Утёнок

      Свитс действительно похож на утёнка — маленький, слабый и невозможно милый.       Бут ненавидит себя за эти мысли и желания, но каждый раз, когда он видит этого мальчишку, ему до зуда в пальцах хочется погладить его слегка вьющиеся волосы, обнять, наслаждаясь терпко-сладким запахом одеколона и шампуня, и защищать-защищать-защищать. Спрятать ото всех, запереть там, где никто никогда не найдёт — где он будет принадлежать только Буту. И, конечно, поцеловать пухлые, капризно изогнутые розовые губы.       Эти чёртовы губы, которые словно красная тряпка для быка — весь контроль трещит по швам, и ему приходится задействовать все резервы воли, чтобы не сорваться и не наброситься с рыком на Свитса. Он уверен — Свитс постоянно мажет их какой-нибудь бесцветной помадой, чтобы они выглядели такими нежными и мягкими, такими идеальными, такими невинно-детскими и развратными одновременно. Весь Свитс — невинный и развратный, сочетание несочетаемого, будоражащий фантазию и вызывающий желание грубо нагнуть и оттрахать напополам с порывом уложить на кровать и вылизать. Бут разрывается от противоречий и в итоге не делает ничего, просто продолжая минимизировать контакт со Свитсом и изредка издеваться, после ненавидя себя за царапины, оставленные этому утёнку. Его утёнку, который видит в нём свою семью, суррогат отца, и от этого Бута тошнит. Он совсем не хочет быть Свитсу отцом, не хочет равнять его с Паркером и ощущать себя больным извращенцем, но именно так и получается.       Какое гадство. И сочувственные взгляды всех вокруг, даже Кости, ничуть не улучшают ситуацию.       А сейчас, сидя в своём кабинете поздним вечером и в одиночестве распивая дешёвый виски после раскрытия дела об отце, насиловавшем дочь в течение многих лет и убившем её, когда она набралась смелости противостоять ему, он чувствует себя как никогда паршиво. Будто это он растлевал своего ребёнка, приходя в ночи и удовлетворяя низменные потребности. Впрочем, он довольно близок к этому, не так ли?       Горько усмехнувшись, Бут делает большой глоток обжигающей дряни, смаргивая выступившую влагу — то ли от жжения в горле и желудке, то ли от злости. И почему он не мог влюбиться в Кости, умную великолепную женщину, которая ненамного младше его и воспринимает его как дополняющего партнёра? Конечно, шансы, что она ответит взаимностью равны практически нулю, но он хотя бы не мечтал по несколько раз на день утопиться в чашке кофе. — Бут?       Он поднимает расфокусированный взгляд на пришедшую Кости, неодобрительно косящуюся на бутылку и с деловым видом садящуюся в гостевое кресло, и морально готовится к мозгопромывке и волне осуждения. — Что-то случилось, дорогая? — шутливо спрашивает Бут, натягивая улыбку. — Вместо того, чтобы отравлять своим организм низкокачественной подделкой на виски лучше бы пошёл и поговорил со Свитсом, наконец закончив этот нелепый спектакль, мешающий продуктивной работе, — с нотками возмущения говорит Кости, и Бут чувствует себя ребёнком, которого отчитывает мать.       Отлично, теперь я свою напарницу воспринимаю как мать. Я конченный псих. — Не понимаю, о чём ты, — он откидывается в кресле на спинку, и в голове звучит мягкий голос Свитса, шепчущий, что таким способом он пытается дистанцироваться от беседы и затронутой проблемы в попытке защитить себя. — Понимаешь, — чеканит Кости, выглядя по-настоящему серьёзно. — К твоему сведению, он тоже сильно расстроен этим делом. Видимо, это затронуло какие-то воспоминания из детства. Так что сейчас как никогда подходящий момент, чтобы вы решили свои вопросы и перестали мучить всех своими попытками притворяться, словно вы просто коллеги.       Бут презрительно фыркает, стараясь всем видом показать, что это всё ерунда и выдумки, но волнение за Свитса, одиноко справляющегося с переживаниями из детства, плотно захватывает в тиски — он хочет немедленно подскочить и рвануть к своему утёнку, чтобы сделать что-то. Только что? — Ты ему нравишься, Сили, — как-то устало выдыхает Кости, и он дёргается, едва не свалившись со стула. Она очень редко зовёт его по имени, лишь в действительно экстренные моменты, и от содержания фразы внутри всё скручивает.       Возможно ли?.. — Не дури, какое нравлюсь? Ты его видела? Мальчишка, который носит короткие штанишки на подтяжках, купленные мамой, — он не выдерживает и прикладывается к горлышку бутылки, убеждая себя, что между ним и Свитсом ничего нет и быть не может, а Кости просто показалось. Или она раскусила его и теперь выдаёт желаемое им за действительное.       Точно. Определённо, так и есть.       Или нет? — Раз так, то ему нужен папа, который купит ему нормальные брюки, — парирует Кости, легко пожимая плечами, а Бут давится алкоголем, кашляя.       Он смотрит на неё ошарашенно, не узнавая её, но она лишь подмигивает и уходит, пожелав удачи и сообщив, что Свитс в своём кабинете. И что он должен со всем этим делать? Сорваться и побежать к нему, с порога признаваясь в любви и бухаясь на колено, делая предложение руки и сердца? Картинка Свитса в белом свадебном наряде кажется довольно соблазнительной, и он мотает головой, прогоняя навязчивый неуместный образ. Он мог бы пойти и пригласить его в бар пропустить по стаканчику, если бы не был уверен, что как только напьётся полезет приставать. Выставлять себя озабоченным кобелём в глазах Свитса, этого невинного мальчишки, он точно не станет — такой позор не смыть ни кипятком, ни палёной водкой. Как и не вытравить страх и недоверие ни подарками, ни словами.       Нет, он никуда не пойдёт. Он будет сидеть в этом кресле до самого утра и пить, пока не отрубится, а на утро проснётся с жуткой головной болью и ломотой в теле, смотавшись домой за чистым костюмом и аспирином и опоздав на работу. Несомненно, именно так он и поступит. Никто и ничто не заставит его сдвинуться с этого места, даже если перед ним возникнет Иисус и скажет, что от него зависит судьба человечества. — Агент Бут? — доносится робкий голос от двери, который он узнает из сотни тысяч.       В проходе, неловко переминаясь, стоит Свитс, и Бут молится дьяволу, чтобы тот разверз землю и утащил его в ад. Свитс — аргумент похлеще Иисуса, и он уже готов схватить пиджак и ломануться прочь, пока он не успел ни ляпнуть, ни сотворить что-то непоправимо ужасное.       Твою же мать. — Что такое, Свитс? У тебя что-то важное? — намеренно грубо спрашивает Бут, выпрямляясь и делая строго-недовольное лицо. — Нет, я просто… — он кусает губу, эту чёртову ярко-розовую губу, и отводит взгляд. — Неважно, это подождёт до завтра.       Бут, конечно, не дипломированный психолог, но даже он способен распознать обиду в голосе — и от этого руки начинают зудеть от необходимости разбить бутылку об свой пустой череп. Ну почему он всегда ранит его? Почему он не может вести себя как нормальный человек, обращаться со Свитсом так, как тот того заслуживает — бережно и трепетно?       Потому что я влюблённый в него мудак. — Прости, тяжёлый день. Заходи, — он машет рукой на кресло, в котором несколько минут назад сидела Кости, и приглашающе указывает на початый виски, но Свитс вежливо качает головой. — Как ты узнал, что я здесь? — Доктор Бреннан сказала.       Он сквозь зубы чертыхается, боясь представить, что ещё она ему сказала. Логично предположить, что раз у неё не вышло убедить его сделать первый шаг, она прополоскала мозг Свитсу, как более податливому и доверяющему ей. Остаётся надеяться, что Свитс не напишет заявление о переводе и не попросит его держаться подальше — хотя, будь он на его месте, точно сделал бы всё, чтобы защитить себя и свой зад от неуравновешенного мужика с пушкой и знанием боевых приёмов.       Горько усмехнувшись, он отхлёбывает виски, не морщась. Свитс наблюдает, положив руки на подлокотники и сидя неестественно прямо, и напряжение наполняет воздух, давя тяжёлой плитой на плечи и заполняя лёгкие ядом — каждый вдох кажется предзнаменованием катастрофы, которая вот-вот разразится и уничтожит его. Хорошо, если только его. — Итак, что ты хотел… — Ты мне нравишься.       Фразы звучат одновременно, но Бут чётко услышал каждое слово, поражённо уставившись на краснеющего и бледнеющего Свитса, мнущего брюки на коленях. Ему хочется, чтобы это оказалось недопонимаем или просто слуховой галлюцинацией — потому что хуже него партнёра не найти, особенно сейчас. Он грубый и вечно занятый на работе, привыкший вести, имеющий непотребные мерзкие фантазии и определённую тягу к насилию, как бы ни старался это отрицать, а Свитс заслуживает самого заботливого и внимательного парня, какой вообще может быть. Ему хочется, чтобы это было признание — потому что он видит Свитса в своих снах практически каждую ночь, готов ради него убить и умереть и стоять часами под проливным дождём ради диска какого-нибудь пришибленного музыканта-металлиста или редкой книжки. Потому что он хочет больше, чем просто уложить в постель — он хочет засыпать и просыпаться вместе, хочет довериться полностью и получить в ответ сердце, бережно храня его и защищая. Потому что он хочет защищать-защищать-защищать — и делать счастливым. — Ты, кхм, ты уверен, что правильно понял свои чувства и правильно их выразил? — Я психолог, Бут. Разбираться в чувствах и уметь их правильно выразить — моя работа, — насмешливо замечает Свитс, заметно нервничая и всё ещё не смотря на него. — То есть, ты хочешь отношений? Со мной? — уточняет Бут, ощущая, как рёбра трещат от заполошного биения сердца.       Кажется, у него сейчас случится инсульт. — Да. А ты не хочешь отношений со мной? — Свитс наконец осмеливается поднять голову и взглянуть ему прямо в глаза.       На языке вертится предложение отложить разговор на завтра, когда он будет трезв и успеет обдумать всё во время завтрака и поездки в офис, но стоит ему поймать отчаянный, полный надежды и влюблённости взгляд своего утёнка, как мир расплывается, а все доводы пропадают как напускная бравада мелких диллеров перед угрозой тюрьмы — быстро и навсегда. И всё, чего ему хочется — прижать Свитса к себе и целовать до цветных пятен под веками и жжения в лёгких.       И почему нет?       Он резко встаёт, заметив, как Лэнс испуганно дёргается, и в два шага обходит стол, нависая над Лэнсем и поднимая его на ноги, схватив за лацканы пиджака. Лэнс дрожит, его зрачки расширены, а тонкие пальцы рефлекторно сжимают его запястье, но не пытаются отстранить — он готов принять ответ в любой форме. Он готов принять всё, что Бут готов ему дать — неважно, отказ или согласие, хук справа или поцелуй, боль или удовольствие.       И осознание этого сносит Буту крышу.