День 7. Причудливый

В день, когда пришло известие о смерти принца Ци, ей приснился странный сон. Два дракона – старый и молодой – сражались в небесах не на жизнь, а на смерть. Алые росчерки пятнали их шкуры… Крики служанок, нашедших тело Юэ-Яо, разбудили ее и, как ни старалась, она так и не смогла вспомнить, кто же победил. В тот же день, прежде, чем евнухи поспешили убрать все вещи, принадлежавшие бывшей супруге Чэнь, она прокралась в ее комнаты и забрала отрез темного шелка. Того самого оттенка, что приличествовал только императору или наследнику престола. Управитель Хуан благоразумно сделал вид, что не заметил пропажи, и все последующие годы она благодарила его серебром из своих скудных запасов. Причудливый узор ложился на ткань стежок за стежком, как старая история, пересказанная слово за словом. В ту же зиму она заболела, и ткань, растянутая на прутьях, оказалась задвинута рачительными служанками в угол. Через неделю с северных границ пришло известие о ранении Цзинъяня. Превозмогая себя, еще слабая после болезни, кутаясь в меха, она взялась за работу. Весть о скором выздоровлении сына не замедлила последовать. Нельзя сказать, что только ее вышивка определяла жизнь Цзинъяня, его величество внес достаточно свои корректив в судьбу опального сына. Двенадцать долгих лет она рисовала золотой нитью узор на драгоценной ткани. Одна, забытая в заброшенном замке, то распускала его, то вышивала снова, ведя сына сквозь преграды и опасности. Она и сама еще не знала, что в итоге должно получится, куда повернет нить и что отобразит рисунок, но верила, что судьба ее ребенка на кончике иглы. Служанки часто спрашивали, что вышивает госпожа, норовили помочь закончить работу. Но она всегда пресекала их. До тех пор пока они вовсе не оставили попыток. О ней и так шла странная слава: целительница из цзяньху, не имевшая за спиной ни богатств, ни поддержки семьи. Всегда наособицу, всегда одна. Мать опального принца. Что ей за дело, если ко всем слухам о ее странностях прибавится еще один? Шли годы, но узор все не сплетался правильно. Множество раз распускала она готовую вышивку, не в силах самой себе объяснить, что с ней не так, что неверно. Только чувствовала: еще не время. Настанет срок, и ее узор ляжет ровной гладью на драгоценную ткань, надолго определив путь ее сына. Когда она впервые услышала имя Мэй Чансу – или Су Чжэ, как он тогда представлялся – ничто не дрогнуло в ней, ничто не отозвалось. И вышитый наполовину узор не манил вновь взяться за иглу. Ее жизнь текла так же неспешно и спокойно. Пока сын не объявил ей, что вступил в борьбу за трон. С тех пор ее вечера перестали быть безмятежны. Словно всколыхнулись воды памяти и вновь вынесли на берег события прошлых лет. Теперь каждый ее день был полон размышлений и планов, а руки заняты работой. Узор ложился на ткань ровно, без узелков, словно только и ждал обвить причудливыми изгибами плотную канву. Каждый стежок означал шаг ее сына на пути к его судьбе. Когда Су Чжэ оказался в управлении Сюацзинь, она вышивала пять ночей, не покладая рук, не смыкая глаз. Когда принц Юй получил разрешение на оказание помощи пострадавшим провинциям, она лихорадочно распускала готовый рисунок, выдергивая нить из натянутой ткани, чтобы провести рисунок по-другому, хотя изменить решение императора казалось невозможным. Она никогда не жаждала возвышения для себя и, отправляясь на Весеннюю Охоту, считала ее не наградой, а помехой, разлучившей с рукоделием. В результате это приключение обернулось бедствием, и, вернувшись во дворец, она принялась, как могла, исправлять сделанное. Ей повезло, что во время обыска, императрица и ее служанки не обратили внимание на вышивку, задвинутую по обычаю в угол. Вряд ли она смогла бы объяснить, почему на простом рукоделии благородной супруги красуется императорский дракон. Она никогда не жаждала власти или славы, ее желанием было лишь почтить память своих сестры и названного брата. Когда это обернулось титулом вдовствующей супруги? После церемонии Цзинъяня его мать поднесла будущему императору Ань-ди вышитый собственноручно халат. На нем сражались два дракона, истекая тонкими красными каплями-стежками. И молодой яркого золота попрал лапами старого из тусклой бронзы, уныло свернувшегося в кольцах причудливого узора.