Просто спи.

Крутится, вертится… Майлз Эджворт не претендует на звание наследника весьма влиятельного рода Карма и не будет претендовать — то ль это зазрение жгучей совести, то ль он считал, что не достоин, то ль это дань уважения отцу, честно говоря, он и сам не знал. Мальчик постоянно вертелся, крутился, всячески изворачивался ради того, чтобы быть лучшим во всем. По правде говоря, он был прирождённым юристом, это проявлялось во многих вещах — будь то обычный спор с претендующей на его вознаграждение женщины в торговом центре или постановочные суды в целях тренировки навыков, везде он был идеален. Однако усердия к учёбе ему было не занимать — таково уж его воспитание, данное покойным отцом, который в свое время очень гордился сыном. Все вечера юный Эджворт проводил в своей комнате в окружении учебников, тетрадей, письменных принадлежностей и конспектов, написанных в образовательном учреждении. Иногда Майлз сам осознавал, что большую часть действий выполнял скорее инстинктивно, считал всё это своим долгом, как минимум за то, что его приютил сам Манфред вон Карма, когда мальчишка мог попросту отправиться в ближайший приют, где, наверняка, царит полнейший хаос, а также низка была вероятность получить даже самое, что ни на есть, низкосортное образование. …птичка в неволе… Майлз Эджворт не чувствовал себя в безопасности, не чувствовал себя свободно, не чувствовал себя в своей тарелке… Каждое действие контролировалось Манфредом, собственная воля отходила на второй план, под давлением репутации опекуна он продолжал быть первым во всем, прирождённым талантом, алмазом среди углей. Манфред время от времени хвалил подопечного, чему Майлз, в общем-то, и не удивлялся со своим извечным рвением быть на вершине. Щенок ютился в углу комнаты, играясь с собственным хвостом, крадя крупицу внимания хозяина. Лёгкая улыбка тронула сухие губы, но тут же спала, Майлз вновь погрузился в учёбу. Пёс выбежал из комнаты с счастливым лаем, быть может, наткнулся на кого-то в коридоре. Ах, да, дочь Манфреда, совсем крохотная Франциска, что вряд ли даже читать умеет в свои два года. Репутация отца на неё пока вряд ли повлияла, если не считать её одежды, платья, словно девочка слыла дочерью дворянина далёкого девятнадцатого века, оно и к лучшему — каждый достоин счастливого детства, считал Майлз, даже если длится оно недолго. Он редко когда обращал на неё внимание, оставляя где-то позади, словно какой-то камень на дороге. Объехав камень, вряд ли вновь к нему вернёшься. …на жёрдочке. Он сидел смирно, всегда смирно, был кроток и послушен, словно дрессированный полицейский пёс. Вот только будучи человеком, Майлз сам имел собаку, что несмотря на свое дружелюбие, дрессированной точно не являлась, казалось, полная противоположность хозяину. Она была напоминанием о светлой дружбе в его жизни, коротким, но счастливым периодом. DL-6. Всего несколько несчастных символов, но именно они окончили этот период, погружали в гнусные воспоминания утерянных времен. Сначала смерть отца, потом Эджворт разминулся с друзьями навечно. И последний огонёк надежды угас в мгновение ока, казалось, вместе с ним Эджворт потерял себя, свой характер, да и жизнь тоже. Правда может показаться ложью, ложь в красивой обёртке, словно сладость, кажется правдой, но только развернувши её, понимаешь, насколько горек её вкус. Однако все можно скрыть, как поступал Манфред. Тогда ни лжи, ни правды нет, все в тени, куда точно не поступит луч солнечного света; не видя лжи, не вскроешь правду. И Майлз продолжал не знать подробностей… Сгинут все, будь то аист… …но кошмары продолжали его мучить, Эджворт был ими обременен, и ему не свести этой грязи с души никогда. Он, Эджворт, знает, насколько хрупка человеческая жизнь, он уверен, что сам лишил её кого-то. Кого-то, кого дороже не было в жизни. Отца. Даже вольная птица может оказаться в клетке из собственных страхов и сомнений, ей не выбраться, пока она не осознает, насколько лёгок путь на свободу, и может просидеть там до конца жизни. Майлз был готов нести бремя убийцы до конца жизни, ему казалось, что он заслужил это. …или черепаха… И ни одна птица не обратит внимания на черепаху, ползущую внизу где-то внизу, позади. Она будет увлечена своим полётом, спускаясь на ветви пышных деревьев лишь в случае того, что надо отдохнуть. Но и тогда черепаха вряд ли до неё доползет. А что делать аисту, парящему в небе, если черепаха ей даже в пищу не сгодится? Никто не обратит внимания на то, что ему не требуется. Майлзу не требовалось общение с «черепахой», что он оставил далеко позади, его поставленной задачей было учиться и стать адв… Нет. Забыть про прежние мечты. Прокурором. Но как бы не стремился Эджворт сосредоточиться и забыть прошлое, оно продолжало преследовать его ночью, когда он вновь и вновь просыпался от собственного крика во тьме, когда кошмары затмили разум, не оставляя шанса здраво мыслить. Он тяжело дышал, хрупкими бусинами стекали холодные слезы, оставляя солёные дорожки на бледных щеках. Майлз с кряхтением приподнялся и уселся на край кровати, сминая в пальцах передние пряди волос, чёлку, что росла и от природы укладывалась по бокам светлого лица. Кто встал за твоей спиной? Он впился взглядом в дорогой паркет, что было почти не разобрать во тьме ночи. Включать фонарь не представлялось возможным — ребёнка сковали страх и навязчивое чувство одиночества, которые выедали его нервы чайной ложкой, разрушая изнутри медленно и мучительно. Прикосновение к спине. Робкое и неуверенное. Эджворт подумал, что то лишь воображение подарило ему иллюзию, желая успокоить мальчика, убедив, что тот не один. Но когда это движение повторилось, а затем что-то маленькое обхватило его шею, Майлз замер. Слезы все также мимолетно скользили по щекам, однако теперь они не были столь обжигающие. — Б-братик… — голосок был очень высоким, тихим, произношение букв оставляло желать лучшего, — братик Майлз! Что-то случилось?.. Почему ты опять кричишь и плачешь… Верно. Комната Эджворта совсем недалеко от спальни Франциски, с кучей мягких игрушек, лежавших повсюду — на шкафах, на комоде, куча на кровати… Мечта ребёнка. Эджворт кричал, не в силах контролировать это, но даже не думал, что мог разбудить кого-то. Несколько минут продлилась немая сцена, которая в этой ситуации была вполне уместна. Лишь пару раз её нарушили тихие всхлипы малышки. — Ничего, Франциска, — Эджворт обнял легонько названную сестру в ответ, — просто спи.