Dreams of Roses

Возвращение обратно в учебную рутину было совершенно иным, в отличие от прошлого обречённого года. Так как в Хэмпдене я больше не был новеньким, всё пошло более гладко и просто. У меня всё ещё было испуганное потрясение от смены специальности, но, к моему удивлению, меня бесшумно встретили как вернувшегося воина, как раненого солдата. Первокурсники шептались за моей спиной, а Джуди Пуви сделала всё, что могла, чтобы осветить события моей внезапной славы, причём в самой мелодраматической манере. Доктор Роланд был искренне рад видеть меня снова, в основном потому что у него был какой-то свой проект и ему нужен был кто-то, кто взял бы на себя ещё больше его рутинной работы. Для меня это означало увеличение рабочих часов — самый приветственный дополнительный доход. Мой преподаватель английского языка относился ко мне с уважением из-за того факта, что раньше я принадлежал к группе Джулиана. Почему-то меня невольно притягивало к нему, хоть он и был практически полной противоположностью Джулиана: гораздо моложе, непринуждённее, но очень амбициозно относящийся к своей академической карьере. Его очень заботило будущее и успех студентов, потому что это отражалось на качестве его преподавания и способствовало его собственному прогрессу. Во время нашей первой личной встречи он предположил очень точные перспективы на то, чего я хочу от этого года (и даже то, какие у меня академические планы на будущее — мысль, на которую я не отдавал должного рассмотрения). Он также наметил общие черты того, что ожидает от меня в этом семестре, и объявил о регулярных проверках. Не будет больше никаких греческих поэм о чистой красоте, никакого античного эпоса — его список работы заставил меня осознать, что я больше не смогу позволить себе столько же пьяных выходных в загородном доме, как раньше. Фрэнсис решил взять перерыв от колледжа. После того, как класс Джулиана был так катастрофически рассеян, он не знал, как и с чем хочет продолжать. Хоть и будучи ужасно умным и сообразительным, он больше предпочитал расслабленно относиться к учёбе. Я уверен, он любил греческий язык (или, скорее, всё, связанное с античностью и её общей эстетикой), но никогда не стремился к созданию на этой почве настоящей карьеры. Благодаря значительному благосостоянию его семьи, ему бы не пришлось проработать ни дня в своей жизни. Но всё же лучше иметь диплом, каким бы он ни был. Ему, однако же, всё-таки нужно было найти что-то, что его бы заинтересовало. Я не был против или возмущён тем, насколько удачно у него всё было с финансовым положением в сравнении со мной. Я просто твёрдо решил работать на лучшее будущее для себя, и не мог позволить себе терять ещё больше времени. Фрэнсис, однако, вернулся в Хэмпдэн, и я был очень, очень этому рад. Летом я волновался за него, и не мог представить, как можно оставить его наедине с собой, возможно, вновь впадающего в тревожность и депрессию. Имея его рядом с собой, было проще быть уверенным, что с ним всё относительно в порядке. И — он предложил мне переехать жить к нему. Он остался в той своей квартире, и для меня было огромным и значимым шагом переехать в место, где произошёл наш первый, непрерванный, отдающий снегом поцелуй. В начале я колебался. Всё происходило даже слишком поспешно и мне казалось, что ещё рановато посвящать себя друг другу так серьёзно. Но он легко меня уговорил, заметив, что мы всегда можем вернуться к статусу соседей по комнате, если мне неудобно считать нас парой (что, как и он сам знал, было ерундой). Я был без памяти влюблён, так по-чудесному безумен, что видел всё, что было вокруг нас, через розовые очки. Теперь, судя через расстояние прошедшего времени, я удивляюсь, какими глупыми, молодыми и оптимистичными мы были. Но это сработало, и совместное проживание дало нам ту самую стабильность, в которой мы нуждались. Фрэнсис представил мне свободную спальню, которая исполняла роль милой, но скудно меблированной гостиной, в которой была лишь старая кровать и комод, стоящий отдельно от гардеробной. Мы подумали, что нам обоим важно иметь свои собственные комнаты, может, даже раздельные кровати — Фрэнсис известил меня о том, что имеет тенденцию чего-то вроде «проклятого времени месяца», периодически возникающую со странной регулярностью, и что иногда мне придётся терпеть его стервозное поведение. Однако житьё с ним оказалось не таким уж и страшным, как он предупреждал. Он даже признался, что не ожидал, что мирская любовь и нежность будут значительно улучшать ему настроение, и что моё присутствие было гораздо лучше, чем одинокая задумчивость. Но, во всяком случае, я ценил свою комнату, и наличие рабочего стола для моих вещей было мне необходимо. Нам обоим не нравился захламлённый обеденный стол. Когда Фрэнсис предложил мне выбрать нужную мне мебель из подвала загородного дома, я в очередной раз был тронут его щедростью, и, надеюсь, что когда-нибудь у меня получится также отплатить ему добротой. Говоря о материальных ценностях, он всегда говорил мне не беспокоиться — он верил в меня, знал о моих усердии и упорстве и был уверен в том, что я смогу начать успешную карьеру. Он говорил, что я всегда могу заплатить ему, если у меня возникнет желание. Однако он бы гораздо больше оценил, если бы я возвращал ему долг не в денежном, а в эротическом виде. Как ни странно, меня устраивало такое положение дел и я не чувствовал себя продажным или чем-то в этом роде. У нас было согласие, и я думал, что нашей искренней любви будет достаточно, чтобы выдержать моё неустойчивое финансовое положение. В наш выходной в загородном доме, прямо перед началом учебного года, мы совершили схождение вниз, в подвал (и путешествие в воспоминания, пока разбирали вещи, опираясь на старые сани). Мы обнаружили красивый, простой и старый письменный стол с лишь одним выдвижным ящиком. Подобные столы можно встретить, изображёнными на кухнях французских дачных книг с рецептами. Фрэнсис похвалил меня за мой вкус, а сам выбрал более простые вещи из своей «пещеры Аладдина». Я был горд и доволен получившейся обстановкой нашей квартиры: вряд ли можно было бы найти для студента комнату ещё лучше, думалось мне. Кто ещё жил в окружении чудной старинной мебели в такой период жизни? Я положил свои скромные одеяла на кровать (миссис Абернати подарила мне комплект роскошного постельного белья на Рождество, не зная при этом то, что я делил кровать с её сыном последние несколько месяцев), в то время как Фрэнсис распаковал мои книги и разложил их по полкам. — Может, поставим здесь какие-нибудь растения, как думаешь? Как в той квартире в Бруклине? И таким образом во мне развилась ещё одна черта характера, которая была у меня всю жизнь. Год назад пары у Джулиана повлияли на моё до тех пор не существовавшее чувство стиля. Живя с Фрэнсисом, замечая маленькие симпатичные детали интерьера, — из-за этого моя непрерывная любовь к антиквариату, растениям и огромному количеству книг только усилилась. Я, конечно, не получил ничего из этого от своих родителей. Октябрь порадовал нас самым пышным вихрем жёлтых, оранжевых и медных листьев. Клёны в кампусе словно горели на фоне ярко-голубого неба. Было необычно тепло. Тем не менее, прогноз погоды обещал суровое понижение температуры через несколько дней. Проходя мимо квартиры, раньше принадлежавшей Генри, и возвращаясь домой с пар (это не самый короткий путь, но мне, казалось, была необходима это небольшая, почти ежедневная проверка), я осознал, что розовые кусты, за которыми он ухаживал, уже долго не протянут. Одна девушка, тоже с гуманитарного факультета, делившая свою квартиру с двумя другими девушками, увидела меня с подъезда и подошла поболтать, одновременно пытаясь справиться с гавкающим псом породы боксёра, который выжил после эксперимента Генри с бледными поганками. Я сделал замечание по поводу роз. Она, кажется, увидела их в первый раз и буднично упомянула, что никто из её сожительниц не был садоводом, так что я могу собрать столько цветов, сколько захочу. Она зашла в дом за ножом, и в тишине наблюдала за тем, как я срезаю довольно большой букет. Я напряжённо думал о Генри, и о том, что, очевидно, его руки были последними, что дотронулись до этих роз. — Скучаешь по нему? — Ужасно. Это может прозвучать странно, но я думаю о нём каждый день. — Ах! Я так сожалею о твоей потере. Знаешь, можешь приходить сюда когда угодно, если тебе захочется. Приходить сюда, но зачем? Квартира, безусловно, полностью изменилась, населённая тремя девушками. Ничего не осталось от аскетичных апартаментов Генри, его тщательно подобранных книг (большинство которых, благодаря щедрости его семьи, теперь находятся у нас), его чуднóй привычки использовать керосиновые лампы вместо электрического освещения... Я вспомнил о тихих неделях, которые я провёл в его компании после моей прошлой болезненной зимовки. Мой мозг также осветила другая вспышка воспоминаний: его ванная и кровавые хитоны, грязные пятки, веточки и листья в растрёпанных волосах... Мне бы не хотелось снова туда возвращаться. — Это мило с твоей стороны, спасибо. Я медленно возвращался в нашу квартиру с полными руками роз. Весь день я пытался выкинуть из головы изображения Фрэнсиса в постели — нам нравилось заниматься томным утренним сексом перед моим уходом. Этим утром я медленно и сонно входил в него сзади, неуверенный в том, проснулся ли он до конца... Пока он вдруг не простонал: — Давай же, глубже... — И потом всё стало более необузданным и безрассудным. После этого он медлительно повалился на бок и, очевидно, снова уснул, в то время как я пошёл принимать душ. Когда я вернулся обратно, чтобы принести ему чаю, меня встретил захватывающий вид его восхитительной задницы. Я опустился в кровать, положив руку ему на бок и поцеловал его белую щёку. — Пойди сделай себе тостов! Я еле понял, что он сказал своим сонным, приглушённым голосом, уткнутым в подушку. Несмотря на то, что он звучал раздражённо, я мог видеть его ухмылку. Он не мог разомкнуть глаз. Я усмехнулся. Не зная, как с ним потом попрощаться, я сел за кухонный стол и написал ему короткую записку: «Твой зад может привести к Третьей мировой войне. Поэтому я его укрыл. Люблю тебя – и проснувшимся, и сонным, всегда» Я писал на греческом, потому что знал, что Фрэнсис сохранял эти «поэмы», как он их называл, и потом они валялись в самых неожиданных местах. Однажды Джуди Пуви, умирая от любопытства, внезапно заставила меня показать ей нашу квартиру. Она вынюхивала повсюду, и, конечно же, нашла заметку похожего содержания. Она не могла перестать хихикать оставшиеся десять минут своего визита. Я был подавлен, а Фрэнсис явно дулся. Я сказал ему не использовать эти бумажки в качестве книжных закладок — а он сказал мне не приводить к нам всяких придурковатых девчонок. Сгущались сумерки, и я прибавил шаг. Я не мог дождаться того, чтобы заменить картинки его прекрасного тела реальным ощущением его в своих руках. Я открыл дверь и, как обычно, зашёл в тёплую, мягко освещённую, с аппетитными ароматами кухню. Фрэнсис выглянул из-за угла: — А, вот и ты, дорогой. Я скучал. Я обнял его неловким движением, стараясь не помять розы. — Это для меня? — Для нас. Они от Генри. Он посмотрел на меня с жёстким, шокированным выражением лица. — От Генри? Что ты имеешь в виду? Это не смешно. — Это его розы, из его квартиры. Я встретил одну из девушек, живущих там теперь. Фрэнсис выдохнул. Он слегка побледнел. — Ты почти напугал меня. — Ну что ж... — Я положил цветы на край стола, разворачиваясь в поисках вазы. Но сначала взял Фрэнсиса в объятия. Ему, казалось, нужно было немного отвлечься. — Но несмотря на то, откуда они, ты их заслужил, — я поцеловал его, — за то, что был таким бесстыдно раскованным и притягательным сегодня утром. Он отвёл взгляд, но не смог сдержать кривой улыбки. — Я не мог перестать думать о том, что ты просил меня делать утром, весь день... — Ну, мне не пришлось долго уговаривать, чтобы ты согласился, — рассудил он. — Кстати, спасибо за поэму. Рад, что тебе понравилось... ну, ты знаешь. — Хм-м... — Я обхватил его и прикусил мочку его уха. — Подожди, ужин уже готов. Не хватит ли тебе на сегодня? Он повернулся к столу, чтобы убрать с него свои книги. Уже была зажжена свеча, а тарелки и столовые приборы, сложенные друг на друга, ожидали, когда их разложат на столе. Я с облегчением заметил, что Фрэнсис наконец-то чем-то себя занял — мистер Блэкуэлл, чей антикварный магазин в пригороде мы часто посещали летом, порекомендовал Фрэнсису несколько книг на тему раннего американского интерьера, и он с присущим ему интеллектуальным любопытством погрузился в эту тему. Я видел это как знак продвижения вперёд, исцеления. И, кто знает, возможно это будет его новая область интересов, и, может даже, профессиональное будущее? Перед тем как идти в кровать, я переместил хрустальную вазу с большим букетом роз с нашего кофейного столика на прикроватную тумбочку Фрэнсиса. Их тонкий, сладковатый аромат убаюкал меня и погрузил в безмятежные сны, но не успел я долго поспать, как Фрэнсис рывком поднялся и дико оглянулся вокруг. — Что?.. — пробормотал я. — Что такое, Фрэнсис? Тебе приснился кошмар? Он застыл в кровати и стал судорожно укутываться в одеяло. — Он здесь! — запричитал он тонким, испуганным голосом. — Кто? — Генри здесь, я чувствую! — Он вцепился в меня ледяными пальцами. — А ты нет? Я кое-как сел в постели и тоже окинул взглядом тёмную комнату. Ничего. Я дотронулся до плеча Фрэнсиса, и он взвизгнул: — Включи свет! Мне страшно! Я сделал, как он сказал, и обнял его. Просто чтобы убедиться, я скользнул взглядом и оглянулся вокруг из-за его плеча. Странности происходили и раньше, и я бы не удивился, если бы увидел сигарету и тусклые, тонкие пальцы Генри где-нибудь в темноте. Теперь я был уверен, что видения, приходившие ко мне пока я лежал в больнице, были на самом деле его призраком. Тогда я не испугался. Я думал, что у него остались здесь неоконченные дела, и хотел дать ему на это время. Фрэнсис вздрогнул: — Он был здесь, уверяю тебя. Как думаешь, он доберётся до нас? — Нет, глупенький, с какой стати? Это же Генри, ты знаешь его! Он бы не навредил нам. Пока я говорил это, в мою голову закралось сомнение. И в мой голос, по-видимому, тоже. Мы посмотрели друг на друга. — Ричард, я ужасно напуган. Сделай что-нибудь. Я проводил руками по его спине, раздумывая, как бы его успокоить. — Давай откроем окна. Иногда дух не может выбраться, если все пути перекрыты. Он снова вздрогнул, проскользнул обратно в кровать, и с головой укрылся одеялом. — Не уходи! — услышал я его приглушённый голос. Я поднялся, медленно открыл окно в спальне и отодвинул в сторону шторы. Заметно похолодало. Тёмные облака проплывали мимо луны. Я прошёл в коридор, включил свет, и сделал то же самое на кухне. Открыв окно и там, я направился в гостиную, чтобы сделать то же самое и там. — И в своей комнате тоже, — услышал я его тараторящий голос позади себя. Он выглядел забавно, укутавшийся в светлое шерстяное одеяло, которым я укрывал его утром накануне. Растрёпанные волосы торчали в разные стороны. Он всё время оглядывался вокруг широко распахнутыми глазами. Я положил руку ему на плечо и проводил к креслу. Зажёг небольшую лампу и бросил ему ещё одно одеяло. Потом принёс с кухни виски, и, протягивая ему, сказал: — Между тобой и Генри была близкая связь. Ты был его первым другом здесь, помнишь? Меня бы не удивило, если бы он захотел проверить, в порядке ли ты. Только это. И ничего больше. Он продолжал испуганно таращиться на меня. — Ты... ты правда думаешь, что это возможно? Ты веришь в это? — Не знаю, — ответил я. — Я ничего об этом не знаю. Но иногда я думаю о том, что душа, которой пришлось уйти преждевременно, по случайности или по собственной воле, то ей может захотеться вернуться обратно. Как-нибудь. Чтобы попрощаться. Или убедиться, что с теми, кого он любил и оставил, всё хорошо. — Нет! — проскулил Фрэнсис. — Фрэнсис, тут нет ничего страшного! Он, как бы сказать... на другой стороне. Видит нас, но не может дотронуться. Он в другом мире. — Почему ты так спокоен? Тебе не страшно? Я заколебался и сделал глоток своего напитка. — Может, это потому что я хотел бы его увидеть. Хотел бы, чтобы он был здесь. Я не хочу, чтобы он был мёртвым. — И я. — Фрэнсис начал беззвучно плакать. Я смотрел, как искрящиеся слёзы стекали вниз по его щекам. — Я так сильно по нему скучаю. Я подвинулся поближе и прижал Фрэнсиса к своей груди. Он заплакал ещё сильнее. Я погладил его по голове. — Я тоже по нему скучаю. Всё ещё не могу поверить в то, что он сделал. Фрэнсис всхлипнул и шмыгнул. Я нащупал носовой платок и вытер его лицо. Он взял его у меня, высморкался и грустно посмотрел мне в глаза. — Не знаю, смогу ли я когда-нибудь пережить это. — Однажды мы сможем. Как-нибудь. Но на это нужно время. И Генри тоже нужно время. Фрэнсис заикнулся. — Давай не будем его прогонять? Если ему нужно здесь побродить, то мы его поприветствуем. — С ума сошёл? Ты пугаешь меня! Что, если он придёт, когда я буду один? — Я уверен, что он не причинит тебе вред. Он просто хочет убедиться, что у тебя всё нормально. Возможно, он просто хочет посидеть рядом, как раньше. Может, тебе следует предложить ему сигарету? — Ты правда веришь в то, что говоришь? — Да. И вообще, я сейчас налью виски для него. Я поднялся. — Не надо! — воскликнул Фрэнсис высоким голосом. — Успокойся. Помнишь, как он оставлял наши маленькие тарелки с едой для блуждающих душ на крыльце? Он действительно верил в такие вещи. Может, до сих пор верит. Что ж, Генри, вот твой стакан. За тебя. Фрэнсис пялился на стакан. Ничего не произошло. Я сжал его руку. — Как думаешь, это всё из-за роз? — спросил он спустя какое-то время. — Может быть. Хочешь, чтобы я их убрал? — Нет, — медленно сказал он. — Не будем его прогонять, как ты сказал. Он изогнулся в моих руках и опустил холодную руку на моё бедро. — Что, если он правда хочет узнать, как у нас дела? — Да, — кивнул я. — И когда он увидел нас голых, в одной кровати, то подумал: «Наконец-то, эти два дурачка. Надеюсь, Ричард не слишком туп, чтобы трахать его должным образом». — Нет, — слабо запротестовал он, спрятав лицо в моей груди. — Генри никогда бы не употребил такое плебейское выражение. — Ты прав. Дай-ка подумать... «Надеюсь, Ричард проинформировал себя о том, как удовлетворять мужчину. Как жаль, что меня здесь больше нет, я бы прочитал ему небольшую лекцию из соответствующих источников, которые древние греки так обильно предоставили по таким вопросам. В следующий раз, когда он будет в библиотеке, столкну к его ногам Овидия». Фрэнсис хихикнул. — Генри, если ты здесь — Ричард искренен. Я счастлив с ним, как никогда. Не беспокойся. Вдруг занавески на окне заколыхались и широким изгибом взметнулись в комнату. Они надулись, слегка затрепетали и снова опустились. Мы переглянулись. Думаю, по нам обоим пробежали мурашки. Некоторое время мы сидели в тишине, пока к нам не вернулся дар речи. — Полагаю, это и была холодная погода, о которой предупреждали в прогнозе, — пытался успокоить я Фрэнсиса. Но он был спокоен. — Кажется, я только что узнал, как общаться с привидениями. Думаю, больше я не боюсь. Он обвёл комнату пристальным взглядом и выдохнул. Мы допили наши напитки в тишине. Перед тем, как вернуться в кровать, Фрэнсис оставил свои сигареты и зажигалку рядом со стаканом Генри и улыбнулся мне с поднятыми бровями. — Просто на всякий случай...