятия, которые лишь иногда совмещались. – Я думал тебе однажды их показать, – добавил Кирилл. – Твои монтажи, разумеется, – смущенно уточнил он, – а не остальных… Надеялся, вдруг они тебя возбудят… Он неожиданно порозовел, как школьник, и заерзал в кресле. Тоня не смогла сдержать ласковую усмешку. Его возбуждение, его желание докатилось до нее волной цунами и едва не унесло с собой. Но она твердо решила: сначала все услышать до конца. Еще оставалась важная часть в их разговоре. Какие-то мелочи она уже забыла и даже жалела, что список «непонятностей» не с ней. Но то были действительно мелочи, зато ее последний вопрос был отнюдь не пустяком. – Зачем ты мне мстил, Кирилл? Зачем ты меня пугал? – Мстил?! – Ну, я не знаю, как ты это называешь. Наказывал. Давал понять, что я в твоих руках. Не знаю, как ни называй, но это некрасиво! – Ты ничего не поняла, Тоня… Все не так! Это ты оказалась неблагодарной! Ты мне часто говорила, что очень ценишь все, что я для тебя сделал, – но это пустые слова! Ты ни в чем не захотела мне уступить! Ты только пользовалась мною, вот и все! Все вы, женщины, такие… Он горько усмехнулся. Тоня смотрела на него во все глаза: это она – неблагодарная??? Когда она молилась на него, когда она дышала им, когда… Она отказалась, верно, от его некоторых эротических затей, но нельзя же превращать ее благодарность в рабство! Это неправильно, это неблагородно… Но она не знала, как объяснить это Кириллу. А он меж тем продолжал: – Я был с тобой так нежен, так внимателен, – ведь правда, ты не можешь с этим спорить? Я целиком был твой и для тебя! А ты мне отказала в такой малости… Эх, Тоня, ты даже не знаешь, как ты меня обидела! Я думал, ты другая, не такая, как все… Это был какой-то совершенно неожиданный, незнакомый Тоне ход мысли и чувств, и сейчас она честно пыталась вникнуть в эмоциональную логику Кирилла. – Я не пугал тебя, – продолжал он грустно. – И не наказывал. Я только хотел показать тебе, как ведут себя грубые люди, которые с тобой не считаются. И чтобы вспомнила, как я был ласков и терпелив. Хотел, чтобы ты сравнила. И оценила! – Но ведь я могла разбиться на машине, Кирилл! – Не могла. Даже если бы ты не справилась с управлением, ты бы просто съехала в поле. Там ничего опасного нет. И скорость была первой. Ты с перепугу не разобралась. Тоня уже плохо соображала. С точки зрения Кирилла, все было нормально, и вообще это она обидела его, хорошего мальчика… Вот ведь как удивительно смотрят люди на одну и ту же ситуацию! Она приняла его чуть ли не за опасного маньяка, а перед ней сидит обиженный ребенок со своей упрямой логикой, даже не лишенной стройности… …Она никак не могла решить, каков итог этого разговора. Все выяснилось – или нет? Все теперь нормально – или нет? Все будет по-прежнему – или нет? И вдруг Кирилл сел рядом с ней, наклонился, потерся об ее щеку щекой и, чуть коснувшись губами мочки уха, проговорил: – Давай забудем все это, как кошмарный сон, а? У меня нервы измотаны, как мочало… Я не в себе был… Обижался на всех, на все, на тебя… Мне казалась, что ты несправедлива ко мне… Мальчишество, конечно. Глупо, ужасно глупо… Ты меня простишь? И Тоня, не сказав ни слова, просто подставила ему губы. …На работе у Тони все складывалось лучше и лучше. Соперничество поутихло – Тоня оказалась рецензентом деликатным. Она никогда не «рубила» чужие идеи и тексты, но подсказывала направление, в котором надо их доработать. В результате в их отделе воцарилась почти полная идиллия, а начальник не уставал ее нахваливать. Счастливо начавшееся утро продолжалось лучезарным днем. Давно у нее не было такого великолепного настроения, давно она так не сияла глазами и улыбкой, давно ей не делали столько комплиментов, как сегодня. В упоении, она позвонила Александре, улучив момент, когда никто не мог ее слышать. – Все прояснилось, – заверила она, пересказав в двух словах объяснения Кирилла, – все встало на свои места! Я вам потом объясню поподробнее, при встрече, а пока что передайте, пожалуйста, Алексею, что больше ничего не нужно разузнавать! Скажите, что я очень-очень ему признательна за желание помочь, но помощь уже не нужна. У нас все отлично! Александра не сразу ответила. И Тоня испугалась, что сейчас снова вернутся подозрения, сомнения, страхи. У нее даже противно зазвенело в голове от этой мысли. – Передам, конечно. Очень рада за тебя, Антоненок. В голосе Александры слышалось сомнение, но Тоня была благодарна, что журналистка не стала им делиться. Тоня была счастлива, счастлива, счастлива! И ничто не имело права помешать этому счастью. Алексей Кисанов, узнав о звонке Тони, лишь пожал плечами: – Тем лучше. У меня и так дел невпроворот. Но я все же приставлю Ванюшку в этой истории покопаться. Нечисто в ней что-то. Хорошо, если только краденые машины… …Две недели пролетели на одном дыхании. Сказка не просто вернулась, а стала, кажется, еще прекрасней. А на их исходе Кирилл вернулся к разговору об острых ощущениях. В самый разгар любовных ласк, когда Тоня уже не знала, как еще излить свою нежность и страсть, он нашептывал ей о новых возможностях утолить их жажду друг друга, о неизведанном опыте, расширяющем границы чувственности… И Тоня, холодея, чувствовала, как слабеет ее сопротивление… Она не знала точно, как сформулировать свое отношение к происходящему и происшедшему. За каких-то неполных восемь месяцев многое, очень многое изменилось не только в ее жизни, но и в ее взглядах. Может быть, самым большим открытием и потрясением за все это время стала для нее мысль Кирилла о том, что за ее добротой стоит на самом деле трусость и малодушие, неумение дать отпор. Как многие добрые от природы люди, Тоня слепо считала свою доброту достоинством, но никогда раньше не пыталась осмыслить ее суть. Однако после тех слов Кирилла она не на шутку задумалась. Она стала наблюдать за собой и увидела со всей ясностью, что далеко не всегда она готова прощать, что далеко не всегда она действительно жалеет своих обидчиков, как ей казалось раньше. Нет, она часто злилась и возмущалась, осуждала и негодовала… И не умела при этом отказать! Иными словами, Кирилл был прав. Она оказалась просто малодушной трусихой. Она не умела сказать «нет», она не умела поставить на место тех, кто слишком бесцеремонно обращался с ней, – она уступала, и вовсе не от доброты, которой она раньше так гордилась… Не столько осмысливая, сколько подсознательно переживая это мировоззренческое открытие, Тоня поняла: доброта должна стать принципом. Не слабостью, не одноклеточной реакцией врожденной покладистости, а осознанным волеизъявлением. Но и с этим все было крайне не просто. Нужно было научиться отличать, где ее ведет слабость, а где новорожденный принцип. Ведь уступить было легче и проще, чем проявлять твердость и противостоять! Вот и сейчас, когда Кирилл вернулся, так хотелось все забыть и простить! Но Тоня уже знала, что прощать можно только тогда, когда ничего не забыла. Когда не спрятала голову под крыло, а, видя во всей ясности произошедшие события, понимая их для себя обидность, сознательно решаешь, простить или нет. В свете этих размышлений она долго и тщательно анализировала свои чувства к Кириллу. Она пыталась отделить страсть от чисто человеческой привязанности, найти точные определения разным граням любви, очертить пределы своего нравственного долга по отношению к любимому мужчине и пределы своей свободы и независимости. Она совершала математические действия умножения и деления между собственным удовольствием и самопожертвованием, пыталась определить меру взаимности, чтобы решить, стоит ли она знака равенства… В результате этих трудных, даже мучительных умственных упражнений новорожденного философа Тоня сделала для себя вывод, который, пожалуй, не стоил стольких мук: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Откуда прямым образом следовало, что нужно уметь принимать близких людей такими, как они есть. К чему, впрочем, имелось важное, выстраданное дополнение: и учить их принимать нас такими, как мы есть. Мера соотношения между двумя постулатами ей была пока неизвестна. И потому Тоня, с мужеством перво испытателя, решила уступить наконец Кириллу в его пристрастиях к сексуальному разнообразию, но пока на чуточку: она согласилась на это посмотреть.