Примирение

      Россия обворожительно улыбается, подпирая изящный, точеный подбородок костяшками пальцев. В малахитовых глазах блестит то самое пошлое, влажное очарование, особенно в те моменты, когда парень хитро и хищно щурится. Он поправляет светлую челку, иногда спадающую на лоб.       У России мягкие белые волосы, в приглушенном свете хрустальной люстры блестящие серебрянными нитями. Оба брата ловят себя на мысли, что хотелось бы взять их в кулак и потянуть, чтобы услышать рычащее шипение.       Федерация ненадолго прикрывает глаза, слегка склонив голову набок, так, что открывается вид на его шею, скрытую воротником рубашки. Он растягивает губы в улыбке, накалывая на серебрянную вилку какой-то овощ из какого-то дорогущего салата.       Легко произносит, как бы между прочим замечая, хотя слова его, очевидно, являются предложением:       — Полагаю, приятный ужин надо дополнять приятным вечером. Я прав?       КНДР деловито кивает, забавно хмурясь — во всяком случае, Россия находит его скупые эмоции очаровательными и забавными, порой даже неуместными и нелепыми, аляповатыми, будто долгое время у мужчины лицо было высечено из камня — а сейчас он не знает, что с ним делать. Южная Корея, сидящий по правую руку от брата, но на достаточном расстоянии — мало ли что, тоже кивает, только более активно и с такой же очаровательной улыбкой на устах, которой их одарил русский. Федерация с неподдельным, но, тем не менее, неявным удивлением осознает, что эти двое действительно поразительно, кардинально разные. И лица их точь-в-точь похожи, как оно и бывает у всех близнецов, только вот что-то в них изнутри не дает сказать, что они похожи. Какой-то незаметный внутренний свет, присущий каждому человеку за исключением тех, что необратимо пусты и тупоумны, прижимает язык к небу, чтобы с губ не сорвалось простое «похожи». Россия думает — будь корейцы чуть проще, им бы не пришлось учтиво улыбаться друг другу в дорогом ресторане.       Братья поднимаются одновременно, стоит только русскому отложить вилку и, едва слышно скрипнув ножкой стула о паркет, встать. Они делят счет, пока Федерация поправляет изящную атласную — или, может, шелковую, потому что к шитью Россия пристрастия никогда не имел, видов ткани не знал и различить не мог тем более — рубашку. Расстегивает верхнюю пуговицу, делая вид, что ему становится душно. Стреляет зеленью глаз куда-то в сторону двери, но, очевидно, куда дальше и глубже. Разворачивается и неторопливо направляется к выходу, привлекая внимание ровной спиной — выправка у него некогда военная, однако сейчас в его движениях чувствуется хищная, кошачья грация, и именно этим Россия привлекает внимание — он чувствует скользящие по нему взгляды, ловит злые лица размалеванных жен каких-то пялящихся на него богачей с животами. С неудовольствием замечает, что есть в его поведении нечто шлюшье, безотказное, что-то, что теснит в его груди хитрость и проницательность. Как там Украина говорил? «Если проститутка, то исключительно элитная»? Впрочем, Россия никогда не слушал своих братьев.       Он оборачивается через плечо, замирая возле двери. КНДР и Южный гневно глядят друг на друга, готовые то ли сцепиться, то ли полить брата помоями, но всю их гневливую спесь сбивает Россия. Пристыженые, братья торопливо покидают ресторан.       Они садятся на заднее сиденье какой-то дорогой тачки — русскому абсолютно все равно, какой именно, ведь слева от него сидит ЮК, а справа — КНДР, непозволительно близко, они даже почти соприкасаются бедрами. От обоих братьев исходит тепло, и РФ понимает, что замерз.       Думает, как же подвести братьев к тому, ради чего они втроем и собирались. А потом плюет на это. Не так важно, они уже не в ресторане и можно не надевать эту маску обворожительного хищника. Парень задумчиво проводит ладонью по ноге демократической республики — от колена, плавно смещаясь на внутреннюю сторону бедра. Через легкую ткань брюк оглаживает член мужчины, с удовольствием уловив недовольное сопение слева. Оборачивается и сверлит южную республику притворно непонимающим взглядом. Удивленно ойкает, когда оказывается приподнят за бедра и пересажен на колени.       Хихикает, все еще продолжая массировать поднимающийся член старшего из братьев (пять минут не такая большая разница на самом деле). Южный целует его энергично и грубо, сразу же раздвигая языком губы русского и проникая в его рот. А тот и не против — прикрывает глаза, из-под веера пышных светлых ресниц наблюдая за обоими корейцами. Отвечает ловко, почти так же эмоционально и активно. По подбородку уже течет теплая слюна, но никого это не волнует.       КНДР гладит его плечи, тянется к груди, на несколько мгновений задерживая на ней ладони, и расстегивает пуговицы — неторопливо, очевидно, наслаждаясь видом медленно открывающегося взору тела. Притягивает русского к себе за талию, прерывая его с ЮК поцелуй. Двигается ближе. В итоге Россия оказывается повернут полубоком, сидя на коленях сразу у двоих. Он берет инициативу обратно в свои руки, сам целует демократа — глубоко и чувственно, не так, как целовался с южным — не энергично и грубо, а мокро, медленно, будто желая растянуть момент.       ЮК до конца снимает с него рубашку, небрежно кидая куда-то в сторону. Гладит пальцами впалый живот, восхищенно разглядывая аристократично бледную кожу. Припадает губами к груди, выцеловывает каждый сантиметр тела. Задерживается на чувствительных сосках, подолгу выцеловывая и вылизывая их. Россия удовлетворенно мычит в поцелуй. Отстраняется, чтобы глотнуть воздуха. Легкие жжет, в машине вдруг становится душно. Они приедут еще не скоро, российский загородный дом далеко от центра элитного района, но это не кажется досадным. Водитель, огражденный от них толстым затемненным стеклом, наверное, слышит что-нибудь, но это пока только цветочки, а психика сотрудников Россию никогда не волновала.       Одной рукой расстегивает рубашку КНДР, а второй — касается возбужденной плоти южного. Оглаживает поднявшуюся головку через ткань брюк, массирует ее, чувствуя, как намокает ткань из-за предэякулята, которым сочится член. Игриво щурясь, расстегивает ширинку на брюках мужчины и, напоследок всей ладонью погладив орган через боксеры, оттягивает их резинку.       КНДР на это смотрит завистливо, хмурится и поджимает губы. Вторая рука Федерации гладит его грудь, легко играясь с сосками, щекочет подушечками пальцев торс. Но хочется большего. Россия понимает его без слов. Точно так же избавляется от брюк мужчины. Массирует налившуюся кровью головку, собирая на пальцы естественную смазку, гладит всю длину — сначала неторопливо, едва касаясь возбужденной плоти, а потом набирает темп, с одинаковой скоростью двигая обеими руками. ЮК что-то рычит и жмурится, неосознанно подмахивая бедрами в такт движениям руки. КНДР ведет себя более сдержанно, но Россия с самодовольной улыбкой замечает, как мужчину потряхивает от удовольствия, как он закусывает губу и едва слышно, хрипло стонет.       Первым РФ в ладонь изливается южный, пачкая семенем еще и свои брюки, а следом за ним — демократическая республика. Мужчины удовлетворенно улыбаются друг другу, уже забыв про какое-то разногласие в ресторане. Россия слизывает с пальцев сперму, и сидит какое-то время с задумчивым лицом — будто сравнивает вкус. В целом, одинаково горько, но сказать, что ему не понравилось, он не может. Потом требовательно ерзает. У него еще стоит, и возбуждение узлом в низу живота не дает покоя.       Братья переглядываются. КНДР тянет русского на себя, укладывая его голову себе чуть пониже груди, а Южная Корея стягивает с парня брюки, закидывая его ноги на плечи. Медленно проводит языком по всей длине через ткань боксеров. Оставляет невесомые поцелуи. Неторопливо снимает оставшийся предмет одежды с русского, открывая себе и старшему брату вид на стоящий член, сочащийся смазкой. Кореец медленно проводит языком по всей длине. Неторопливо вбирает головку в рот, с удовольствием слушая, как стонет Россия. Заглатывает почти полностью, сжимает горло. Федерация закатывает глаза, невольно сжимая в руках расстегнутую рубашку старшего корейца. Тот наклоняется к его лицу, ладонью зарываясь в мягкие волосы, отливающие игривым дорогим серебром даже в абсолютной темноте, целует — неторопливо, будто пробует на вкус. Требовательно проникает языком в приоткрытый рот, чувствуя, что губы русского отдают горечью. Усмехается в чужие губы, не ощущая даже примитвного смущения, когда лицо неконтролируемо краснеет, а сердце — бьется о ребра, готовое в любой момент вырваться. Россия выстанывает их имена в поцелуй, ненадолго прерываясь, чтобы вдохнуть больше воздуха. Его тело прошибает разрядами тока, от которых искрятся какой-то хищной, почти что изумрудной, зеленью потемневшие малахитовые глаза, он изящно выгибается, открывая вид на то, как худой живот и ребра обтягивает очаровательно светлая кожа — кажется, еще одно неосторожное движение, и острые ребра порвут ее.       РФ кончает, случайно ткнув пяткой южному куда-то между лопаток. Тот хмурится от боли, но не заостряет на этом внимания.       Машина ощутимо покачивается, резковато остановившись. Россия нормально садится и приводит себя в порядок. Перелезает через КНДР, с усмешкой замечая обращенный на его задницу, обтянутую тканью брюк, взгляд, и выходит из машины.       Братья какое-то время переговариваются, Россия вслушивается в их голоса, обращая внимание на то, что у демократа голос более низкий и хриплый, а у южного, наоборот, звонкий и громкий, хотя тоже не слишком высокий. Сложно сказать, что братья ссорятся — очевидно, конфликтуют, но их очаровательные голоса не переходят на крик. Вскоре они выходят из машины, придя к какому-то соглашению. Россия понимает — его миссия выполнена, можно заканчивать все это, но… он просто не хочет. Да, братья не собираются перегрызть друг другу глотки, да, Россия чувствует себя кем-то сродни шлюхи, только работающей не за деньги — за всеобщее спокойствие и мир. Может ли он сказать, что его это злит или оскорбляет? Определенно нет, русский не знает даже, стоит ли у него что-то за душой кроме похоти и наигранного очарования, к которому он пришел слезами и долгим трудом. Не знает, почему такая чудовищная ноша возложена на его плечи. Разве для этого он избавился от чахнущего отца, остатков коммунизма, бывших бельмом на его глазу? Ради этого поднимался с колен и отряхивался от грязи, в которой его пытались утопить? Он понимает — он пустой и абсолютно полый, как его тиран-отец, и это осознание пугает. Просто…       Он приходит в себя, когда чувствует на плечах и талии теплые чужие руки. Его подбородок и шею мягко, невесомо выцеловывают. Федерация улыбается — все еще игриво и кокетливо, но более искренно, не надевая маску хищника или игрока. Удавка из переживаний ослабевает на шее. И рвется. Он осознает, что примирив братьев, примирился с самим собой.       И это прекрасно.