Малявка

      Всё это было бы комично, но Чонгук орёт внутри с ребёнком-вообще-не-пушинкой на руках. Приходится присесть на диван, чтобы нормально познакомиться. Дикость. Чонгук чувствует себя не только не в своей тарелкe, но и не со своими вилкой, ложкой, палочками и бокалом. Сколько бы ни дрался, сколько бы ни ошивался в Наппыне, никогда не был близок культуре преступников, остерегаясь увязнуть или быть повязанным. А теперь босс тигров жмёт руку, по плечу бьёт, сигаретку предлагает. Чонгук отказывается, но вот коньяк хлебает ради приличия, и то делает пару маленьких глоточков. Алкоголь и адреналин – не лучшие друзья таблеточкам от животного приступа «затрахать». Тэхён же уснул, намертво прицепившись и сладко посапывая, бросил на произвол судьбы. Но Юнги оказался понимающим чуваком, отпустил быстро, как он сам сказал:       – Ты расслабь булки, я тя мурыжить долго не буду. Вон твоя цаца закумарила. Мы знатно потусили. Хороший пацанёнок. Я, если б Джин-и не обрёл, – кривит лицо, посылая сексуальные намёки, – не посмотрел бы, что тоже омега.       Чонгук – скала. Чонгук – кирпич.       – Да лан, я шуткую, брат, – смехом хрипит Юнги. – С твоим пиздюком бы не сделали ниче, конечно, но это я по понятиям живу, а другие отодрали бы, так что без меня сюда не ногой ему. А тебе пора пометить своё. Не думаешь?       – Разберусь, – отзывается Чонгук с твёрдостью, поражаясь чужой чуйке. – Мы пойдём, – трясёт Тэхёна за плечо. Тот мычит что-то и крепче хватается. Милота, да и только, но у Чонгука подгорает.       – На пацана не гони. Я его припёр сюда, он ваще не рвался. Ситуацией грех не воспользоваться было. Ты как боец мне в душу запал. Дрался красиво, я аж за сердце хватался, плакал как сука последняя в течке, когда узнал, что уходишь.       Благодарить за комплимент не хочется и не можется. Оно и к лучшему. Чего тут благодарить? И что вообще на такое отвечают? Вот и Чонгук молчит, кивает, прокашливается и спрашивает, типа меняя тему:       – А Джин-хён в курсе, кхм, всего?       – Я его аккуратно подведу чуток попозже. Молодчик, что спросил. Рот на замке держи, ширинку – открытой, – подмигивает Юнги, бровью кося в сторону известно кого. Того, кому бы жопу надрать, а не выдрать.       Во имя уважения Чонгук улыбается, типа смешно, потом поднимается, спихивая Тэхёна, и на прощанье кланяется. Юнги хватается за руку, мол, задолжал, потом проводит какие-то незнакомые ритуалы с объятьями, рукопожатиями, кулаками в грудь... Чонгук пытается изобразить похоже, а над ним открыто угорают, так что, подхватив что-то бубнившего Тэхёна, он тика́ет.       И будто картина из прошлого: один идёт твёрдо, другой тащится ведомый, хмурясь так жалобно и недовольно, что сердце колошматит. И ногами-то этот другой шевелит, только потому что требуют… заставляют! Но альфа твёрд, зол и раздражён. Его не пронять. Тащить ещё такую детину, ага. Ноги в руки и пошёл!       Когда доходят до машины, Чонгук валит Тэхёна на сидение, а потом валится сам и быстро уносит шины прочь. Голова ещё скована, тело по-прежнему напряжено. Тэхён дремлет, но в какой-то момент дёргается, подрывается. Он сладко зевает и тянется к бутылке на заднем сидении, выпивая до капли, а потом открывает настежь окно, свешивая руку. Хорошо, что едут по прямой и машин нет нифига. Обнаглев, Тэхён включает музыку, но чувствует, что лучше пока помолчать и не провоцировать.       Чонгук совсем не соображает, раз не спрашивая, доезжает до своего дома. С другой стороны, время-то позднее, и Тэхён – тот ещё врунишка. Наверняка, родители (кто-то из них или бабушка) уверены, что их чадо ночует у Чимина. Чонгуку почти жаль их, не ведающих реальности. Знали бы – кое-кто на домашнем аресте всю жизнь сидел бы.       – Приехали, хён? – тянется и зевает шире прежнего, прикрывая рот ладошкой.       Переступив порог, даже не глядя на Тэхёна, вплетшегося внутрь тоже, Чонгук выдыхает, когда спина прислоняется к спинке дивана с взбаламученным постельным бельем. Выдержка улетучивается как дым в вытяжку. Слишком огромно потрясение, чтобы оставаться спокойным, да и запах омеги бьёт наотмашь. Чонгук пытается не дышать, сжимая кулаки, но чувствуя, что сил не осталось. Всё высосали переживание и гнев, и Чонгук не уверен, стоило ли сейчас заводить шарманку с выяснением отношений и наказанием.        А Тэхён бессмертный, и страха не чует: забирается на Чонгука и прижимается к груди. Его отлепляют резко и хлёстко, словно пощёчину влепили, ноги скидывают вбок и, блокируя, хватают запястья вновь потянувшихся рук. Тэхён поджимает губы, смотрит недовольным котёнком, вырывается, поднимаясь с дивана, и будто собирается уходить, но на деле просто стоит, скрестив руки. Чонгук трёт переносицу, прикрывая глаза и раздумывая над тем, станет ли хуже от ещё одной таблетки подавителей: две в день обычно не рекомендуют, но риск пустой. Решение тонет в мыслях, когда Чонгук чувствует, как ему тычутся губами в шею, а потом седлают снова как ни в чём не бывало.       – Ты что делаешь? – в голосе ни намёка на прощение.       – Ничего такого, хён, – Тэхён выдыхает сладостью и кусает в изгиб шеи, кончиком языка лижет, проделывая путь к уху, а затем накрывает губы.       – Остановись, если не хочешь, чтобы тебя выдрали. Мои подавители слетели, – Чонгука мутит, а возбуждение вот-вот готово перекрыть разуму кислород.       – Я хочу…       – Я — нет.       Тэхёна снова отшвыривают, и вспышка ярости расцветает на его лице. Чонгук спокойно берёт таблетку из ящика стола, идёт на кухню за водой, запивая, и возвращается на место, сохраняя маску болящего безразличия. Обиженный ребёнок же, подобрав колени и спрятав лицо, всхлипывает достаточно громко. Ревёт – тут никаких сомнений – и не скрывает, а наоборот выставляет напоказ.       – А теперь поговорим о том, какого хуя ты творишь.       Тэхён поднимает заплаканные глаза.       – Смылся, игнорил меня, а потом заставил от волнения чуть не сдохнуть? Для тебя это такая шутка? Игра? Чего ты добивался?       Тэхён кусает губы, что-то плетёт тихо и неразборчиво, всхлипывая и давясь.       – Громче.       – Я… п-просто обиделся, – на выдохе. – Ты даже прощения не попросил, – голос обретает привычные звонкие интонации с оттенками истерики. – Вот и получил. Это карма!       – Чего-чего? – ухмыляется Чонгук, не веря в то, что слышит.       – С самой первой встречи обижаешь, отталкиваешь. Думаешь, легко терпеть? – Тэхён ловко переворачивает стрелку, утирая ладошками остатки солёной воды на лице. Удивительно, как быстро он собрался и переключился, когда дело коснулось обвинений.       – Что за детский сад опять? – жмурится Чонгук, ударяясь головой о спинку дивана, и, отпрянув, поворачивается к Тэхёну.       – Ты ведь ни в чём не разобрался, а уже на меня гонишь. Я вообще не знал, что там тебе скажут или что вообще позвонят. Короче, Юнги-хён попросил номер, когда про тебя узнал. Типа он твой фанбой. Он вышел на минутку и всё. Мы вообще просто тусили, ну, и выпивали чуть-чуть, а потом ты заявился. Я обрадовался, потому что, ну, почему нет? Я ведь тоже скучал.       Чонгук напрягает челюсть, чтобы не возразить, хотя что тут сказать, если одна провинность снимается, а он и вправду скучал. Но Тэхён не закончил, его буквально прорывает. Он не даёт Чонгуку вставить и слова:       – Не писал и не приходил, потому что ждал, когда до тебя дойдёт, как ты себя ведёшь. А на сообщения не отвечал, потому что видно было, что не дошло ещё. Я никогда не играл с тобой. Это ты какие-то свои дедовские игры выдумываешь. Если бы не я, наши отношения так и застряли бы на уровне анекдота, где альфа бегает от омеги.       – Отношения?.. – Чонгук опрокидывает голову, чувствуя, как его разрывает от возмущения, удивления и вины, которой вообще не должно быть, потому что он ничего не сделал, но Тэхён искусно убеждает в обратном.       – Перестань, – просит Тэхён, и его голос звучит по-настоящему жалостливо. – Думаешь, я тупой? Я нравлюсь тебе. И ты нравишься мне. Хватит отталкивать. Тем более, если ты не понял, у меня всё в порядке с… обонянием.       В мозгу трескается, как если бы все извилины разом разбились, наткнувшись на риф осознания. Было глупо предполагать, что раз Тэхён мелкий, то нифига не понимал.       – Давно знаешь?       – С первой встречи. Но ты вёл себя, будто нифига всё не так, и я подумал, что ошибся. Такое бывает, мне бабушка говорила. Потом я встретил тебя в торговом центре и так разозлился, – Тэхён зубами тянет нижнюю губу и поджимает пальцы ног. – Мне было неприятно, потому что ты опять строил из себя, а меня запах с ума сводил. Мне, блять, всё-таки не тридцатка, гормоны шалят. Ты, конечно, опять свалил, а мне осталось тупо ждать чуда. Потом встретил тебя опять, когда к Чимину шёл, и понял, что ты тот ещё мудак неприступный. Кому ещё из нас шестнадцать? Я хотя бы пытаюсь, а ты что?       Чонгук молчит, потому что, как минимум, не ожидал, что бомба рванёт.       – Истинность не даёт выбора, – после долгой паузы говорит он зазубренную фразу. – Это хомут для двоих.       – Бред, – отзывается Тэхён смешком и вскидывается, расправляя плечи. – У меня был выбор, и у тебя тоже. Иначе нафига я таскался к тебе и почему ты позволил мне? Не обманывайся, хён, и меня не наёбывай.       – Т-с, хочешь получить?       – За что?       – За мат.       – Это всё, что ты услышал?       – Нет.       Оба замолкают, пока Чонгук пытается переварить случившееся. Всё так повернулось, будто он скотина тупая. Даже стыдно становится, неприятно. Тэхёна иногда заносит в силу возраста, а вот у Чонгука занос клинического случая, который возрастом, увы, не оправдаешь. Что теперь вообще делать? Не умеет Чонгук в отношения, он и друг-то фиговый, наверное, и сын так себе. А тут целый Истинный с большой буквы претензии кидает, причем обоснованные, ненадуманные.       – Так что? Снова на короткий поводок? – нервно спрашивает Тэхён, а Чонгук решается на самый идиотский поступок в жизни, который позже будет оправдывать стрессом и о котором точно ещё пожалеет, но… лучше жалеть о нём, чем постоянно жалеть себя и запирать в коробке.       – На шнурок.       – А?       – Чего ты от меня хочешь? – это важно Чонгуку, потому что, какие на самом деле в голове Тэхёна мысли, до сих пор непонятно. – Чтобы я пошел к твоим родителям и забрал? Обменяемся метками, а что дальше? Собираешься жить в съёмной однушке? Думаешь, я тебя потяну?       – Я не кот, чтобы меня за хвост тянуть. Скрепим права. Сейчас же, окей, не средневековье, так что я буду продолжать жить дома.       – И что изменится тогда? К чему эти доисторические ритуалы?       – Если ты такой прогрессивный, то я согласен и на одну метку на шее.       – Ах, как всё быстро.       – А что? Выяснили же, что влюблены, – утверждает с уверенностью Тэхён.       – Посмотрим, сколько продержится твоя ребячья влюбленность.       – Пока не рухнула от твоей непрошибаемости.       – Условия обговорим завтра, – Чонгук спускает все камни в свой огород. Он их, может, и заслужил, чего таить.       – Я пойду лучше, – Тэхён лётом направляется к двери.       Чонгук подрывается, хватая за руку.       – Куда?       – К Чимину.       – Хочешь разбудить всю его семью? Ляжешь со мной.       Тэхён не сопротивляется, когда Чонгук тянет его обратно, достаёт пижаму, пахнущую свежестью стирки, и чуть ли не за ручку укладывает в постель. Напряжение всё ещё свербит в мозгу. Лежать рядом, но порознь холоднее, чем по разным квартирам. И Чонгук позволяет себе притянуть Тэхёна ближе. Тот тут же обнимает в ответ и тычется носом в грудь. И ведь так в тысячу раз теплее.