Сорок квадратных метров

У Гектора была дурная привычка: залезть в ванну с ледяной водой и не вылезать оттуда, пока конечности не откажут. Гектор объяснял это тем, что только в таких условиях он может сосредоточиться на решении наиболее важных вопросов. Мигелю это не нравилось. Категорически. В первую очередь потому, что лёгкие Гектора после таких процессий стали дышать на ладан, спину время от времени недвусмысленно прихватывало в районе почек, а цистит — ну, с этим товарищем мы на «ты» — обострялся всякий раз, как только он это проворачивал. Порядочная часть их сбережений уходила на лекарства и услуги врачей… но Гектор по-прежнему был уверен, что со всеми проблемами он разберётся самостоятельно. Когда они съехались, Гектор не сразу понял, что патриархат кончился. Столкнулись лбами два добытчика, всё такое. Главных среди них не было, а стало быть, они оба имели право высказываться. Теперь на кухне в одиннадцать часов вечера не было слёз и надутых лиц — было только суровое мужское молчание, когда каждый уверен, что прав он, и просто терпеливо дожидается, пока другой это признает. Тестостерона в доме стало в два раза больше. Мигель, к тому же, продолжал источать феромоны, поэтому в первую же ночь они подрались за право ведущей позиции в сексе. Драка была примитивная: кто не сверху, тот под, но, оказывается, когда позволяешь себе хоть немного расслабиться, кайфуешь не по-детски. Суть в том, что они жили в маленьком домике площадью сорок квадратных метров, делили друг с другом одну кровать, грелись старым, опасно жужжащим феном, писали музыку под текилой и были самыми счастливыми людьми на планете. Они приходили с учёбы в одно и то же время, как обычно тратили часы, выделенные для домашних заданий, на всякую ерунду, не ели, бывало, два дня подряд, а когда появлялись деньги, покупали несколько пачек макарон и сидели на них целую неделю, изворачиваясь и так, и эдак. Гектор готовил вполне себе сносно, Мигель — чуть лучше. Да и, на самом деле, так себе из них «кормильцы семьи» получились, потому что уже на второй месяц Мигель начал вести себя как легкомысленная нимфетка, а Гектор ему только потакал. Они ходили по дому без верха, не завязывали шнурки домашних штанов, чтобы из-под них всегда выглядывала резинка боксёров, ругались, как старые супруги, потом мирились, как молодожёны. Мигель заплетал Гектору волосы, эти две его тоненькие косички по обе стороны от лица, таскал в колледж его толстовки и по-тихому воровал у него сигареты из пачки. Они жили бедно, как и подобает молодым музыкантам. Имя было не заработано, как и известность — если только в узких кругах, — поэтому они существовали на деньги с подработок и стипендиях. Практика тоже должна была приносить деньги, но до практики было ещё далеко, а обогреватель в спальню хотелось сейчас. Кровать они соорудили сами, из гвоздей и деревянных досок. Не было у этой кровати ни ножек, ни пружинок для эластичности — только жёсткий каркас, на который они уместили матрас, набитый ватой, и много-много дешёвых бамбуковых подушек. И спать было неудобно, спина болела, частенько — голова из-за неестественного положения тела во сне, зато в этом была любовь. А Мигель и Гектор были молодой семьёй, поэтому у них, как и полагается молодым семьям, не было ничего, кроме их безграничной любви. У нас тут не девочки; у нас нет приданого. Когда Мигель заезжал к родителям, он выносил половину дома — всё то, на что у самих не хватало денег, — но особенное место в списке присвоенных вещей занимала еда. Еда. О, после каждого своего прихода Мигель оставлял в холодильнике только баночку горчицы, которая хранились там уже несколько лет, и одинокую кастрюлю кукурузного супа, который он терпеть не мог. Дома они съедали всё за один вечер и валялись без всякого движения ещё пару часов, как пузатые крысы в домашних тапочках. Долгов по учёбе с каждым днём становилось всё больше и больше, на почту сыпались угрозы об отчислении; Мигель и Гектор всё так же спали без задних ног и бренчали на гитаре придуманные на ходу мелодии от нечего делать. Пили текилу, выступали на площади, принимали душ вместе. Там же вместе, переплетая длинные ноги, мысленно сомневались в их отношениях, в их правильности и в их здоровости, пока кто-нибудь из них не произносил это вслух: — Тебе точно комфортно… ну… вот так? Обычно это был Гектор. Он часто кусал ногти от напряжения или дышал через раз, полагая, что таким образом ему удастся отвлечь от себя внимание Мигеля. Но тот всегда смотрел на него в упор, не отводя взгляда. — Так комфортно мне ещё никогда не было. Он тогда потянулся вперёд, чтобы обнять его, но с переплетёнными ногами и в узенькой мыльной ванне такие крутые повороты были травмоопасны. Мигель поскользнулся и неосознанно ухватился за его плечи, а когда очнулся, Гектор был уже под водой. Он топил его. — О, чёрт! Остальное время Гектор провел в состоянии ещё большей тревоги. В общем-то, было хорошо. Они занимались сексом во всех частях дома: утром — на кухне, перед учёбой, вечером — на стиральной машинке или прямо в прихожей, особо не раздеваясь после работы. Бывало, они проводили весь выходной, только целуясь и занимаясь сексом — в такие дни их кожа блестела от пота, а губы были красными-красными и пощипывали от частых покусываний. — Я люблю тебя. Эта фраза всегда была как бальзам на душу под конец тяжёлого дня. — А я люблю тебя и этот дом. У Гектора были родинки под губой и нижнем веком правого глаза, пушок на подбородке, вечно взлохмаченные волосы и отросшая чёлка, убранная разноцветными крабиками. Мигель мял его спину ступнями, пока они залипали в зомбоящик глубокой ночью и уничтожали третью по счёту тарелку попкорна. Иногда они мотивировали друг друга наконец-то сходить в зал, но… у них, в общем-то, не было никаких изъянов. — Te quiero mi sol.* Они знали по-испански только четыре слова. — Te quiero mi sol. Жили в доме площадью сорок квадратных метров. На скучных лекциях вспоминали те самые страстные ночи. Залечивали друг другу старые раны. И были самыми счастливыми людьми на всём белом свете.