Так люблю, что аж хочется убить

      -Давай, стреляй, — с ненавистью в голосе произнесла девчонка, вытирая кровь с губ. Парень её совсем не понял. Оно и понятно, говорила-то она на русском. — Стреляй! Она ненавидела эту страну, хотя он таковой ещё и не являлся. Она всем сердцем презирала его существование. Если бы она смогла, она бы на каждом сантиметре его тела вырезала знак его же отца. И делала она бы это медленно, оставляя глубокие шрамы, чтобы паренёк страдал, выл и плакал от боли. Чтобы его отец увидел его измученным и забитым в угол от страха и понял, как это было глупо — воевать с русскими. И оставила бы она его в живых, но так, чтобы он лишь при одном её появлении бросался в дрожь, искал, где можно спрятаться, молил о прощении. И мысли об этом всё больше разжигали огонь, что заставлял её чувствовать себя такой сильной, что она прямо сейчас могла бы ещё раз врезать в эту идиотскую рожу. Но как только она это представила, стыд и неприязнь к самой себе, полные противной желчи, поглощали её изнутри, словно она сейчас сама выплюнет это раздражение. Она не сможет такого провернуть. Не потому, что Германия сильнее её или что-то в этом роде, а потому что она его любит. Любит до чёртиков в животе, которые скребут и ноют, чтобы она выхватила его запястье с пистолетом, что направлен ей прямо в лоб.       -Как же меня бесит твой уродливый язык, — так же прошептал парень, надменно смотря на неё. И Россия смотрит на него так унизительно, что Германия становится ещё злее. Его бесят эти идеальные тёмные глаза, это идеальное лицо, что так позорно для самой девушки украшают почти черные синяки и глубокие царапины, которые так и норовят выпустить густую бордовую каплю. И ему даже становится стыдно, что это его работа, хотя его гордая сторона торжествует. Эта русская девчонка, что пыталась так храбро вмазать ему, сейчас прижала к дереву. Но как же ему хотелось просто разорвать её за это спокойствие, за эту уверенность, просто ужас. Как смеет она так издеваться над ним?! он победил в этой драке — она нет. Тем не менее, она останавливает взгляд на его темных больших глазах. Какие же они прекрасные, просто кошмар. И лицо её неприятно искривляется, словно она съела сразу три лимона. Хотя, даже это было бы приятнее, чем видеть его надменную физиономию.       -Как меня бесят твои назойливые братья, — продолжал он, вжимая дуло ей в лоб. — Как меня раздражает твой тупой отец.       -Так убей меня, — не унималась русская, уже говоря на немецком. — Убей, чего же ты ждёшь? Он не убьёт. не сможет. И Россия это просто отлично понимала. И она знала, что Герман это тоже прекрасно понимал. Он не сможет не потому, что на шум от выстрела могут сбежаться русские солдаты, а потому, что он такой же идиот. Такой же влюблённый подросток, который ненавидит это чувство настолько, что готов сам вырезать из себя сердце, проглотить язык, выколоть глаза — лишь бы забыть об этой прекрасной русской гниде. И это его раздражает, и это видно на его лице. А как же это раздражает саму девушку, невозможно представить. Видеть, как он давится в этом ожесточении, но не может ничего сделать, до хруста сжимая кулаки и бормоча себе под нос всю немецкую ругань, что знал. -крайне утомительно. Она бы была рада ещё раз с ним подраться, но почему-то так выходит, что под конец они не просто полумёртвые, но ещё и довольные и по-злобному счастливые. Это единственное, что её пугало — приятное облегчение после насилия друг над другом. Но дальше синяков это не уходило. И как же он кричал на неё, насмехаясь, когда она буквально сидела на нём, держа этот ничтожный ножик над его горлом. И как же она злилась, когда поняла, что опять не может его убить. Мало того, что она сама ничего не может ему сделать, так ещё и он не может просто нажать на курок. Идиот, как же она его любит, урод немецкий.       -Как же я тебя… ненавижу! — сквозь злость кричит он на Республику, до крови на костяшках ударяя по дереву. Она даже не дрогнула. Он опускает пистолет и устало наклоняет голову. О да, она отлично понимает, что он чувствует. Эта та самая ненависть, из-за которой хочется разнести всё на своём пути, а потом сесть и безнадёжно зарыдать навзрыд от своего бессилия. Ну, а она всё ещё прижата к этой несчастной сосне. Как же хочется ему врезать.       -Взаимно, — специально отвечает она, сохраняя хладнокровность. И он поднимает голову, злобно смотря прямо ей в глаза. И по его лбу стекает пот. Всё верно, он нервничает. И сейчас он, будто бы совершенно случайно сокращает расстояние, и между ними остаётся буквально один сантиметр, но они оба слишком горды и упрямы, что так просто превратить грубую вражду в сильную страсть. А на улице между тем снег, лес, тишина. А они оба стоят так, словно сейчас раннее лето. Лишь ботинки помогают понять, что это всего лишь сладкие грёзы.       -Так убей ты меня, — проговаривает Герман. Он с силой схватил её за запястье и грубо положил прямо в руку чужое оружие. Россия сначала теряется, но затем сразу с силой сжимает предмет в руке. И столько эмоций за раз она ни разу не чувствовала. И ей так и хотелось взять и выстрелить ему прямо в лоб, а потом смотреть на его мертвое тело. И захотелось ей сделать это не один раз. И она правда была готова издеваться над парнишкой, хотелось довести его до истерики, хотелось видеть его страдания. А потом издеваться над его мёртвым телом, чтобы Рейх в ужасе взглянул на своего старшего сына, трясущимися руками гладя его по покойной макушке. Да, может, девочки в её возрасте должны думать не об этом, но она не виновата. Может, она должна мечтать о том, как война закончится, и она снова будет есть мороженое, играть в снежки и, возможно, даже обсуждать мальчиков с сёстрами. А может она должна не ненавидеть Германию, а пытаться сделать его мягче. Но это бред чистой воды! Она на войне, а перед ней стоит сын виновника сия бедствия. Не она такая, обстоятельства такие. Она посмотрела на него. И вот сейчас, когда Герман был полностью беззащитен, она торжествовала как никогда. Власть над мальчишкой буквально в её руках, стоит лишь пересилить эту бесполезную в данной ситуации заботу и, как бы не блевануть, любовь. Однако ведь стоит заметить: Германия ведь тоже не идиот, хотя она бы этого в слух точно не сказала. И Германия победно ухмылялся. Он ведь тоже понимает, что она его не сможет убить. Она всего лишь девчонка, которая полюбила его настолько сильно, что возненавидела и его, и себя за это. И он, как никто другой, отлично понимал, какая это жестокая борьба. И я говорю не про советские и нацистские действия, что проходили где-то неподалёку от них. Это была борьба двух сильных чувств, просто ураган, который затмевал всё, оставляя ненависть и сильную привязанность. И вместе с тем это было цунами, что заставляло сердце биться всё сильнее. И даже он не знает от чего: желания обнять её до хруста каждого позвонка и поцеловать так сильно, что их губы стали бы алыми, липкими, даже неприятными, или от желания всадить ей нож в грудь и оставить страдать на морозе, при этом пиная её дряхлое ничтожное тело с такой силой, что все её внутренние органы превратились в настоящую кашу. И даже в секунды таких размышлений он чувствовал приятную усладу разума и отвратительный привкус страха. И он, конечно же, знал, что при его виде ей хочет рвать и метать. И ему хочется перерезать каждую веточку своими почти несуществующими ногтями, чтобы руки его окрасила кровь, такая приятная и освобождающая тело от раздражения и злобы, а разум от образа этой противной девчонки. А когда они в кругу семьи, они, конечно, не могут выкинуть из головы черты лица, глаза, фигуру, голос. О да, хочется самим застрелиться, лишь бы перестать чувствовать этот беспорядок в своей голове.       -Я ненавижу тебя, — для жара добавил он. Ему так хотелось вывести её из себя, пускай ему и может достаться. Германии просто не терпелось увидеть её злые огоньки в глазах, услышать русскую брань и почувствовать на себе её удар. Странно, но ему слишком хочется почувствовать её прикосновение, даже в грубой форме. Зато Россия не разделяла его желаний. Несмотря на преимущество, она видит в себе проигравшую эту войну маленькую девочку. И это её так достаёт, что хочется вырвать волосы на голове, лишь бы это прекратилось. И она даже была готова поломать собственные пальцы, лишь бы перевести внимание с этого придурка на что-нибудь другое. И какой контраст ощущался для этих двоих, когда они оба закипали от злости, пока на улице шёл добрый белый снег. Однако, под ногами этих двоих уже давно были красные пробелы. О да, они уже успели избить друг друга, и пока проигрывает именно девушка.       -Ну же, давай, стреляй, — Германия провёл своим холодным пальцем по её щеке, где только что красовалась красная капелька, размазывая её по её мягкой коже. И, кажется, это сработало, потому что девушка сразу подставила дуло к его лбу. И взгляд её переменился на холодный, жестокий, какой присущ рассерженным славянам.       -Давай-давай, поговори со мной, щенок, — ответила она ему, вжимая пистолет. А волосы его так и покачивались от ветра. А глаза так и блестели. Какой ужас, ну почему он такой красивый. Ну, а сам парнишка лишь недовольней нахмурил брови. На самом деле ему нравится её голос, но он просто ненавидит, когда она начинает говорить на непонятном ему русском языке. И этот язык ему неподвластен, по крайней мере пока, и это его тоже раздражает. … А что если она сейчас поцелует его в щеку, а потом убьёт. А если наоборот? А если она сейчас выстрелит в себя, что он будет делать? А если она просто его убьёт? Тогда ей будет не о ком думать, некого совершенно случайно встречать в лесу. Ей будет некого ненавидеть. И ей будет некого любить. Тогда в чем вообще смысл, если ты мечтаешь о том, чтобы унизить его, но при этом боишься его убить? И это отвратительно грустно, недопустимо обидно, что в данную секунду вся её жизнь, цели и будущий настрой в ней зависят от того, убьёт ли она этого придурка. В какой-то момент лицо России приобретает исключительно безумное выражение лица, что на секунду действительно пугает Германию. Он невольно отходит на один шаг от неё, начиная действительно жалеть, что отдал этой ненормальной своё оружие. Но ровно через секунду она снова смотрит на парня, но уже с непониманием и презрением, что ему становится самому противно от своего существа. И Россия, совсем не ожидавшая его лёгкого испуга, на секунду думает о том, какой же он всё-таки маленький человек, но сразу отрекается от собственного умозаключения. Герман гордо выпрямляется.       -Ты меня не убьёшь, — надменно сказал он, совершенно не боясь последствий. И Россию это только сильнее раздражает. Капля крови снова неприятно стекает и засыхает на щеке русской, заставляя её чувствовать горькое отвращение к своему же лицу. Она с силой и злобой одним резким движением проводит рукой, уже не выдерживая этого нахального тона в свою сторону. Зато Германия ликует. Ему нравится видеть её рассерженной, ведь она такова из-за него. И сейчас она держит его оружие и не решается стрелять так же из-за него. И ещё буквально секунда, и все неприятные, вязкие, постылые слова полетят с её прекрасных уст. И это тоже из-за него и ради него одного. И он чувствует недоброе удовлетворение, посыпанное щепоткой холодного стыда. И когда ему стало нравится смотреть на чужие страдания?       -Пидор, — холодным шёпотом выпаливает она, уже начиная резко дышать. И Герман знает, что это ругательство, посему чувствует себя невероятно важным. — Я тебя… ненавижу! Я ненавижу твою грёбаную семью! Я ненавижу твоего отца!       -Тогда убей меня! Убей!       -Я не могу, идиот! — она с силой замахивается и кидает несчастный инструмент куда-то в сторону. И она ещё секунду нервно дышит, не зная, куда деть всю энергию и на кого вылить всю злость. Голова бурлит, сердце бешено стучит, а она чувствует себя невероятно отвратительно. Хотелось закричать, снести эту самую сосну к чертям, лишь бы весь этот негатив пропал. И Германия замечает резкое изменение его эмоционального «недруга». И сам начинает чувствовать неприязнь к этому существу, ругая себя за то, что вообще смог как-то положить глаз на это чудище. И внезапно ему просто захотелось подойти и обнять её так крепко, что она совсем забыла бы о своём плохом настроении. Но вместе с тем просыпается желание вместе с объятиями повалить её и отпинать. «Какая же ты мразь, Россия, жестоко меня влюбила в себя», — ноюще подумал мальчонка, следя за её действиями с чистой неприязнью. А Россия продолжала бороться с эмоциями внутри себя, уже не зная, что делать и как от них избавиться. И от безысходности её глаза начинают слезиться, что злит её ещё больше. Её бесит, что она так легко расстроилась, что на неё смотрит этот упырь, что её избили, хотя на это ей было плевать. Она ненавидит эти два сильных чувства, ненавидит борьбу между ними, ненавидит, что Германия тоже борется с этим ужасом, хоть и не подаёт виду. И её до дрожи бесит, что она не смогла его убить. не смогла нажать на чёртов курок, и сейчас трясётся и плачет, как какая-то маленькая девочка. Германия впадает в ступор. Неужели несколько минут назад эта рыдающая девчонка повалила его на землю, угрожая всадить нож в шею, и при этом жестоко улыбаясь? Слабо верится, а ведь это чистейшая правда. Его одолевают сомнения, не ловушка ли это, но после того, как Россия повернулась и со злостью начала вытирать слёзы на лице, он понял, что это лишь неудачный способ её организма выплеснуть эмоции. Похоже, она ненавидит его гораздо сильнее, и вместе с тем любит невероятно мощно. М-да, Германии до такого расти да расти.       -Придурок, лучше бы ты меня убил, — она до боли сжимает кулаки и давит на лицо. — Придурок, придурок, придурок, придурок… И эта картина окончательно заставляет Германа вернуться в своё прежнее состояние. Она просто давит на жалость, пытаясь расслабить его, чтобы нанести удар и выйти победительницей. Конечно же он не понял ни слова из того, что пробормотала русская, и это его нагнетает. Ему так и хотелось влепить ей яркую пощёчину, лишь бы она перестала строить из себя бедную-несчастную. И, закатив глаза, он докучливо выдаёт:       -Ничтожество… И это было последней каплей. Все накипевшие эмоции вдруг затмевают рассудок, заставляя появиться желанию действительно убивать. И девушка резко поворачивается, со злостью смотря на его высокомерную рожу, что ещё больше искривилась в неприязни. И она начинает не просто дышать, а чуть ли не рычать, зло сканируя его тощую физиономию. Как она вообще могла его полюбить? И Герман замечает её чистое бешенство, смотря на её отвратительное и идеальное лицо. Слёзы так и продолжали течь, смешиваясь с грязью и кровью, и выглядело это так эстетично, хотя Герман прекрасно понимал, что таковым оно не является. Она смотрит на него секунду. вторую. А затем одним резким движением делает красивый выпад, со всей силы ударяя по его правой щеке, от чего тот даже отшатнулся. Не давая ему оклематься, она сразу бьёт по левой стороне лица с ещё большей ненавистью, и паренёк падает. Он сразу переворачивается на живот, плюя со рта сгусток крови. Пусть она ему выбила зуб, он сам её вывел. Зато Россия чувствует истинное блаженство, несмотря на немалую боль в костяшках. Она напрыгивает на паренька и начинает бить его, уже не смотря на то, какими яркими багровыми цветами наливаются его идеальные скулы. Он же ей оставил на лице искусные увечья? Вот теперь её очередь. Зато Германия буквально смеётся сквозь кровь и слёзы. И он уже не помнит, чьи они: его или её. Ему от чего-то нравится видеть, как она злится и психует, окрашивая снег кровью. И в один момент парень даёт сдачи, разбивая ей губу, когда девушка уже немного устала. Но получилось у него так слабо, так убого, что ему даже стало стыдно, что он не вмазал ей посильнее.       -Урод! — она встаёт и начинает его пинать со всей силы. Он сжимается в клубок, продолжая тихо хохотать. — Я ненавижу тебя! Я ненавижу, что я тебя люблю! И она со всей силы пинает его в живот, из-за чего парень на время потерял весь воздух, и Россия успокаивается. Она обессиленно садится радом с ним, смотря на то, как на этот раз они друг друга покалечили. И, увидя его слёзное, кровавое, но смеющееся лицо, она начинает осознавать, что только что сделала. Но ей не становится стыдно. Она рвано выдыхает, уже спокойней вытирая слёзы.       -Сам ты ничтожество, — победно ухмыляясь, спокойно говорит она, положив его голову себе на колени. На улице снег, она не хочет, чтобы он заболел. Он сквозь слёзы так же гордо улыбается в ответ.       -А ведь это я тебя вывел. Ты слабая. Она вытирает его лицо, и её рукав приобретает все оттенки красного. Всё раздражение опустилось на второй план. Теперь ей ведёт забота. Он тянет руку и вытирает кровь с её губы, усмехаясь своей проделке. Она закатывает глаза       -До дома дойдёшь сам, — она аккуратно кладёт его голову обратно, подложив под неё его же мешок с курткой внутри. Она встаёт, смотря на его всё такое же надменное лицо, и её сердце снова заполняет эта смешанная любовь с щепоткой недовольства. Ей так и хотелось прилечь рядом и заснуть, чтобы они оба замёрзли до смерти и больше никогда не боролись с этими жуткими сильнейшими чувствами. Однако она лишь повернулась и, взяв хворост, за которым она вообще-то вышла в лес ещё несколько часов назад, устало побрела в сторону лагеря, где, наверняка, уже переживают её братья.       -Сама ты ничтожество, — смутно слышится за спиной, а следом звучит громкий выстрел. И ей на секунду кажется, что вот-вот, и она упадёт, но боль наступила в самом левом боку. И даже здесь он её не убил. Ничего, она же его избила, это он так отомстил. Больно, конечно, кровь есть, но Германия слишком умный. Ей будет больно, она будет страдать, но не умрёт. Ровным счётом, как и сам мальчишка.