Яд

      Йегер уверен: видел бы он в ее серых, почти что бесчувственных глазах не щенячью рабскую преданность, а истинную — выбранную, а не принятую — злобу, Микаса бы завоевала к себе большее уважение. Однако как только он в очередной раз замечает ее неиссякаемое стремление окружить его пониманием, ему снова становится тошно, поэтому Эрен смотрит куда угодно, только не в эти омуты — на выступивший румянец, изгиб бровей, на шрам, оставленный как признак верности на ее лице давным-давно. От вида последнего парня снова коробит, он глубоко вздыхает, хоть воздуха между ними критически не хватает.       Аккерман ловит каждое его движение. Недостаток кислорода заставляет ее сжать пальцы на плечах Эрена, веки же неожиданно тяжелеют. Опустошенный и измученный взгляд направляется куда-то вниз (туда, где чисто случайно оказываются его губы). Микаса понимает, что если кто-либо заметит сцену этого разговора, то оправдать минимальное расстояние между ними семейными узами не получится. Она не подберет слов, объясняя, почему его руки обвивают ее талию, не даст определения той силе, что притягивает их настолько, что соприкасаются кончики носов, не истолкует взгляд его неоново-зеленых глаз.       А Эрен все продолжает испытующе смотреть на нее, обговаривать план действий, водить рукой по волосам, вновь коротко остриженным (по его замечанию), путать их. Путается и сам в собственной лжи, ведь все так же несет ей чушь. Откровенно обманывает и пудрит мозги своим дыханием, размеренным и таким близким. Он вводит в ее тело яд, просто приближаясь тыльной стороной ладони к коже, отмечает про себя, как ряды мурашек проносятся от прикосновений его холодных рук.       Он не спеша тянется к символу их союза, алым цветом обвивающего ее шею. Шарф, как и ее преданность, прошёл проверку на прочность. Истрепанный в битвах, протертый в некоторых местах (где затем был с нежностью залатан), потускневший, он уже давно не греет, болтается тряпкой, которая напоминает о жестокости мира. Но по тому, с каким трепетом Микаса реагирует на его движение, Эрен убеждается: для нее этот шарф — нить, выведшая из мрака.       Йегер стягивает его, а следом старается перезавязать по-своему. Парень оборачивает шарф несколько раз вокруг шеи, но, недовольный результатом, возвращается к началу, перекидывая ткань через ее голову снова. Эрен опять случайно задевает затылок, касается кожи шеи, дышит в ключицу, поправляя провисший край. Он сосредоточенно разбирается, где начало, а где конец, путается, старается ориентироваться по стежкам. Так же ловко, как плести интриги, у него это не удается.       Только теперь Микаса поднимает глаза, обращает внимание на каждую изменившуюся в нем за долгое время разлуки черту. И Йегер это чувствует. Девушка отмечает отстраненность его взгляда, длину волос (ее замечание о которой было проигнорировано), впалость щек. Аккерман излучает гармонию, освещающую и его лицо. Но то ли от яркости этого взгляда, то ли от недостаточных навыков в завязывания шарфов Эрен хмурится. Микаса не может не заметить: прямо как в детстве.       Спустя несколько неудачных попыток шарф завязан по-новому. Девушке кажется, что теперь стало намного теплей. Эрен смотрит на нее, в который раз приглаживая алую ткань, проводит по плечам и улыбается. Будь Микаса более осмотрительной в вопросах, касающихся Йегера, она бы увидела кривую усмешку. Но сейчас ей слишком уютно, она прикрывает глаза, уголки ее губ чуть приподнимаются. Потерянная бдительность играет свою роль: Эрен пропадает в сгущающейся тьме, девушка теряет его из вида.       Теперь Микаса привычным жестом, полным жажды тепла, тянется к шарфу. Вот только руки вместо того, чтобы едва прикоснуться к ткани, в нервном порыве тянут за край, стремясь снять ее. Сделавшая это неосознанно, она удивляется; ее мысли перебивает осознание, что алая лента еще туже прижимается к шее. Шарф давит плотнее, ощутимо впивается в горло. Она ловит себя на мысли, что вскоре он завяжется узлом, в который ей непременно будет приказано просунуть свою голову. Однако в Аккерман уже был введен яд.       Микаса задыхается.