***
Холодный ветер пронизывает ледяными клинками до костей, но что призраку холод? Завывая всё громче, невидимой тенью бродит он между поросших мхом могил, однако какое призраку дело до незваного гостя? Вокруг никаких иных звуков помимо тоскливой песни плачущего ветра, служащего напоминанием о жестокой судьбе, постигшей одинокую душу. Ксеро тоже заплакал бы. Да вот разве умеют призраки плакать? Оказывается, умеют. Он выяснил это, когда осознал, что остался один. Пригвождённый собственной манией величия к этому забытому почившим королём месту. Рыцарь, павший предателем, сражённый гвоздём правосудия. Идущие против короля обречены, едва поднимут лезвие на него. Горькая правда, пеплом оседающая на языке. Каким же дураком он был, доверившись грёзам. Каким безрассудным глупцом оказался, променяв самое дорогое в своей жизни на мнимую, сомнительную надежду. Те, кто питает надежды… Уже обречены. Одиночество и тоска по утраченным дням — всё, что осталось у него от прошлой жизни. С грустью он глядел на своё запястье, где некогда находился красивейший рисунок, связывающий его душу с тем, кто дорог ему больше всех и по сей день. В один ужасный момент рисунок исчез, оставив охваченного страхом Ксеро гадать: "неужели с ним что-то произошло?". Он никогда этого не узнает. Всё что угодно отдал бы Ксеро за возможность снова взглянуть на золотой рисунок. Ведь, очевидно, что того, кому принадлежит вторая половинка рисунка он больше никогда не увидит. Хотелось иметь надежду, что с ним всё в порядке. Однако, отныне, надежда для предателя - непозволительная роскошь. — Хотел бы я знать, жив ли ты ещё? - тоскливо обращался Ксеро к молчаливой пустоте, взирая в тёмное небо, — Борешься ли за свою жизнь? - голос предательски дрожал от боли, обжигающей грудь, словно гвоздь, пронзивший грешное тело насквозь, — Или погиб с остатками Королевства? - едва слышимый шёпот, легко принимаемый за шуршание ветра, замирает среди покинутых и поросших мхом монументов. Одинокий призрак рядом со своей могилой, тоскующий по потерянному возлюбленному. Крики его сливаются с ветром, слёзы смывает холодным дождём. У него осталось лишь одно единственное, но невыполнимое желание — чтобы боль ушла. Смерть забрала его тело и побрезговала взять с собой израненную, потрёпанную душу, оставив ту бесцельно скитаться по мёртвой земле, день за днём задаваясь одним и тем же вопросом: — Увижу ли я тебя когда-нибудь снова. .?***
Тут, на краю света, в одиночестве покоится воин, павший мёртвым сном среди жестоких снегов. Если бы только он знал, почему до сих пор не покинул поражённую проказой землю некогда процветавшего, ныне разрушенного, королевства. Здесь, среди невзрачных скал, хищного ветра и одичавших тварей, упокоено его тело, окружив себя торчащими вверх пиками гвоздей. Вдали от немногочисленных троп, по коим бродит лишь голодный ветер. Никто никогда его не найдёт, ведь искать некому. Никому, даже случайно, не удастся наткнуться на одинокую могилу, ибо тело его надёжно спрятано среди грозных булыжников и кусачего холода. Его переполняет нестерпимая, ни с чем несравнимая боль. Боль утраты, боль от одиночества и тоски. У него нет фальшивых надежд, ведь давно знает он, что возлюбленный уже не придёт проститься с ним. За свои грехи он предан земле, так же как и мотылёк, осмелившийся взять в руки оружие. Скитается ли он по тёмным уголкам павшего королевства, некогда бывшим его домом? Страдает ли, беспомощной и невидимой оболочкой застряв на поражённой проказой земле, пропитавшейся его кровью? Или смерть была с ним милосерднее, унеся не только тело, но и душу? Как же мог он позволить любви всей своей жизни совершить столь глупый поступок? Как мог он отдать Ксеро в жестокие лапы судьбы? Она порвала его на сотни кусков, уничтожила и похоронила грязными руками Короля. Глупый маленький жучок. Всё же Маркот не винил его. Не мог. Слишком сильна была любовь. Слишком болезненным оказалось расставание. Маркот больше не мог оставаться в королевстве, где всё напоминало о нём, оттого и покинул то погибающее место, оказавшись на краю света, навеки ставшем ему тюрьмой. Чем он заслужил такие муки? Сколько ещё это будет длиться? — Когда же… Когда же смерть явится за мной? – он возносил молитвы древнему божеству, низвергшего могущественного Червя, но то оставалось молчаливо и равнодушно к его страданиям, — Почему это должно продолжаться так долго? - обессиленно сползая на оледеневшую землю, он глядел на свои руки. Рисунок, пропавший с запястья, словно до сих пор был там, прорезаясь на тёмной коже ярким полу-месяцем. Он бережно прижал руку к груди. — Прошу, позволь мне снова увидеть его… - проглатывая слёзы, молил Маркот безжалостную пустоту, ни разу не снизошедшую ему ответом.***
Маленький сосуд ступал по влажной, могильной земле, своим топотом пробудив одинокого призрака. Грозно взирая на нарушителя покоя, рыцарь невольно разглядел в нём знакомые очертания из прошлой жизни. Чистый, непорочный сосуд, коему судьбой было начертано служить во благо безопасности Халлоунеста, пошатнувшейся из-за эгоистичных поступков его создателя. Они были похожи — оба застряли в этом мире, не способные уйти в забвение. На плечи маленького сосуда была возложена миссия, на плечи рыцаря — наказание за грехи. И оба были связаны с погибшим в муках королевством, спасать которое было уже слишком поздно. Однако не только образ, следующий попятам за ребёнком пустоты, привлёк внимание рыцаря. То, что он увидел, заставило сердце болезненно сжаться от удушающей тоски. Малыш носил с собой золотой щит. Острые лепестки тянулись от круглой сердцевины, такие знакомые и болезненно родные. Вместе с всепоглощающей грустью Ксеро ощутил облегчение, счастье, что под конец своей длинной жизни в теле бессильного призрака, ему довелось вновь взглянуть на частичку своего возлюбленного. И пускай этот щит не принадлежал ему, один только его вид пробудил в призраке давно забытое тепло, будто бы Маркот прямо в данную секунду находился рядом с ним. Ксеро и надеяться не смел, что однажды судьба сжалится над ним и пошлёт того, кто избавит его от многолетних страданий. Не подозревал, что спасением ему станет маленький сосуд, так внезапно появившийся из ниоткуда с таким же щитом, какой носил его любимый мотылёк. Не ожидал, что этот малыш осмелится поднять на него свой гвоздь. Он принял вызов с честью, достойной рыцаря, и потерпел поражение без печали и сожалений, зная, что следом за этим последует умиротворяющее, долгожданное спокойствие. Сосуд глядел на него своими бездонными глазами, пока Ксеро растворялся в воздухе, превращаясь в сотню ярчайших эссенций. Рыцарь отвечал благодарным взглядом грустных глаз. Лишь на мгновение, прежде чем исчезнуть, он увидел, как на запястье ярко вспыхнуло лепестковое солнце, окружённое маленькими горящими звёздами. Теперь он знал, что всё будет хорошо. Что надежда есть.***
Как же..? Как же кому-то всё-таки удалось найти его? Неужели он не забыт? Его лик не утонул в одиноком забвении и кто-то пришёл сюда, чтобы окончить его страдания? Маленький сосуд. Такой кроха, но в том малом теле таится невиданная сила, коей мотылёк раньше не встречал. Маркот поднял своё оружие, в надежде, что эта сила дарует ему покой, о котором он так мечтает. Первый и последний раз он готов был пасть в битве, лишь ради того, чтобы прекратить этот бесконечный цикл одиночества и тоски. Быть может этот малыш именно тот, чьего появления он так долго ждал. Его долгожданный спаситель. Смерть была облегчением. Безболезненная и обнадёживающая. Маркот испытал счастье и небывалую лёгкость, когда его призрак наконец покидал эту уничтоженную болезнью землю. Больше никакого холода, никакой пустоты на душе, и никакой болезненной грусти. Они покинули его тело и разум, даровав вместо себя вечный, нескончаемый сон. Сон ли? Куда он попадёт после смерти? Провидица рассказывала, что покинувшие землю жуки ступают в мир Грёз. Интересно, на что он похож? Постепенно он прямо в воздухе рассыпался на мягкие, блестящие пылинки света. Так странно наблюдать за тем, как в воздухе растворяется собственное тело. Маркот с благодарностью взглянул на маленький сосуд и закрыл глаза, чувствуя облегчающее умиротворение. Внезапный холодок пробежался по его вытянутому запястью и он успел поймать взглядом ослепительно вспыхнувший на коже серебряный полумесяц с пересекающим его гвоздём. То был знак, который Маркот не успел понять, но отчего-то сердце его тепло затрепетало и впервые за долгие годы одиночества в нём зародилась надежда.***
Мир Грёз ослепляет своей яркостью. Время над Грёзами не властно, здесь теряют свою значимость жестокие законы мира живых. Должно быть оттого Грёзы и кажутся такими умиротворяющими и спокойными. От вида на простирающееся море облаков перехватывает дыхание, а чтобы взглянуть на верхушки мраморных колон приходится задирать голову, но даже так они теряются в высоких потолках небес. Летающие платформы и целые небесные острова, плывущие по пушистым облакам, обтекавших их по краям, словно морские волны. Мягкие на вид, словно при желании на них можно ступить, однако впечатление это обманчиво и внизу разинула свою пасть бесконечная пропасть. Окружение мира Грёз, несомненно, поражает своей красотой, однако Ксеро всё равно не может оторвать взгляда от мерцающего рисунка на своём запястье. Золотое солнце пульсирует, будто бы пытаясь безмолвно донести что-то до своего носителя, у которого в груди, при виде этого, безумно громко стучит сердце. Может ли это значить, что он жив? Вернее не жив, но тоже находится здесь? Нечто тягучее стискивает и перекручивает нутро рыцаря в волнительной судороге. Он не может перестать смотреть на рисунок, который с каждой пульсацией светится всё ярче и ярче. Ксеро готов поклясться, что этот свет обжигает его вытянутую руку, до того сильно оно сияет, затмевая собой настоящее светило. Внезапно он слышит за своей спиной хлопанье крыльев. Не громкое, практически бесшумное. Кто-то приземляется на ту же платформу, на которой он стоит, окружённый кучерявым морем из облаков. Едва ли неожиданный гость успел коснуться лапками мраморной поверхности, как рисунок на запястье рыцаря вспыхивает ещё ярче чем до этого, и всё внутри Ксеро в миг замирает, словно рёбра резко вдавили внутрь грудной клетки. Неспешно оборачиваясь на призрачного гостя, он чувствует, как перехватывает дыхание от волнения, ведь он догадывается кто это может быть; невесомый шорох этих бархатных крыльев он всегда узнает. Тем не менее, замерев в пол оборота, его растерянный взгляд застывает на нём, и Ксеро просто не может поверить своим глазам. Может ли это быть правдой? Маркот лениво укладывает шелковистые крылья вокруг своего пушистого тела на манер привычной накидки, слегка оборванной по краям в многочисленных сражениях. На нём нет рогатого шлема, его перистые усики высоко торчат, плавным изгибом наклоняясь назад. Их взгляды встречаются, и Ксеро чувствует, как слёзы подступают к глазам. Приказывая себе успокоиться, рыцарь снимает с головы собственный шлем и отбрасывает его в сторону. Больше он ему не нужен чтобы удерживать отсечённую голову на плечах, ведь смертельная рана исцелилась, едва он прошёл сквозь врата в мир Грёз. Рыцарь и мотылёк не сводят друг с друга взглядов до тех пор, пока второй не делает робкий шаг вперёд. Ксеро моментально бросается к нему, сразу же попадая в крепкие объятия своего возлюбленного, и больше не может сдержать слёз. Уткнувшись в мягкое плечо мотылька, Ксеро не может поверить в то, что они снова вместе. Разве такое возможно? Неужели судьба дала ему ещё один шанс? Шанс исправить все совершённые ошибки, признаться Маркоту и самому себе в глупости своих поступков, погубивших их обоих? Хочется ущипнуть себя или ударить, чтобы наверняка, дабы проверить — реальность ли это, а не просто до ужаса реалистичный сон. Заботливые руки нежно гладят его по спине и голове, мотылёк прижимает его к себе и утыкается ему в шею лицом, подтверждая, что Ксеро не кажется — он действительно здесь. Не раздумывая, рыцарь зарывается руками в пушистый мех, прячет в нём своё лицо, стирая с щёк слёзы и окунаясь с головой в родной сердцу запах. Горькие извинения застряли в горле — муравей и слова не может произнести, огорчённый собственным бессилием. Слёзы сами появляются на глазах и стекают по щекам, оставаясь на пушистом воротнике мотылька. Ксеро столько всего хочет ему сказать; раскаяться, что не послушал Маркота в тот день, погубивший своевольного рыцаря; попросить прощения за поступки, из-за которых их души на десятки лет оказались порознь; рассказать, как сильно он скучал и что все эти годы не переставал любить. Хочет, но не может — голос будто отняли нахлынувшие эмоции. Он боится, что если откроет рот, то из него польются лишь одни рыдания. Разве сейчас подходящий для этого момент? Злится ли Маркот? Очевидно, что нет. Его руки такие же нежные, какими их запомнил рыцарь. Его запах, его прикосновения, его ласковый взгляд и улыбка — всё осталось таким же, как и в тот день, когда они навсегда связали себя брачными узами. — Я скучал, - шепчет Маркот. Столь банальные и очевидные слова откликаются в груди Ксеро взволнованным трепетом. Стискивая широкие плечи воина, он тихо смеётся сквозь слёзы и поднимает голову. Их усики нежно соприкасаются, любовно потираясь друг об друга. Рисунки грёз на запястьях ярко мерцают когда Маркот берёт руку рыцаря в свою, сплетая их пальцы. — Я тоже, - едва ли может произнести Ксеро, шепча ласковые слова одними губами, которые очень быстро находят такие родные и тёплые губы мотылька. В груди сразу становится так умиротворяюще тепло и спокойно. Пускай их воссоединение заняло бесчисленные годы - теперь у них впереди целая вечность, которую они проведут вместе. А Узы Грёз на их запястьях будут сиять ещё ярче; готовые в любой момент вновь соединить две связанные друг с другом души.