Три встречи в цзянху

1. Цзинжуя разбудил шум внизу. Скорее всего, хозяева уже поднялись и готовили завтрак для постояльцев. Он поднял взгляд: сквозь шторы еле пробивалась розоватая дымка рассвета. Довольно рано, но им еще добираться до поместья Таньцюань, а на это уйдет полдня, как минимум, если, конечно, Пейпей выдержит такой темп. Цзинжуй улыбнулся и крепче прижал к себе спящую жену. Ему повезло с ней: Пейпей была довольно красива, образованна, могла одинаково легко поддержать беседу и вести хозяйство, но главное никогда не унывала. Именно ее смех смог вытянуть Цзинжуя из мглы горя и одичалой тоски после смерти Мэй Чансу. Он ничего не помнил из того времени: ни объятий матери, ни поддержки Се Би, ни утешений Юйцзиня. Время с момента, когда он узнал о гибели главы Мэй, словно стерлось из его памяти. Будто и не было ничего, одна беспросветная тоска. И среди этого мрака - внезапной новостью брак с дочерью советника Ли. Цзинжуй оставался безучастен к любым изменениям своей судьбы, пока звонкий, как колокольчик, смех не выдернул его из бесконечного хоровода отчаяния и вины. Он был благодарен Пейпей за то, что она не отвернулась от него, за то, что не дала погрязнуть в тоске и сожалениях о прошлом. Когда они спустились вниз, лишь пара столов пустовали. Цзинжуй усадил Пейпей ближе к камину и попросил хозяина принести им завтрак. В этом трактире на окраине Ланчжоу путники делали последнюю остановку перед тем, как ехать дальше, на восток. От того, видимо, и поднимались чуть свет, чтобы выехать в путь, пока солнце еще не палит. Цзинжуй собирался поступить так же, хотя до поместья брата было уже недалеко. Пейпей аккуратно ела, успевая глазеть по сторонам и делится впечатлениями с Цзинжуем. По ее блестящим глазам было видно, как она рада своему первому путешествию с мужем. Цзинжуй не торопил ее, давая насладиться путешествием по цзянху, посмотреть на здешний народ. На него поездка навевала смутную печаль и тоску по несбывшемуся, но, как говорил Юйцзинь, береги то, что имеешь, и не гонись за журавлями в небе. Цзинжуй горестно ухмыльнулся, подсаживая жену в седло, но, встретившись взглядом с ее блестящими глазами, полными обожания, широко улыбнулся, прогоняя прочь охватившую его печаль. Вскочив в седло, он схватил поводья и медленным шагом выехал со двора. У ворот пожилой незнакомый вояка готовил к отбытию простую деревянную повозку со скромными шелковыми занавесями и простым, но изысканным узором на борту. Сердце Цзинжуя пропустило удар: уж очень эта повозка напоминала ту, в которой путешествовал Мэй Чансу, когда они с Юйцзинем сопровождали его в Цзинлинь. Столько лет прошло, а Цзинжуй помнил каждую минуту того путешествия. И то, как ласково смотрел на него глава Мэй, как он сам не сводил взгляда с его лица. И ту ночь в трактире, когда он осмелился постучаться в двери Мэй Чансу… Много воды утекло, и того Цзинжуя больше нет. Он с каким-то отупелым равнодушием смотрел на то, как высокий широкоплечий даос в ослепительно белых одеждах ловко скользнул в повозку и как худощавая изящная рука задернула занавеси. Звонкий голос Пейпей словно выдернул его из глубин на поверхность, и он, задыхаясь, выплыл, чтобы понять: ему не привиделось. Но повозка уже выезжала за ворота постоялого двора, держа путь на восток, а его молодая жена уверенно направила своего коня в другую сторону. 2. Ну какой же он дипломат, если весь его опыт ограничивается помощью в великом замысле Мэй Чансу?! Отец как будто не понимает, что не только бесконечные книги и свитки способствуют расширению кругозора, не только начитанность отличает образованного человека. Взять хоть того же Мэй Чансу, да восславят небеса вечно его имя, он же так и не освоил метод фан-чэн, но разве не он сплел самую хитроумную сеть интриг, известную благородному хоу Яню? А все благодаря знанию человеческой натуры, которую не получишь, просиживая штаны в библиотеке поместья. Юйцзинь вздохнул и опрокинул в себя еще одну чарку вина. Дипломату полагалось тренироваться в выпивке так же, как во владении языком и оружием, считал он. Ибо первейшее преимущество дипломата - пить, не пьянея. А эта наука требовала неустанных тренировок. Он кивнул слуге, чтобы тот принес новый кувшин вина, а, получив желаемое, задумался. Ведь если он действительно после трех кувшинов трезв, как стеклышко, то это можно считать большим прорывом. Но как это подтвердить? То есть сам Юйцзин, конечно, считал себя трезвым, но отец всегда настаивал на критичном подходе. Значит нужно было доказать самому себе, что он трезв. И сделать это, как истинный дипломат, заведя беседу с абсолютно незнакомым человеком. Посчитав мысль отличной, Юйцзин попытался подняться из-за стола. Удалось ему это только с третьего раза, но исключительно потому, что он отсидел ноги. Мысли же у него были ясными, а голова совершенно не кружилась. Слегка придерживаясь рукой за стенку, он изящно и плавно, как и полагается благородному юноше, прошествовал в глубину зала. Походка тигра ему почему-то не давалась, но виной этому была не выпивка, а неуклюжие посетители, все время наталкивающиеся на него. Наконец, завидев в углу парочку благородных господ, о чьем высоком положении свидетельствовали, несомненно, дорогая, но не вычурная одежда и мечи, лежавшие рядом, Юйцзинь, улыбаясь, направился к ним. Худощавый господин с тонким, еле заметным шрамом над глазом показался ему знакомым, но Юйцзинь, окрыленный возможностью убедиться в своей, несомненно правильной гипотезе, не обратил на это внимания. Когда он подошел ближе и деликатным покашливанием привлек к себе внимание, то второй более высокий и широкоплечий господин, носивший по моде цзянху распущенные волосы и серьгу в ухе, не оборачиваясь, проговорил: – Местное вино, кажется, вызывает стодневный кашель (*коклюш)? Второй фыркнул в чарку с вином, но тут же постарался принять серьезный вид. Наметанный глаз дипломата сразу определил, что эти двое – старые друзья и довольно долго путешествуют вместе. Юйцзинь довольно улыбнулся и, поклонившись, произнес: – Не хотите ли скоротать время за приятной беседой? И вытянул руку с зажатым в ней кувшином. Худощавый мужчина, чьи черты ускользали от близорукого Юйцзиня в полумраке (по крайней мере, он надеялся, что это мужчина, а не очень рослая девица), еще раз усмехнулся и сделал приглашающий жест. Юйцзинь обрадовался и, слегка запнувшись – ну, а кто бы не запнулся в этой темноте - присел рядом с ними за стол. Юйцзинь решительно не понимал, кто зажег солнце в такую рань и почему так ярко! Он отодвинулся от жаркого, как печка, тела рядом и скинул удушливое одеяло. Распластался насколько позволяло ложе и, прикрыв ладонью глаза, попытался поднять веки. Голова взорвалась болью так, что он застонал. Вернее, попытался застонать. Но его горло было похоже на пустыню и из него вырвался лишь позорный скрежет. В тот же миг тело рядом зашевелилось, тонкая, но сильная рука обхватила его снизу за шею и приподняла, а вторая - поднесла питье. Оно было свежим, с небольшой кислинкой и нектаром растеклось по пересохшей гортани. Юйцзинь блаженно улыбнулся и откинулся на подушки. Рядом раздался знакомый смешок, и Юйцзинь в панике распахнул глаза. С расстояния в пол ладони на него смотрели знакомые насмешливые глаза Мэй Чансу, погибшего и оплаканного. Юйцзинь удивленно вскрикнул и, протянув руку, неверяще погладил Чансу по щеке. – Ты… Это ты… Брат Су, ты жив? Мэй Чансу усмехнулся так знакомо, что у Юйцзиня защемило сердце. Но одновременно с этим он осознал, что лежит обнаженный на одном ложе с братом Су, который, как известно, не чурался южных удовольствий еще в пору своей дружбы с Цзинъянем. – Что?.. Что я.. ты… мы здесь делаем? – Я - уезжаю, – насмешливо прошептал брат Су, – прощаюсь, так сказать, с родной землей. – Он опять усмехнулся и притронулся кончиками пальцев к векам Юйцзиня. – А ты - спишь. Прохладная кожа, как ни странно, облегчила резь в глазах, и Юйцзин почувствовал, как кружащийся хоровод прошедших событий и лиц уносит его все дальше, пока звуки не померкли, и он не провалился в глубокий сон. Юйцзинь/Цзинжуй постканон для @eidemaiden 3. С одной стороны, еще Чжуан-цзы писал, что когда мы спим, душа общается, и что мир сновидений порой проникает в реальный мир. Но может ли он проникнуть до такой степени, чтобы тело болело, словно от весенних утех? Может ли сновидение быть таким реальным, чтобы давно умерший друг не только навестил его, но и… хм… ублажил? Неведение удручало Юйцзиня. Он не мог понять, как вчерашнее желание застольной беседы могло привести к такому чувственному сну. Он всегда неизменно восхищался Мэй Чансу, но, в отличие от безнадежно влюбленного Цзинжуя, никогда не помышлял о южных утехах с ним. Да и полноте, было ли что-то между ними… Тело болело, но задние врата вроде бы не доставляли неудобств. Во всяком случае, на коня он вскочил со всегдашней легкостью и ехал, не испытывая боли. С другой стороны, южные утехи не всегда означали… хм… проникновение янского стебля. И тогда становилось совершенно непонятным, что же произошло на постоялом дворе. Был ли он действительно с братом Су или ему это привиделось? Юйцзинь склонялся ко второму. Но тогда вставал вопрос: что таким образом хотел сказать ему Мэй Чансу? Раз уж он удосужился прийти к нему в сон из мира духов. Может, это была весть влюбленному Цзинжую? Но тот давно утешился в браке, оставив свою безответную любовь прошлому. И что-то подсказывало Юйцзиню, что Мэй Чансу не стал бы поощрять чувства Цзинжуя после смерти, раз уж не воспользовался ими при жизни. Раздумывая таким образом, Юйцзинь не заметил, как въехал в Ланчжоу. Он слез с коня, ведя его в поводу. Хоть его путь и лежал в Архив на горе Ланъя, но ничто не могло помешать ему полюбоваться на здешних красоток и отведать вина и сладостей. Улыбаясь хорошеньким торговкам, чьи лотки буквально запрудили узкую улочку, Юйцзинь на время выбросил из головы загробные планы Мэй Чансу и вовсю развлекался, подмигивая и отвешивая комплименты самым симпатичным из них. Пока в одном из питейных домов не заметил благородный профиль своего друга. Цзинжуй мелкими глотками прихлебывал вино, устремив куда-то вдаль задумчивый взгляд, и Юйцзин внезапно будто вновь вернулся на семь лет назад, когда пытался привести Цзинжуя в чувство после смерти Мэй Чансу. Тряхнув головой, он отбросил грустные мысли и через несколько минут, пристроив коня в заботливые руки слуг, уже входил в зал, ослепляя присутствующих своей улыбкой. – Дружище, рад тебя видеть, – прокричал он над ухом задумавшегося Цзинжуя, заставив того подскочить на месте. – Как ты здесь оказался? – с радостным удивлением спросил Цзинжуй, и, оправившись от испуга, принялся разливать вино в тонкие причудливо разрисованные чашки. Слово за слово, их беседа, как всегда, текла ровно и воодушевленно. Они не виделись около полугода и обоим было, что рассказать друг другу. Юйцзинь, забыв о степенности, которую безрезультатно пытался в себе выработать, почитая одной из добродетелей дипломата, размахивал руками, словно ветряная мельница, то и дело сшибая рукавами чашки со стола. Цзинжуй, оставивший свою Пейпей на попечении брата и его семьи, выбрался в Ланчжоу за покупками и уж точно не ожидал встретить здесь давнего приятеля. Сумрак уже давно окутал окрестности, когда с языка изрядно захмелевшего Юйцзиня сорвалось упоминание о вчерашней встрече. Цзинжуй застыл, пораженный, и Юйцзинь проклял свой болтливый язык, наблюдая как мрачнеет красивое лицо друга. – Я не хочу говорить об этом здесь. – Цзинжуй резко поднялся и протянул руку Юйцзиню. – Пойдем. Я снял комнату неподалеку. Юйцзинь брел по Ланчжоу, подстраиваясь под широкий шаг друга и запинаясь о каждый камень, и теперь-то это точно не имело никакого отношения к опьянению. Мысли в голове никак не хотели складываться в ответ “что он расскажет другу о ТОЙ САМОЙ встрече?” Постоялый двор, где снял комнату Цзинжуй, появился подозрительно быстро. И Юйцзинь так и не нашел ответ на свой вопрос, положившись на черту, свойственную всем дипломатам: нести чушь с умным видом. В крайнем случае всегда можно было притвориться пьяным и уснуть на чужой постели. Чем-то этот план напоминал ему прошедшую ночь, но Юйцзин не успел додумать мысль, как они уже оказались в комнате Цзинжуя. Друг запер дверь на засов и обернулся к нему с таким строгим видом, что Юйцзинь от удивления уселся на единственную кровать, что здесь стояла. – О чем ты говорил? – подошел ближе Цзинжуй и присел перед ним, положив руки ему на колени. – Как ты мог видеть Ча… его? – Хм… – Юйцзиню стало жарко от настойчивого взгляда Цзинжуя. Никогда раньше он не подозревал в своем друге такой внутренней силы. – Я же говорил тебе, это все был сон… Скорее всего. Я просто перебрал предыдущим вечером. Маленькая комнатка стала вдруг еще меньше, сузившись до фигуры Цзинжуя напротив. – И… – Цзинжуй на миг запнулся, – и чем же вы занимались той ночью? Во сне. Юйцзинь почувствовал, как халаты давят ему на плечи, словно каждый из них выкован из металла. Он приложил рукав верхнего ханьфу к вспотевшему лбу. Цзинжуй проводил его движение напряженным взглядом. Юйцзинь понимал, что друг жаждет хоть какой-то информации о Чансу, даже такой эфемерной, как сновидения. Разве Цзинжуй недостаточно страдал? Разве он не может помочь ему, облегчить его ношу хоть как-то, раз уж даже прекрасная Пейпей не смогла утолить в его сердце голод по Чансу. – Мы, – дрожащим голосом проговорил Юйцзинь, – выпили немного вместе, а потом я оказался в комнате… Вместе с ним… Он вспотел и, развязав пояс, скинул верхнее ханьфу; в горле пересохло, голос предательски садился, а взгляд Цзинжуя напротив - напряженный и жаждущий - побуждал рассказывать больше и больше. – И что он сделал? – голос Цзинжуя звучал низко и тягуче. – Он снял с меня одежды, одну за другой, - прохрипел Юйцзинь. Он не помнил этого точно, но судя по тому, что проснулся он обнаженным, одежду призрачный Мэй Чансу с него все-таки снял. Юйцзинь не сводил взгляда с сильных рук друга на своих коленях. Его длинные чуткие пальцы слегка подрагивали. – Так? Цзинжуй поднял руки и принялся разоблачать Юйцзиня, не медленно, но и не спеша, уверенно. Так, как мог бы, наверное, делать это сам Мэй Чансу. Халаты упали на кровать, и Юйцзинь остался сидеть перед другом полностью обнаженным. – Дальше. – Голос Цзинжуя звучал хрипло, словно он залпом выпил стакан студеной воды, как бывало в детстве. Юйцзин никогда не думал, что прикосновения старого друга могут быть такими нежными. Что он может, восхищенно глядя, поглаживать его кожу, обводить очертания мышц, провести кончиками пальцев по шее. Каждый раз, слыша шепот “еще”, “дальше”, Юйцзинь словно падал в бездну, ниже и ниже, не надеясь достичь дна. Он что-то говорил в ответ на эти понукания, но не помнил что. Казалось руки, губы и язык Цзинжуя сами знали, что делать, будто он читал ответы прямо в его воспаленном сознании. Юйцзинь мог только одобрительно стонать, приветствуя каждое новое движение Цзинжуя. А когда губы его добрались до тяжелого налитого янского стебля Юйцзиня, то речь отказала ему вовсе. Дальше все слилось в восхитительную смесь поцелуев, укусов и блаженных стонов. Даже небольшая боль от проникновения не смогла прервать сладкое падение Юйцзиня. Бездна была так близко, осталось только упасть в нее и взорваться там огненным фейерверком. Позже, когда он выезжал из Ланчжоу - и теперь сидеть в седле было гораздо неприятнее, – Юйцзинь думал о том, что если брат Су вдруг каким-то чудом и выжил, то он желает ему здравствовать и быть счастливым, где бы он ни был. И никогда не возвращаться в Великую Лян.