В аспидном нимбе

      Он резко открыл глаза, выбравшись из очередного ночного кошмара. Сердце глухо стучало в груди, отдаваясь болью в висках. Откинув влажную прядь волос со лба, он попытался сфокусироваться на окружающем его пространстве, поначалу чужом и абсолютно неузнаваемом, но постепенно в памяти начали проясняться все события предыдущего дня. Серые мягкие простыни и тепло чужих тел. Он спал не один. Рядом мерно вздымался изгиб Зоиной загорелой спины, тонкие линии на коже образовывали разверзнутую пасть дракона. Он не был уверен в том, что даже сейчас Зоя простила его. На щеке, вероятно, еще остался след от ее пощечины. За копной ее густых темных волос ореолом торчали золотые кудряшки Николая. Красивое лицо омрачала тень тревоги, что всегда так тщательно скрывалось за напускным весельем в течение дня.       Александр осторожно приподнялся, выпутавшись из сплетения их ног, медленно прошелся по деревянным половицам к мансардному окну, откуда в комнату проникал холодный утренний свет. Он повернул ручку, впуская морозный уличный воздух, и высунулся наружу: над заливом кружили вороны и чайки, одинокая баржа шла вдоль канала, тараня лед, а пушистый белый снег медленно кружил в воздухе, выбелив и заполнив собой все великое пространство. Снежинки ворвались внутрь, попали на босые ноги и на стоящий на маленьком столике проигрыватель, поэтому он наспех захлопнул окно, смахнул с волос образовавшуюся влагу, поежился.       Попутно подобрав с пола штаны и натянув их на обнаженное тело, Александр прокрался на кухню, поставить чайник, а когда вернулся, невольно замер, уставившись на немую картину, словно с трогательного ретро-снимка. В центре залитой тусклым светом комнаты Николай с Зоей словно утонули в серости одеял, оторванные от жизни, а в углу располагалась елка, отчего повсюду пахло хвоей. Николай оказался прав, елка была действительно красивой: пушистая и длинная, с тонкой паутинкой белых огоньков и свечами-прищепками, маленькими блестящими звездочками и засахаренными ягодами. Он стоял и не мог оторвать взгляда, сжимая запястье и чувствуя себя так, словно ему снова было шесть; воспоминания всколыхнулись болезненной волной, и тени вырвались наружу, омрачив утро и все окружающее пространство… Пока свист чайника не вернул его обратно, комната вновь наполнилась холодным белесым светом, и Александр спешно вышел из комнаты.       Весь день заполнился какими-то приготовлениями и кучей образовавшихся из ниоткуда дел. Ланцов быстро собрался и куда-то ушел, не успел Александр даже увязаться за тем: оставаться с Зоей наедине ему совершенно не хотелось, обсуждать повисшие камнем в воздухе нерешенные вопросы, — тем более. Кажется, Зоя чувствовала себя точно так же, поэтому делала вид, что невероятно занята уборкой, а он просто слонялся без дела, явно мешаясь под ее ногами. Зоя всегда вела себя так, как будто другие просто мешаются под ее ногами. Впрочем, в конце концов, ей надоело играть в молчанку, и властным кивком Морозов был приставлен к чистке картофеля. Не самое увлекательное и приятное занятие, но ему и самому хотелось поучаствовать в подготовке к празднику. Сделать хоть что-то. Помочь. Загладить вину, если это вообще было возможно. Александр только хотел заговорить, как Назяленская внезапно исчезла, вернувшись спустя какое-то время. Стоя в дверном проеме, она держала в руках черный свитер с оленями, изображенными в самых неприличных позах. Александр опустил нож. — Будешь в этом. И только попробуй снять. — Ты же не… — Я серьезно.       Он нерешительно принял из ее рук свитер, раздраженно нахмурившись. Не простила. — Зоя, я… — Ничего не хочу слышать сегодня, не порть праздничное настроение, — она изящным движением откинула назад волосы и примирительно протянула руку. Но, стоило только Александру повторить жест, собираясь ее пожать, девушка резко схватила его и с силой притянула к себе так близко, что ее горячее дыхание опалило кожу, — Без фокусов, Морозов, я предупредила. Переоденься. В прихожей список того, что нужно забрать, у тебя пара часов, пока не пришли гости.       Николай вернулся взъерошенный и с пакетами в руках, сбросил в прихожей шубу и закрылся в комнате, развернув кампанию по упаковке подарков. На собранного Александра он лишь многозначительно кивнул и пожелал тому удачи. Оказавшись на улице, Морозов не сразу осознал то, что вообще-то плохо знает город, и что теперь ему придется бродить долго и бесцельно. Или даже спрашивать дорогу. Зоя. Стиснув зубы и внутренне проклиная ее, Александр двинулся в предполагаемую сторону Южного рынка, где ему выдали в бумажном свертке гуся и кучу пожеланий к празднику, что стало довольно приятным, но неловким испытанием. В цветочном он забрал украшения для стола, а в книжном — посылку в картоне и новые пластинки.       У него по-прежнему не было подарков для других, более того, он никогда и не делал никому подарков. В дар. Может ли он выбрать что-то подходящее? Мысль зацепилась за основу, и внезапно взгляд задержался на одной из неприметных витрин в глубине дома-колодца, в которой отразилась его высокая фигура в черном, и предмет, привлекший его внимание. Зайдя внутрь, Александр сразу же указал на стеклянный колпак, под которым стоял миниатюрный фрегат, столь искусно сделанный, что невозможно было оторваться. Пофланировав по магазину, он нашел чудесный широкий серебряный браслет и запонки с инкрустацией, тоже в подарок.       Возвращаясь обратно, Морозов шел дворами, надеясь, что еще не слишком поздно, тени забегали далеко вперед, по кирпичной кладке зданий и козырькам подъездов, чернили белоснежный, похрустывающий под ногами снег. Прохожие сновали туда-сюда, словно под каким-то заклятием, лица их были немного потеряны в делах и всем, что нужно успеть, но радостны и озарены улыбками, искаженными снегопадом. Он проскользил вдоль одного из каналов и вышел к возвышающемуся над заливом дому в обрамлении других домов, красная черепица которых была теперь белоснежной, даже не заметив, что на его лице тоже отпечаталась эта всеобщая улыбка.       В квартире было жарко, пахло пирогом, парфюмом Николая и все еще сладковатым запахом хвои и леденцов. С порога Зоя выхватила гуся и приказала заняться декорированием. В зале Ланцов развешивал цветные флажки, а когда повернулся и увидел его свитер, чуть не перевернулся с табуретки. — Это нужно пережить, — задумчиво изрек блондин, восстанавливая равновесие. — Да уж, — Александр уставился под елку, где уже лежали несколько запакованных коробок разных размеров. Он задержался на продолговатой коробочке в черной блестящей фольге, и сердце пропустило удар. — Саш, не стой, пожалуйста, или помоги, или займись сервировкой. — Хотел тоже… положить подарки.       Николай прервался и удивленно посмотрел на него, удивление быстро сменилось широкой улыбкой: Ну ты и темная лошадка, Морозов. — Судя по всему, — я олень, — Александр уловил смешливость в выражении его лица, и почувствовал, как стало невероятно душно.       Вскоре их квартирка превратилась в одну сплошную и тесную предпраздничную канитель. Елка сияла теплым светом, на окнах, на столе и на полу горели свечи в красивых серебряных подсвечниках, цветастые тени мелькали вокруг слишком быстро для него, застывшего на одном месте и нервно сжимающего свой бокал с игристым. Пришли близнецы Батаровы, Надя, Женя, подружка Зои, со своим парнем Давидом, Адриан с Леоной; в основном это были друзья Николая, который дежурил в прихожей и чуть ли не накидывался на входящих гостей. Всем вручался бокал с вином или шампанским и какой-то нелепый головной убор на выбор. Сам Николай был в тонкой золотистой диадеме, кажется, фамильной ценности, из-за чего и получил свое прозвище «цесаревич». Диадему обвивал мышиный терн, превратив ту в сияющий новогодний венок. Николай нагло пользовался этим, возлагая выбранной персоне свой царский венок на голову, и тогда тот уже не мог отказаться от поцелуя.       Последним со своей компанией, словно целым выводком, пришел Каз. Судя по кислому выражению лица, Брекков был чем-то недоволен. Но стоило тому увидеть Александра, он не удержался от неприятной усмешки. — Черный человек, черный человек… — Каз медленно подошел и хлопнул его по плечу, — Ну, здорово, отец! Классный свитер. Кто тебя так?       Александр вздохнул и устало потер переносицу: Догадайся. — Эх, любовнички, — Каз обвел взглядом толпу и выцепил из нее неуловимый образ хозяйки, — Впрочем, ты на это посмотри, — Он покрутился вокруг своей оси, подхватив трость.       Александр решил, что парень выглядит великолепно, но чересчур нежно и жизнерадостно. Он сразу сообразил, чьих это рук дело. — Я очарован. — Тогда… за очарование. Будем, — они чокнулись бокалами, и Брекков осушил свой одним глотком.       Место Каза стремительно заняла красивая девушка, позади которой маячил здоровый северянин. Нина слегка приобняла его, а затем запустила пальцы в черные волосы, и они замерцали и заискрились. — Магииия, — она пошевелила пальчиками, сплошь покрытыми блестками.       Александр глуповато заулыбался и уже собрался присоединиться хоть к кому-то из знакомых, чтобы не стоять бесконечно в стороне в одиночестве, как раздался радостный Зоин визг, и хлопнула дверь. У него внутри все похолодело, и тени вскинулись оттуда, словно спущенные с привязи оголодавшие псы. Он сразу заметил ее светлую головку, и еще руки, крепко сжимавшие ее за плечи. Из ниоткуда появился Николай, вырвал ее из объятий Зои и подхватил на руки, прижимая к себе, словно давным-давно утраченное сокровище. Александр сжался, попятился назад, зацепив локтем столешницу, раздался звон стекла, утонувший в музыке и общем гвалте, и никто не обратил на это внимания. Однако возвращенная на землю Алина сразу устремила на него свой взгляд. Все краски тотчас схлынули с ее лица в обрамлении мягких белоснежных локонов. Александр выпрямился, до боли стиснув зубы и нацепив маску властного, холодного безразличия. Заставил себя лишь слегка небрежно кивнуть, приветствуя, вышло как-то и машинально и намеренно. Девушка все еще выглядела невероятно удивленной, но одно слабое движение, — она слегка махнула рукой и поджала губы, не отводя взгляда, пока другие руки не обхватили ее за плечи, и не послышались вскрики и приветствия собравшихся.       Александр отошел в сторону, в затемненную часть залы, заметая ногой под тумбочку осколки стекла, подхватив и опрокинув еще один бокал, но не почувствовал вкуса. Тени взбесились, стремясь вырваться наружу, выползли змеями на ворсистый ковер, протянулись по стенам, навстречу своей добыче. Огонь дрожью заплясал на свечах, несколько разом погасли, когда одно из окон со свистом отворилось, и в комнату ворвался ледяной воздух с колким вихрем снежинок. Елка рвано замерцала, но он не мог сосредоточиться ни на чем, не мог сделать вдох, схватившись за голову, и его тонкие длинные пальцы сразу же засияли. Как если бы все звезды внезапно вспыхнули на безоблачном ночном небе. Ему слышались чужие крики и нечеловеческие вопли, залпы орудий, и полосы света, резавшие тьму вокруг.       «Как удивителен этот мир. Сегодня ты любишь кого-то, а назавтра ты уже готов убить его тысячу раз».       Он не желал открывать глаз, чтобы осознать, происходит ли это на самом деле. Он не желал открывать глаз, чтобы осознать, что снова остался один. Маленький мальчик и воплощение зла. Что-то дикое и темное жаждало этого, но все еще было его частью продолжало подчиняться его воле, а значит, и он сам тоже неосознанно стремился к саморазрушению. И разрушению всего, что его окружало. Он не открывал глаз, пока не услышал в отдалении сначала неразборчивый, а затем и настойчивый повелительный голос, а на голову не легло что-то тяжелое. — Саш, все хорошо?       Николай нависал над ним, почему-то находящимся на полу и вжавшимся в угол, в глазах Ланцова сквозила обеспокоенность, хотя щеки его алели, то ли от выпитого вина, то ли от жары, то ли от чужой размазанной помады. Александр нащупал наверху цесареву диадему в мышином терне, и это ощущение покалывания под пальцами вернуло его в реальность. — Д-да, я в порядке.       Парень подал ему руку, и Морозов быстро поднялся, — ничего вокруг не изменилось, мир оставался прежним и красочным, не погрузившись в непроглядную черноту. Окно уже захлопнули, и кто-то зажигал потухшие свечи. — Тебе идет, — задумчиво проговорил Николай, — Разумеется не так, как мне, но тоже очень ничего! — и он развел руки, намекая на объятья, раз уж праздничный венок покоился на голове Морозова.       Александр стоял, вперив в него цепкий взгляд серых холодных глаз и молчал. — Я не знал, что они приедут, — начал оправдываться Николай, переходя на полушепот, что было вовсе необязательно из-за звучавшего проигрывателя, — Алина и я… Мы все еще остаемся близкими друзьями, а Зоя, ну ты и сам все видел. Не думаю, что и она искала такой встречи, но сегодня праздник, и хотелось бы обойтись без всех наших драматичных разборок. Саша, всего один день, а потом, если мы…       Он не успел договорить, как Морозов резко притянул его к себе за шею, сначала слегка коснувшись уголка рта, а затем проскользив языком по губам. Александр прервался, возложив диадему на золотые вихры Ланцова, затем замер у его уха и тихо произнес: — Проблема вожделения в том, что оно делает нас слабыми.       Щеки Николая алели, то ли от выпитого вина, то ли от жары, то ли от чужой размазанной помады. То ли от поцелуя. Он поправил корону и, вздохнув, ответил: Или наоборот. — Сегодня праздник, а я — всего лишь ваш гость. К тому же Зоя выразилась весьма красноречиво.       Ланцов благодарно просиял, отвесил ему шутливый поклон и вернулся к гостям. Александр хотел устремиться за ним, но сдержал столь внезапный порыв, так и оставшись стоять на месте. Он всегда сдерживал все свои порывы, но завидное самообладание однажды все же дало трещину. Трещину, что изредка бросала на него мимолетный взгляд, и он, конечно, замечал это: ему даже не требовалось смотреть в ту сторону. Морозов сосредоточился на запечённом гусе, на хвойном запахе и целой плеяде ароматов и духов, на разговорах со своей половины стола, хотя вряд ли кто способен был перекричать Николая с Зоей или Толю с Тамарой. Кто-то в итоге запрыгнул на стол, кто-то повалил все подсвечники и чуть не устроил пожар, кто-то предложил сыграть в ножички прямо на праздничной скатерти, кто-то взорвал хлопушки, и весь паркет-елочку накрыло цветным конфетти. Заискрились бенгальские огни, кто-то мелодично запел под гитару, и все подхватили песню. Когда часы показали полночь, все повыскакивали со своих мест, принявшись обнимать и поздравлять друг друга. Гости затолпились в прихожей в поисках верхней одежды, чтобы вылезти на их крышу; за окнами прозвучали первые залпы салюта.       Александр сидел, словно прикованный к стулу, далеко нетрезвый и, возможно, чувствовал радость, — такое странное, щемящее чувство в груди, когда будто давишься каким-то клубком света и не знаешь, как с этим справиться, чтобы, святые, не подать виду. Елка горела теплым пленительным светом, и под ней аляпистой кучей лежали подарки. — Или наоборот, — решил он, не заметив, как произнес это вслух, — Или наоборот.       Он прикрыл глаза, и произнес какие-то собственные поздравления, адресованные никому и сразу всем. Наступившая темнота больше не пугала его. Как хорошо наконец оказаться дома.