ноябрь

Ойкава понимает, что любит, совершенно внезапно даже для самого себя. Любит той любовью, когда человека хочется всего и без остатка. Когда в какой-то момент отсутствие Куроо начинает слишком ощущаться. Заставляет чувствовать необъяснимое одиночество, хотя вот он, рядом, всегда в зоне досягаемости, возьми только и напиши. Когда Ойкаве хочется прикоснуться к нему не по-дружески, похлопав по плечу. А провести невесомо кончиками пальцев по его коже и понаблюдать за реакцией. Ойкава боится своих же чувств, и одновременно с этим они вдруг кажутся ему такими правильными. Словно они жили в нем всегда, и лишь сейчас он дал им свободу. Позволил себе наконец признать, что да: он любит. И он даже не удивлен, что именно Куроо. Потому что именно он был с ним в самые трудные времена. Именно в нем Ойкава находил свою отраду, сходил с ума от каждого его сообщения и разговоров до самого рассвета. Только ему Ойкава мог довериться в моменты, когда казалось, что рядом больше никого. Его удивляет лишь то, что ему потребовалось несколько лет, чтобы придти к этому осознанию за какие-то секунды. На то, чтобы решить признаться, у Ойкавы уходит всего несколько дней.

***

Они встречаются как обычно поздно вечером, уставшие, говорят обо все подряд на маленькой кухне в квартире Куроо. И пока Куроо расслабленно наводит порядки, Ойкава пытается унять свое волнение, которое запросто может выдать его. Что что-то не так с ним сегодня. Что в этот раз рядом с Куроо он не чувствует себя спокойно так, как нигде и ни с кем. — Идем на балкон, курить хочу, — говорит Куроо, цепляет со стола пачку сигарет и спички, Ойкава едва идет за ним, предвкушая. Понимая, что это, наверное, тот самый момент. На улице зябкий октябрь, Ойкава сжимается весь от прохлады, дрожит, но не из-за нее. Сейчас, надо сказать ему все сейчас, чтобы не оттягивать, потому что держаться, когда Куроо смотрит на него мимолетно, уже совсем тяжело. Ойкава наблюдает за ним, как тот зажигает сигарету, рассматривает огни города, рассыпались неаккуратно под ногами — они на высоте больше десятка этажей. Ойкава отслеживает каждую мимолетную эмоцию на его лице, едва заметные движения, чувствует, как в легких катастрофически не хватает воздуха. Как подтверждение: Куроо больше ему не друг. И решается: — Я люблю тебя. Куроо поворачивает к нему голову, улыбается Ойкаве как обычно, тепло и уютно, треплет большой ладонью по макушке. Отвечает такие на привычные для них едва ли не повседневные признания: — Я тебя тоже. Только вот Ойкава кусает губы и качает головой. — Нет… — Нет? — удивляется Куроо, стряхивает пепел и всматривается внимательно. Ойкава отталкивается от перил, становится напротив Куроо, заглядывает в глаза и задерживает дыхание, как перед прыжком в ледяную воду. — Я люблю тебя, — говорит с нажимом, не отводит прямого взгляда. Надеется, что Куроо поймет. Люблю так, что несколько дней без тебя рядом кажутся невыносимой вечностью. Так, что ты уже внутри меня, болезненно и прочно, одержимо, и страшно даже представить, что ты не чувствуешь даже и миллионной от того, что чувствую я. — Ойкава… — от расслабленности Куроо ничего не остается, он растерян, напрягается весь, потому что все необратимо изменилось между ними здесь и сейчас. А Ойкава едва слышно выдыхает все то же слово. И Куроо понимает. Потому что еще никогда голос Ойкавы не звучал вот так. Потому что Ойкава до этого никогда не смотрел на него таким взглядом. С поволокой и вызовом, который граничит с бесконечным страхом. Как будто боится, что сейчас рухнет все, что до этого казалось безусловно крепким и навсегда. Куроо совершенно сбит с толку, стоит неподвижно, абсолютно не знает, что ему сейчас нужно сделать или сказать. А Ойкава смелеет вдруг, пользуется его замешательством и в один шаг оказывается вплотную рядом. Он смотрит еще раз в глаза Куроо, прежде чем решает рискнуть всем. И касается его губ своими. Он не целует его, как хотелось бы, или как он представлял себе до этого. Он просто прижимается к нему, пытается запомнить все эти ощущения, а потом отступает назад, думая, что совершил самую большую ошибку. И с каждой секундой молчания Куроо вся уверенность, решимость, с которой Ойкава признался ему, исчезает, и Ойкаве вдруг кажется, что ничего и не произошло. Что показалось ему, как он только что поставил на кон буквально все то, что между ними есть. Как будто время остановилось. И уже через пару минут весь мир вернется в движение, Куроо продолжит курить свою тлеющую сигарету, а Ойкава опять облокотится вновь на перила и будет прятать мерзнущие ладони в рукава слишком большого для него худи. Но все совершенно не так. — Скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, — Ойкава едва ли не умоляет. Откажи, пошли меня на все стороны или ответь взаимностью, но хоть что-нибудь скажи мне. И сейчас Куроо так сильно боится сделать больно. Себе и ему. Но честность прежде всего. — Я не хочу врать тебе, поэтому не буду сейчас говорить про свои чувства, которых нет, — Ойкава хочет сделать еще несколько шагов назад, но Куроо берет его за запястье и удерживает. А потом добавляет: — Но я и не хочу терять тебя, понимаешь? — Я тоже не хочу терять, — говорит Ойкава, смотрит на пальцы Куроо на своей руке. Хочет, чтобы он держал его вот так всю жизнь. — Я действительно привязан к тебе, но. — Но привязанность это не любовь, да? — Ойкава перебивает Куроо, улыбается горько, так, что Куроо начинает злиться на самого себя, хотя не за что, на самом-то деле. — Мне вообще не стоило начинать все это, извини. Ойкава пытается освободить свою руку из хватки Куроо, чтобы уйти, постараться забыть этот разговор и понадеяться, что Куроо тоже о нем не вспомнит. Пусть все это покажется им обоим сном, наваждением, игрой фантазии, но только не реальностью, которая испугала сразу двоих. Они оба понимают, что забыть такое невозможно. — Может, отпустишь наконец? — Ойкава начинает терять терпение, потому что сейчас находиться с Куроо невыносимо сложно. Ойкава хочет просто-напросто сбежать. — Может, ты дослушаешь меня? — вопросом на вопрос, сжимает ладонь сильнее. Ойкава на самом деле мечтает, чтобы Куроо никогда его не отпускал. Ни в одном из смыслов. — Посмотри на меня. Ойкава поднимает на него взгляд, который тут же хочет стыдливо отвести. — Я действительно не могу с уверенностью ответить на твои чувства, — Ойкава на грани, чтобы не рассмеяться нервно, но это желание вмиг пропадает, когда Куроо говорит: — Не могу ответить на них сейчас. — Что? Куроо за руку притягивает Ойкаву, прижимает к себе, тот выдыхает удивленно. Куроо своим телом ощущает, как всего Ойкаву бьет мелкой дрожью. — Мне страшно давать тебе обещания, страшно, что я могу не оправдать твоих ожиданий и что мое решение сейчас окажется поспешным, — Куроо говорит и говорит, все боится будто бы дойти до истины, а Ойкава проводит руками по его спине, хватается за ткань одежды так, словно пытается удержаться хоть как-нибудь на ногах. Почти так оно и есть. — Но еще страшнее — лишиться тебя в моей жизни. И у Ойкавы от этих слов внутри все обжигается той самой любовью. Отчаянной, невозможной, такой, что молишься всем богам, лишь бы тебя не оставили одного. И не так страшна невзаимность, как потерять насовсем и остаться со всем этим нерешенным безумием. — И что мы будем делать? — спрашивает Ойкава приглушенно, спрятал лицо, уткнувшись в шею Куроо. Куроо решает обойтись без дней для раздумий. Он зарывается пальцами в каштановые пряди Ойкавы, закрывает свои глаза и, как Ойкава перед признанием, тоже задерживает дыхание, прежде чем наконец говорит: — Мы попробуем быть вместе.