Руки. Сильные и властные.
Они ощупывали хрупкое тело во всех доступных местах от начала бедра и до выступающих рёбер. Грудь прерывисто вздымалась, а выпирающие кости, казалось, вот-вот порвут тонкую кожу и вырвутся наружу. Тело Гирги извивалось по кровати, пытаясь ускользнуть от жадных рук Паннакотты. Те будто хотели забрать себе всего Наранчу, на что парень томно вздыхал и выгибался, издавая нечленораздельные стоны. Палитра издаваемых брюнетом звуков ласкала слух Фуго. Нежное мальчишеское тело, смуглая кожа, которая в полумраке казалась ещё темнее, живот с явным прессом, тонкие пальцы рук… И как они, на вид такие слабые и хрупкие, всё еще не сломались от ношения тяжестей и грубых мозолей? А это лицо…всё ещё юные черты, пухлые щеки и большие глаза, что сейчас были закрыты пеленой чёрной шелковой повязки, купленной специально для Наранчи. Красные искусанные губы, пахнущие апельсином, и тонкая, длинная шея.Ну как здесь можно устоять?
Фуго не знал ответа на этот вопрос, поэтому не церемонясь прикусил мягкую кожу, оставляя тёмный след и получая в ответ томный выдох на ухо. А руки всё продолжали блуждать по такому желанному телу, что добровольно отдавалось на растерзание хищнику. Паннакотта не считал себя таковым, но видя Гиргу, такого беззащитного и тощего, он хотел заключить мальчика в объятия, сорвать с него одежду и слиться воедино.Мог ли юноша желать большего?
Парням приходилось держать свою любовь в узде, но в минуту уединения для них не существовало никого кроме них самих. Больше всего Фуго боялся, что в порыве злости причинит Наранче боль не только физическую, но и моральную. Юноша вспыхивал как сухая травинка под тлеющим угольком, и его ярость, подобно огню, расходилась по лесу, не давая тому и шанса на спасение. Этим лесом и был Гирга, что прямо сейчас лежал на мягкой кровати с завязанными глазами.Чувства и ощущения обострились.
Парень на ощупь пытается найти лицо Паннакотты, но натыкается на лёгкий пресс, проводя рукой вниз, легко касаясь боксеров. Сколько бы они не ссорились, не дрались по пустякам, а брюнет всегда прощает. Так искренне смотрит на Фуго своими фиалковыми глазами, что вся злость проходит, и за ней следует лишь череда извинений с обеих сторон. Руки легко щипают за бок, медленно двигаясь к бедрам. Очерчивают острые тазовые кости и внутреннюю сторону ляжки, чем вызывают лёгкий стон со стороны Гирги и дрожь в коленях. Подкаченные ноги и руки смотрелись несуразно на ряду с таким юным телом, но от этого не выглядели менее великолепными. От плавных движений под упругой кожей явственно перекатывались мышцы. Паннакоте было сложно отвести взгляд от этого зрелища, но, пересилив себя, он переключил свой интерес на стоящей член темноволосого. И всё же, Наранча был прекрасен, от него было сложно отвести взгляд. Хотелось ощупать каждую косточку, каждый миллиметр плоти, стараясь доставить максимум удовольствия, почти выдавливая из лёгких стоны и мычание. Паннакотта боится, что рано или поздно Гирга не выдержит всей агрессии, которую юноша старается держать в узде. Он ранит его настолько сильно, что тот уйдет, даже не взглянув в сторону светловолосого, и не вернётся. Фуго не хотел терять Наранчу, что был как лучик света сквозь тёмные плотные тучи. Он нашёл его грязным и голодным, помог встать на ноги и даже решил способствовать обучению парня и не заметил, как влюбился. Как смотрит на Гиргу всё чаще, как щеки горят румянцем, как хочется прикоснуться к таким желанным губам. В качестве немых извинений Фуго целует тело темноволосого: грудь, ключицы, живот, пытаясь выискать чувствительное местечко. А в штанах уже невыносимо тесно, да и Наранча начинает тяжело дышать от сильного возбуждения. Он тянется к своей эрекции, чтобы, наконец, почувствовать желанное тепло, но тут слышит серьёзный голос Фуго, скрывающий корку возбуждения. — Наранча, мы ведь договорились, — укоризненно сказал светловолосый, и парень под ним поёжился от резкого замечания. — Придурок! Мне невыносимо терпеть, а ты ничего с этим не делаешь! — выкрикивает Гирга. Он снова повторяет свою попытку, но, не успев даже прикоснуться, получает сильный удар по рукам, от чего раздается громкий хлопок. — Наранча! Почему ты никогда меня не слушаешь?! — Паннакотта начинал вскипать. Желание стукнуть брюнета росло в геометрической прогрессии. Наранча съежился на кровати, готовясь к удару, но Фуго замер. Он снова злится на него, он вновь причиняет ему боль. Паннакотта застыл, опустив голову, не в силах шевельнуться. Темноволосый, поняв, что что-то не так, приподнимается на локтях, а после и вовсе садится, не снимая повязку. Он находит лицо светловолосого на ощупь, тихо выдыхая. — Прости меня, Наранча…я не хотел снова причинить тебе боль. Послышался всхлип, мягкие руки аккуратно взяли Гиргу за талию, но тут же убрали, как от раскаленного огня. — Прошу, прости… — шепчет парень. — Фуго, — темноволосый берёт лицо Паннакотты в свои ладони, уверенно направляя на себя, даже будучи в повязке. — Тебе не за что извиняться, всё в порядке…я не виню тебя, — он медленно расцеловывает лицо Фуго от лба до самого подбородка. — Я люблю тебя, прошу, не забывай об этом, — шепчет брюнет у самого уха парня и, немедля ни секунды, затягивает того в нежный поцелуй, поваливая обоих на кровать. Прекрасная ночь, полная луна высоко в небе забегала своими лучами в окна, освещая комнаты. В одной из которых, два юных тела пытались быть как можно ближе друг к другу, будто хотели слиться в одно. В комнате было душно и даже открытое окно не спасало ситуацию. Грязные шлепки, томные вздохи и стоны разносились по комнате. Два сердца стучали в унисон, всё быстрее и быстрее, будто убегая от кого-то. Наранча вздыхает, ластиться ближе, выгибаясь, обхватывая спину Фуго руками и будто в немой мольбе хлопает губами, а блондин охотно принимает предложение. В мире нет никого и ничего, что могло бы разрушить такую крепкую любовь между двумя парнями. Они были совсем разными, но, несмотря на это, любили друг друга. Они оба знали, что возможности, которые они обдумывали, — своего рода ритуальные жесты в знак их любви и той жизни, что была у них сейчас. А жизнь эта была такой, какой ни один из них раньше и представить себе не мог. Их влечение друг к другу переросло в страсть, а та — в глубокую чувственность, растущую день ото дня.