Черешневые косточки

Солнце запуталось в зеленых кронах деревьев, и внизу на лесной тропинке царил полумрак. Нет, не тот полумрак, что бывает зимним вечером на Святки при задернутых наглухо шторах и зажженных свечах. Когда с тобой две-три близкие подруги, колода карт и кружка горячего шоколада, и когда самая большая забота, чтобы отец не узнал об очередной проделке дочери… Маруся Гумилева брела по заросшим тропинкам Зеленого города. В голове лениво копошились мысли. Честно говоря, когда ты одна в замечательный летний день прогуливаешься по настоящему лесу, и ничего не предвещает неприятностей, такому человеку, как Маруся, нужно было непременно насторожиться, но девочка почему-то знала, что сегодня ей ничего не угрожает. Кажется, еще давным-давно она заикнулась, что никогда не видела настоящий Зеленый город. Все время, пока она тут находилась, неизменно куда-то спешила, от кого-то убегала…Все время Зеленый город представал перед ней как сугубо “деловая” площадка, а между тем так хотелось просто пройтись по старомодным асфальтовым аллеям, полюбоваться на персональную радугу или узнать, каково это — проехаться на подножке дребезжащего трамвая. И вот она здесь в полном, гордом одиночестве. И оттого воздух особенно свежий, оттого солнце светит ярче. Маруся не знала, сколько времени ей отпущено. Может, за несколько часов этой реальности придется заплатить несколькими днями своей жизни, но сейчас это было не важно. Внезапно земля задрожала. Маруся улыбнулась. Как-то по-детски открытой и наивной улыбкой. — Митрич, здравствуй, хорошая! — огромная мамонтиха доверчиво ткнулась хоботом в протянутую руку. – Жаркий выдался денек, не правда ли?— Митрич издала утробный звук, и Маруся расценила это, как согласие. Неожиданно мамонтиха аккуратно обхватила девочку хоботом и предельно осторожно усадила к себе на голову. — Ах вот как! Ну что же, прогуляемся? — Маруся запустила руку в один из бесчисленных карманов и вытащила нетающее эскимо. Мамонт был ростом с двухэтажный дом, а прямо на его голове сидела миниатюрная белобрысая девочка, которая невозмутимо ела эскимо. Четвертый дом в сторону леса как ни в чем ни бывало стоял на своем месте. Значило ли это то, что Маруся оказалась в прошлом, или то, что дом уже восстановили… Эти мысли казались незначительными и быстро растворились в потоке более важных вещей, которые надо было обдумать в даный момент. Например, почему у Митрича черная шерсть, хотя все мамонты на картинках, даже реконструированный специалистами Дима, были благородного темно-орехового оттенка?! Или почему в детстве ей казалось, что у ящериц три пары конечностей?! Или… и еще множество “или”, о которых просто не было времени подумать в реальной жизни. Обязательно находилось какое-нибудь более важное “Зачем?”, “Кто?” и т.д… Митрич была как раз того самого замечательного роста, когда сделав шаг с ее спины, без особых перепадов высот, можно с легкостью приземлиться на крышу стандартного двухэтажного домика. — Спасибо, хорошая, неплохо мы с тобой прогулялись, а? — весело сказала Маруся, протягивая руку, чтобы погладить мохнатое полукруглое ушко. Митрич качнула головой и неспешно побрела в сторону сквера, оставив свою недавнюю всадницу на прогретой солнцем черепичной крыше. Кем-то услужливо был расстелен старый клетчатый плед, и под лучами палящего солнца стоял, кажется, еще доисторический, накрытый жестяной миской, пластмассовый тазик, полный спелой черешни. Солнце рыжим апельсином нехотя ползло на восток, вокруг не было ни одного человека. Абсолютно счастливая Маруся Гумилева сидела на теплой крыше и пуляла вниз черешневые косточки…