Утраченная ценность

      Марта глубоко затянулась и выдохнула в приоткрытое на лестничной клетке окно. Дым вылетел и где-то над головой женщины растворился, сливаясь с воздухом. Вообще-то здесь курить было нельзя, Ильинична ругалась и грозила страшными карами, но очень хотелось. А если очень хочется, то можно изловчиться и сделать это так, чтобы тебя не поймали за непотребным занятием.       Тонкими длинными пальцами она загасила окурок о деревянные перила. Взгляд отрешённо блуждал по лестнице, по нагромождениям ящиков и мешков с неизвестным содержимым. Скорее всего, там был старый театральный реквизит, который на время череды шоу известных исполнителей убрали подальше от арьерсцены.       Театр. Марта хмыкнула, но глубоко в душе гордилась тем, что муж из барда-песенника, выступающего раз в сезон перед тысячей зрителей, извилистым путём дошёл до популярности перед миллионами. Его концерты превратились в шоу, можно сказать, целый кинофильм. К работе над ними привлекались профессионалы, гонорары которых за постановку одного такого шоу оценивались в эквиваленте жилых квадратных метров в столице.       Металлическая дверь с широким засовом была отворена настежь. Через её проём до слуха Марты долетали отдельные звуки настройки множества инструментов. Сегодня — не как обычно, сегодня — с оркестром.       По коридору пронёсся холодок. Марта почувствовала то ли запах, то ли сквозняк, дуновение несуществующего ветра. Кто-то широким шагом прошёл в конец коридора, непосредственно за кулисы. Кто-то прошмыгнул от сцены налево, в гримёрные. Этот коридорчик был отправной точкой, центром извилистых служебных ходов театра.       Марта потянулась и размяла затёкшую спину. Пора посмотреть, что происходит на сцене. Она с юности любила театр и всё, что с ним связано, но её собственная специальность полярно отличалась от драматургии. Может, поэтому она и замуж вышла за Льва Благинского — чтобы быть рядом с искусством.       На сцене всегда хаос. Так кажется стороннему наблюдателю. Марта бывала в театре нечасто, на шоу мужа — и того реже, но дух театра она чувствовала. Дышала с ним одним воздухом, знала мысли каждой шестерёнки в этом большом механизме, производящем эмоции и чувства.       Плакат у левой кулисы смялся и Марта протянула руку, чтобы расправить его. С листа дорогой матовой бумаги на неё глядел муж. Не он, но его изображение было так близко, что она отшатнулась. Дорогие глаза — игривый взгляд с поволокой. В его голове никогда не перестанет играть музыка, которую он сам пишет. Марта так давно не находилась рядом с ним, что почти забыла какие на ощупь его волосы, как приятно касаться его кожи, класть голову на плечо — «защити меня» — «всегда».       — Март Алексевна, — пробасил кто-то сзади и хлопнул рукой по плечу так, что она едва не присела. — Давно вас видно не было, едва узнал!       Барабанщик Благинского. Марта лихорадочно соображала над ответом. Оправдаться извечной занятостью? Можно, но неубедительно. Реалистично звучала бы правда, но такую правду говорить стыдно.       — Не приглашали! — выкрутилась она и звонко рассмеялась в тон мужчине.       Время близилось к выступлению. Пространство за кулисами потихоньку заполнялось людьми. Среди них сразу можно было различить тех, кто действительно был занят делом, и тех, кто праздно шатался в поисках впечатлений. Марта чувствовала, как под ней ходят половицы: трюм под сценой, занимавший собой фактически весь первый этаж, кипел; проводились крайние проверки лебёдок штанкетных подъёмов. Это значило, что занавес поднимется через несколько мгновений. Марта заняла место за левой кулисой.       Взрыв света софитов. Тяжёлые отрывистые аккорды, переходящие затем в какую-то сумасшедшую полифонию звуков. Лев Благинский любил эффекты.       На несколько минут Марту по обыкновению затянуло всё происходящее на сцене. Певческий голос мужа сильно отличался от речевого. Такой завораживающий, даже магнетический. В зале блестели страстью и обожанием множество глаз. Благинскому за сорок, а он всё равно будоражит воображение тысяч женщин.       Внутри разливалось тепло, какое появляется только от крепкого спиртного напитка. Марта в последнее время любила вечерком уделить время «градусному чаю», но сейчас была стопроцентно трезва, поэтому приятные ощущения не на что списать, кроме как на реакцию от пения Благинского. Голова кружилась, будто под влиянием гипноза.       — Сосредоточься, Марочка, — одними губами сказала Марта. — Ищи.       Марочкой она была для Благинского и некоторых их общих друзей, но чем популярнее становился музыкальный коллектив, тем больше они отдалялись от Марты. Однажды и Лев в разговоре назвал её полной формой имени. Тогда Марта поняла, что что-то между ними случилось.       Через толпу молодёжи, весьма косвенно относившейся к постановке шоу, но всё равно занимающей служебные места, пытался пробиться ближе к сцене звуковик. На его лице было написано страдальческое выражение. Марта подвинулась и буквально наступила на стайку девушек, которые безмолвно вскрикнули. «Одинаковые они все какие-то, — мельком подумала Марта, — Выдрессированные, за кулисами и не пикнут». Девушки и правда были удивительно похожи: все в белых футболках, с гарнитурами в ушках, у кого-то ещё и рация имелась. Мелкие сошки, отвечающие за такие же мелкие организационные моменты.       Как-то интуитивно Марта поняла, что они её не узнали, и немного расслабилась.       Надо сосредоточиться. Тысячи и тысячи женщин в зрительном зале. Восемь девушек в оркестре, ещё три — бэк-вокалистки. Большое количество, даже если не учитывать тех, кто занимается организацией шоу.       Вдох.       С кем-то из них он спит. С кем?       Выдох.       Конечно, она смирилась с этим, уже давно переболело и сердце, и душа, и всё, чему там положено болеть. Правда, смирилась. Марта обхватила ладонью горло. Она задыхается или в зале душно?       Вот эта пианистка, симпатичная, тёмненькая? Марта напрягла зрение. Её даже можно назвать красивой. Нет, не его типаж. Полновата. Лев был потаённым женоненавистником и не завёл бы любовницу, хоть мало-мальски не вписывающуюся в рамки стандартов красоты.       Марту трясло. Под мелодичное звучание дорогого голоса Благинского её взгляд перебегал от одной девушки к другой. Фанатка? Нет, Лев бы не опустился до романа с фанаткой. Это случилось только раз*, но больше не повторится. По крайней мере с поклонницами. Он обещал. Жена кого-то из его коллектива? Друзья для Льва — святое. Кто же она?       Марта силой воли приглушила сильные чувства, вызываемые голосом мужа. Благинский выдал невероятный мелизм и пошёл на фальцет.       Одинаковые администраторши самых разных сфер этого шоу тихонько переговаривались. Марта слилась с ними и, стоя рядом, ловила отдельные фразы.       — Обаятельный он, да? — вслух проговорила Марта, обращаясь к девушкам. Пытаясь унять дрожь, она сцепила пальцы в замок.       Шёпоток прервался. Администраторши коротко взглянули на Марту, словно оценивания её.       — Невероятный, — вырвалось у невысокой рыжей девушки. — Я потому и вызвалась участвовать в организации концерта. Пусть в маленькой роли, пусть из-за кулис, но побыть рядом с ним.       — Может хоть взгляд бросит, — вздохнула вторая, брюнетка.       У Марты едва не вырвался нервный смешок. Ох, наивные! Не такой уж он и джекпот, девочки.       — И как, бросил?       — Кого? Жену? — машинально пробормотала одна из девушек, поглядывая на сцену, силясь рассмотреть Благинского. Марта привычно пропустила второй вопрос мимо ушей.       — Взгляд.       — Взгляды он бросает только в сторону бэк-вокалисток.       Марта проследила за тем, куда смотрят девушки и увидела троих вокалисток самых разных типажей. Красивая мулатка в объемном платье, низенькая крашенная блондинка и… На третьей девушке зрение не хотело фокусироваться, так как она стояла дальше остальных.       — На кого-то конкретного?       Администраторши недоумённо воззрились на Марту. Рыженькая уже готовилась что-то сказать, но другая тронула её за руку. Лёгкое и незаметное движение, но Марта уловила его. Понятно. Закулисные тайны.       На сцене разворачивалась кульминация — вспышки света всё неожиданнее, всё громче звуки — Лев шёл к припеву. Бэк-вокалистки подхватили слова. В обрамлении женских голосов композиция звучала более объёмно, заполняла собой то опустевшее место в груди, где раньше была душа.       Всё в этом шоу было отрепетировано, вплоть до каждого движения Льва, которое непосвящённому в тайны создания концертов зрителю казалось импровизационным. Лев редко импровизировал — боялся потерять контроль над происходящим. Всё было занесено на бумагу, распечатано во множестве копий, продуманно, и всё-таки что-то было не так. На сцене витал дух сильного чувства, которое не репетировалось. Словно между кем-то из тех, кто из нитей музыки ткал композицию, била молния. Услышала ли Марта, или почувствовала, но голос одной из девушек выделялся из общей для вокалисток голосовой партии. Властный женский голос словно вёл дополнительную партию в соавторстве с Благинским.       Лев, исполняя свою партию, прошёлся по сцене от края до края, игриво задел дирижёра, и остановился около пианистки. В непосредственной близости три вокалистки ждали вступления.       Марта одним движением выхватила театральный бинокль из рук рыженькой администраторши, преданной почитательницы Льва, которая, видимо, узнав Марту, постоянно находилась рядом.       Как близко его лицо. Каким безумным огнём горят глаза!       Марта одним пальцем прокрутила колёсико фокусировки. В глазах блондинки-вокалистки горела такая же страсть. Просто фанатка?       — Марта, не надо, — прошептали почти в самое ухо, перебивая симфонию голосов со сцены. Бинокля коснулись, и фокус сбился, но в последнее мгновение Марта ясно различила, что исполнитель и бэк-вокалистка смотрят друг на друга.       Марта гордо вскинула голову и немного более презрительно, чем следовало, посмотрела на источник звуков возле неё. Милая низенькая администраторша неловко улыбалась уголком рта, явно пытаясь скрасить ситуацию.       Горе обнажилось, нерв был оголён. Было ли что терять, если самоуважение уже потеряно?       — Пойдёмте в гримёрные? Или в буфет? Давайте уйдём, Марта, — взгляд Марты мазнул по бейджику на груди девушки, но в темноте закулисья было не различить имя.       — … Римма, — подсказала она.       — Идёмте, Римма, если вы прямо сейчас найдёте что-то мне выпить.       Они уходили всё дальше от сцены, но музыка и невероятной красоты голос мужа слышались всё так же отчетливо. Зазвучала соло-гитара, заменяя партию Льва между куплетами.       Римма шустро провела Марту, у которой едва ли не подкашивались ноги, через тёмный коридор, где на некоторых дверях белели наклейки с именами членов выступающего коллектива. Сколько бы ни было этих девиц, она, наверное, никогда не привыкнет к предательству.       В маленькой, но со вкусом обставленной комнатке, девушка усадила Марту в мягкое кресло и принялась копаться в высоком шкафу. Выудила оттуда бутылку без этикетки. Марта хотела спросить, что это, но потом поняла, что ей всё равно, и не стала растрачивать энергию на разговоры. По характерному фужеру и так было понятно - это пойло, которому не хватает пары десятков градусов.       — Коньяк, — прокомментировала в пустоту Римма. — Налить больше не во что….       Девушка уже хотела было исчезнуть, оставив Марту в одиночестве, но та кивнула ей и указала на диван. Римма, взяв второй бокал, опустилась на подушки.       — Часто пьёшь? — спросила Марта, и девушка нехотя ответила положительно.       — Когда совсем тяжело.       — Не увлекайся, — веско произнесла Марта, — а то станешь второй Мартой Благинской: бухающей в одиночестве тёткой.       — Сейчас вы не одна, — сочувственно улыбнулась Римма и опрокинула в себя порцию коньяка. Жест явно не принадлежал ей. Эта маленькая девочка кому-то подражает. Господи, ей хотя бы двадцать есть?       Спиртное затуманило поражённое развернувшейся грязной драмой сознание. Марта подняла голову, и взгляд вперился в висевшую на стене у зеркала фотографию коллектива Благинского. Она усмехнулась.       — Твоё? — бокалом указав на фотографию иронически спросила Марта. Римма смутилась, но честно кивнула.       — Любишь его, — скорее утвердительно, чем вопросительно продолжила Марта. Её всегда забавляли вот такие милые маленькие девочки, искренне считающие свой фанатизм любовью, и распускающие сопли по выдуманным образам.       — Как не любить? — философски заметила девушка. — Да и кто не любит?       — Есть те, кто любят сильнее, — словно издеваясь над собой, произнесла Марта, прокручивая в голове неясные, но причиняющие боль образы.       — Вы про Кишенькову? Так это не любовь, это так… Просто секс.       — Вот как? — хохотнула Марта. — Забавно, забавно. А зовут как?       Римма вздохнула и погрузилась в воспоминания.       Звали её Лесей. И Леся отличалась от других вокалисток абсолютным слухом. Однако, по воле неизвестного рока, именно на репетициях её сноровка куда-то девалась, и она не могла подстроиться под голос Благинского, всё время вступая с ним в конкуренцию. Лев срывался, психовал, Леся плакала, а члены коллектива не вмешивались, ожидая затишья страстей.       В одну из таких бурь всё и произошло. Кишенькова снова безбожно перекрывала ведущий голос. Благинский снова орал так, что голос звоном отражался от тарелок барабанов. Леся, разрыдавшись, убежала в гримёрную, звонко цокая маленькими каблучками, чем привела в тихое бешенство остальных музыкантов. Звуковик, не терпевший непрофессионализма, молча кипел от злости: никто из артистов так себя не вёл.       Конечно, Лев быстро отошёл от праведного гнева.       — Пойди извинись, и верни уже эту козу, — устало прикрыв рукой глаза, сказал гитарист, и Благинский, решив, что это справедливо, помчался следом, ведомый шлейфом манящего аромата её духов.       Зайди кто-то в маленький коридор, ведущий к гримёрным, увидел бы через открытую настежь дверь банальную картину адюльтера. Благинский, прижимая к себе Лесю, грубо целовал её. Его широкая ладонь уже спускалась вниз по спине, сминала ткань платья, обнажая бедра. Певица одной рукой безуспешно пыталась расстегнуть непослушный ремень его брюк, а другой обнимала его за плечи, едва удерживая равновесие.       Пошло. Противно. Театр привык лицезреть подобное. Никто не заметил, что тень в одном углу коридора сгустилась. Она была живой. Римма не дышала, пытаясь слиться с интерьером. Её воротило от этой сцены, и в то же время порывистые движения Льва притягивали взгляд, а рваное дыхание Леси, казалось, звучало в ушах. Девушка приложила маленькую узкую ладонь к низу живота. В глубине неискушённой души поселилась зависть, борющаяся с удивлением: как хрупкая тоненькая Леся выдерживала такой мощный порыв страсти?       Конечно, всё это Римма не стала рассказывать Марте. Она рассказала только половину, нещадно искромсав историю на отдельные, по её мнению, не столь задевающие сердце эпизоды.       Марте и этого было достаточно, чтобы зайтись в приступе гомерического хохота.       — Во что превратилась моя жизнь? Я сейчас выслушиваю…       Марта не могла закончить фразу из-за душившего её смеха. Мелкие слёзы брызнули из глаз.       — …выслушиваю увлекательную историю о том, как мой муж трахал очередную девицу.       Римма поняла, что сболтнула лишнего, и замолчала, но на раздобревшую от коньяка Марту сошел неясный стих, и она потребовала подробностей произошедшего.       А что ещё могла рассказать Римма жене Благинского? Ничего утешительного.        Одеваясь, Леся притянула Льва за рукав рубашки, припала к нему, уткнувшись носом в ямочку ключицы, и, вдыхая запах его тела, пробормотала, что безмерно любит.       Римма подошла чуть ближе к двери, рискуя быть замеченной, и увидела, что Лев поморщился.       — С тобой хорошо, но на большее не рассчитывай. Я смогу раз в неделю, по четвергам.       Римма тихими шажками достигла конца коридора и, оставшись для всех незамеченной, растворилась в темноте.       В душе Марты раздался щелчок. Конечно, никто этого не слышал, это произошло незаметно даже для самой Марты, но в этот момент в ней надломился внутренний стержень.       — Он у меня такой, — покрутив в руках опустевший бокал, с улыбкой сказала Марта. — Беспечный. Понимаешь?       Римма понимала, кивала, и Марта продолжала.       — Ему нужна полная свобода. Во всём. Иначе творец в нём начинает умирать. Притом раньше, ещё лет так пятнадцать назад он не был таким… раскованным. Я часто вспоминаю своего прошлого Лёву и хочу, чтобы было как раньше. Пусть ниже гонорар, пусть квартира — двушка в Бутово, но, чтобы он — в футболке и джинсах, и весь мой. Только мой, — перешла на шёпот Марта и зажала рот рукой.       Как-то интуитивно она вдруг дёрнулась и, прокрутив на запястье браслет с часами, посмотрела на стрелки.       — Сколько же мы тут с тобой сидим? Уже всё закончилось, - Марта плеснула в бокал ещё немного содержимого бутылки, которая почти опустела, в основном её стараниями, и одним махом выпила. Потом встала, похлопала себя по щекам и сказала:       — Всё, я ушла. Спасибо тебе, девочка.       Марта рывком притянула к себе Римму, крепко, как хорошую подругу, обняла и быстро вышла из комнатки. Едва ли она запомнила имя «девочки».       Всё уже, и правда, закончилось. По гримёрным толпились люди. В бесчисленных коридорах были слышны восторженные крики и ругань. На палаце одиноко валялся цветок, выпавший, видимо, из букета.       Льва в гримёрке не было. Не было его и за сценой. Марта терпеливо обшарила знакомые закоулки театра, но так и не нашла мужа. Тогда, коротко вздохнув, она решила уходить. Спустилась на первый этаж и прошла в служебную гардеробную, в которой почему-то никого на посту не было. Покрутившись с минуту у окошка, Марта открыла дверцу и прошла к вешалкам самостоятельно.       Где-то за множеством курток слышалось сопение. Про себя Марта отметила, что гардеробщица, должно быть, уснула где-то здесь. Взяв пальто, Марта повесила на законное место номерок и услышала сдавленный стон.       Она замерла с вытянутой рукой, зацепившись за крючок. Послышался удар пряжки ремня. Кто-то спешно одевался.       Повинуясь внутреннему беспокойному чувству, Марта отмерла и отодвинула рукой ряд курток.       — Я люблю тебя, — тихо сказал женский голос, и Марта, подавшись вперед, разглядела его обладательницу. Та самая певица, крашенная блондинка. Как её?..       Последовал ответ и Марта узнала баритон мужа. Красивый, неповторимый голос произносил имя любовницы.       — Прекрати, Леся. Ты, как пиявка, честное слово. Раз прикоснулся — ты теперь вовек не отлипнешь.       Девушка заплакала, перемежая хныкание с громкими всхлипываниями. В этот момент пальто Марты, перекинутое через локоть, съехало с руки и упало на пол, и из его кармана с шумом выпали ключи от машины. Она не успела отреагировать.       Через мгновение показался Лев. Цепляясь за его плечи, на нём висла полуголая Леся. По внутренней стороне неприкрытых платьем бёдер стекала вязкая струйка.       В растерянном взгляде Льва вспыхнула злость, а потом сменилась едва различимым выражением. Вина?       Если бы Марта внутренне не отпустила его на свободу, не дала бы играть с жизнью так, как он того пожелает, то резкий вираж эмоционального состояния и падение в депрессию было бы неминуемо.       — Пойдём домой, — просто сказала она.       Лев оторвал от себя руки Леси, плач которой перешёл в вопль, подхватил с пола ключи, пальто Марты, и они вместе вышли из здания театра.       На улице их обдало ледяным осенним ветром. Благинский подержал пальто, пока Марта неловко всовывала руки в рукава, смешно нахлобучил ей на голову снуд, окончательно растрепав волосы. Марта всмотрелась в его лицо, пытаясь угадать в выражении хоть какие-то чувства к ней. Пусть Лев не раскаивается, она не ждёт раскаяния. Пусть не просит о прощении — она, наступив себе на горло, уже простила. Просто пусть он любит её хоть на малую долю так же, как она его.       Они шли к её машине.       — Поведёшь?       — Я выпила.       — … и я.       Марта повертела в руках ключи, но не стала отключать сигнализацию.       — Лёва?       Благинский, устало потирая переносицу, промычал что-то вопросительное.       — Пойдём пешком? Тут же недалеко. Подышим.       Они шли бок о бок по проспекту так же, как когда-то давно, когда ещё не были женаты, но уже проводили время вместе. Лев слегка пошатывался — сказывалось постконцертное состояние. Марта поддерживала его под руку, а он — её. Два уставших от бешеного ритма жизни человека, взаимно поддерживающих друг друга. Закрыв глаза, можно представить, будто бы им снова по двадцать пять.       — Я должен умолять о прощении? — вдруг спросил Лев, не глядя в глаза Марте.       Непонятно было, с каким выражением он говорит, но если после концертных и любовных потрясений он всё ещё способен связно формулировать свои мысли, значит, для него это действительно имеет значение.       — Не должен, если не считаешь себя виноватым.       — Ты сама дала мне свободу в этом отношении, — проговорил Лев и чуть сильнее опёрся на её руку.       — А ты не преминул ей воспользоваться, — горько усмехнулась Марта.       Они остановились. У Марты будто бы развязались декоративные шнурки на ботинках. Пока она делала вид, что приводит в порядок обувь, Лев несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Отдающий морозом воздух немного взбодрил его, и Марта решила продолжать путь.       — Мы оба хороши, а? — рассмеялся Лев и легонько потрепал Марту по щеке.       — Да, оба, — улыбнулась Марта и накрыла его руку своей, прижимая крепкую мужскую ладонь к щеке сильнее. Только что она своими руками уничтожила единственный шанс на то, что муж осознает истинное положение вещей, и их жизнь изменится.       В конце концов, с кем бы ни был Лев на концертах — он всегда возвращался к ней, к Марте. А что ей ещё нужно?