Тяжба памяти

Багряное марево покрывало безжизненный мир. Индро не мог пошевелиться, продолжая следить за творящимся безумием. Черная армия. Неоправданная жестокость. Колесница смерти, где он лишь наблюдатель. Всполохи алых, как лепестки маков, хлопьев кружили вокруг него, удерживая в персональной тюрьме болезненных воспоминаний. Он не был в силах прикрыть глаза, покрытые бесконечными видениями. Индро хотел, но его желания были пустышкой, брошенными, как и он сам, в тяжбы неизменного прошлого. Крики. Боль. Агония. Окружающие бежали, спасались или погибали, пока он стоял обездвиженный ужасом и гнетом бездействия. Сейчас, будучи тем, кто он есть, он мог бы что-то сделать. Но прошлое не изменить. Любая его попытка – пустая трата времени. Всё равно это вело к одному единственному исходу. Его родители падали замертво. Индро понимал, что, несмотря на привыкание к этому сюжету, где-то он всё ещё кричал от безысходности и потери. Где-то внутри его совесть кукожилась, как гниющее яблоко, страдая от пережитого. Пока выражение лица Индро было отрешенным, нечто внутри него исходилось черной кровью. Она утягивала его в свои пучины, делая себе подобным. Знакомые ладони на лице вывели его из дремы, а родной запах мгновенно успокоил. Пахло солью, лесом и чем-то восхитительно неведомым. Пахло им. Неведомо как, но каждый раз он ощущал в нем что-то новое, но никак не мог различить ту неповторимую нотку, присущую только ему. Было в этом что-то притягательное, чего он понять не мог. Индро не мог надышаться им одно время. Помнил, как вдыхал жадно, порывисто, глотая запах вместе с чистым воздухом. Пьянел от счастья и вседозволенности. Ластился, ловя каждое изменение. Словно птица, парил своей душой, наполняясь светлыми чувствами. После он, конечно, привык, но продолжал искать знакомое, родное в любимом запахе. Пан посмеивался над его странными привычками, сравнивая с псом. Индржих поддерживал шутку, говоря что-то про собачью верность своему господину. Но не прекращал своих исследований. Он мог зарыться носом в волосы Радцига, портя аккуратную прическу. Мог упорно сопеть в шею, пытаясь уловить невидимое. У него никак не получалось. Сейчас же это был якорь. То, что обязательно вернет его назад, в настоящее. То, что вечно и надежно, связывало его с действительностью. Он не осмелился открыть глаза, пытаясь собрать себя по кусочкам после кошмара. Грубые ладони бережно ласкали его лицо. Пальцы с огрубевшей кожей нежно водили по лбу, щекам и линии подбородка. Движения дарили покой и умиротворение, необходимые ему сейчас. Слабый поцелуй в лоб заставил его открыть глаза. Они встретились взглядами, от чего Индржих немного смутился. Радциг лишь слабо улыбнулся, отстраняясь. – Ты уснул, – тихо сказал пан. – И через некоторое время стал ворочаться. – Кошмары, – лаконично ответил парень, не видя смысла лгать. В последнее время такие ночные диалоги стали для них частью отношений. Если раньше они могли молчать часами, думая о своем, то сейчас всё чаще они могли говорить на странные житейские темы. Они постепенно открывались друг другу, осторожно сближаясь не только телом, но и духом. Индро привстал, видя ещё темное небо за окном. Можно было ещё отдохнуть перед тем, как вставать. Он прилег рядом с Радцигом, полулежащим на постели. Пан приобнял его, прижимая к себе. Парень задумчиво смотрел в пространство, пока его не вывел из ступора вопрос Радцига. – Что ты видел? – Как обычно, – сказал Индро с недовольством в голосе. – События в Скалице, и я стоящий и ничего не делающий. Последние слова эхом проносились в его голове. Было тяжко признавать свою несостоятельность особенно перед Радцигом, но это входило у них в привычку. Признавать свои слабости и погрешности. Поддерживать и просить поддержки. Полагаться друг на друга духовно было приятно, поэтому с неловкостью они делились чем-то тревожащим. Индржиху было нечего рассказать о своих кошмарах, ведь они уже говорили об этом ни раз. – Я лишь… – слабо сказал Индро, – опасаюсь их силы. Они такие живые. Могучие. – Что было, то было, – сказал Радциг. – Но не позволяй им брать вверх. Ты властен над этим. – Я опасаюсь повторения, – признался парень. Радциг добродушно фыркнул на его заявление, по привычке лохматя его волосы. – Сейчас ты сможешь сотворить невероятное, – сказал пан. – Ты превосходно владеешь мечом и сможешь защитить любого, кто тебе дорог. Индро прижался к нему, согреваясь теплом чужого тела. Он вздохнул, ничем не отвечая на речь Радцига. Головой он понимал, что пан прав. Но тяжесть чувств никуда не уходила. Она преследовала его, укрывая тревогой и страхами. – Поспи, – предложил пан. – До рассвета ещё есть время. Парень прикрыл глаза, уносясь в черную пучину. Было странно ощущать себя одновременно на постели и где-то стоящим в пространстве. Его не пугало происходящее во снах. Индро пугали сами сны. Слишком живые. Чересчур настоящие. Иногда он путал их с реальными событиями. Он же не мог убить столько половцев? Это определенно ему приснилось. Распаленный чувством мести он явно желал им смерти, видя ее во снах. Или нет? Что было настоящим, а что подложено его кричащим разумом? Тени и красные лепестки маков мутили его рассудок. Путали его. Индржиха затягивало всё глубже и глубже. Он терял ощущение безопасности. Он чувствовал себя оголенным и уязвимым. Привычных спасительных рук и запаха не было, но он не стал паниковать. Рано или поздно, когда его тело начнет елозить, пан его разбудит. Такие мысли показались ему странными. Индро редко осознавал так четко свои сны. Это было ново для него. Он понимал происходящее и своё безвыходное, почти бедственное, положение. Сейчас всё было несколько иначе. Или это всё веяние сна? Его причуды? Как обездвижение в Скалице. Сейчас он мчался на своем коне. Пейзаж размывался, превращаясь в ляпистые пятна. Они смешивались, образуя бесконечный комок красок. Это было лучше, чем пунцовые лохмотья из Скалицы. Лучше ничего не видеть вовсе, чем смотреть не отрываясь. Лучше бежать куда-то, чем стоять без дела. Мысли теснились, сравнивая сновидения, находя и не находя сходства. Путаница образов мешала сосредоточиться, но он знал, что нужно спешить. Он действительно мог что-то изменить теперь. Сейчас он был умелее. У него была сила, чтобы, как сказал Радциг, защищать. Индржих бесконечно долго гнал лошадь, от чего уставал. Тревога от ожидания развязки билась в голове неистовым гомоном птиц. Он не мог вспомнить, чтобы хоть раз так долго и муторно куда-то направлялся. Может, в этом и был смысл? Бесконечная погоня за возможностью справиться с угрозой? Что-то было в его жизни такое, но он не мог вспомнить. Впереди показалось корчма. Внезапно ляпистые пятна неба и леса пропали, уступая место жидким макам. По всей дороге и по округе близ корчмы цвел невыносимо багровый цвет. Индро не помнил этого места, но знал его. Звучало дико, и парень ощущал себя потерянным. Он был брошен сюда, совершенно не понимая происходящего. Не было ни единой живой души, и это пугало его больше всего. Если бы он был здесь, то такого бы не случилось. Не так ли? Почему так много гнетущей вины в его душе? И удушливой надежды? Сердце парня сжалось от паники, а тело двигалось, хотя он совершенно не желал подходить ближе к корчме. Он не хотел видеть, не хотел знать. Но если в Скалице он стоял и наблюдал, желая биться, то сейчас он хотел бежать или хотя бы не приближаться к центру кровавого побоища. К своему ужасу он узнавал элементы одежды на окровавленных кусках тел. Периферия зрения стала черной, его взгляд был зациклен только на одном из кусков знакомого доспеха. Нет, Индро не хотел этого видеть. Не снова, только не снова. Печаль, ужас и неистовый гнев заполнили его, омывая безутешным мраком. Любимые, успокаивающие руки были безжизненны. Как и родные глаза. Мертвый Радциг, затоптанный и разбросанный по кусочкам, был наихудшим из кошмаров. Что-то щелкнуло в Индро, ломаясь. Лавина темных эмоций, мрачных как сама ночь, окутали его. Плетясь вокруг него, пеленали его в колыбель отчаяния. Давно забытое чувство мести пробуждалось в Индржихе, опытном убийце. Только теперь он не хотел нестись, сломя голову, кромсать врагов. Он жаждал разнести металлический аромат маков за мили вокруг гнезда его темного горя. Да, мак, соль и лес. Несмотря на равнодушное выражение лица, внутри Индро царапал опустошенное смертью сердце. Он желал проснуться, как никогда. Хотел всем сердцем, но его желания были пустышкой, брошенными, как и он сам, в тяжбы неизменного прошлого. А родные руки и поцелуи не спешили его разбудить.