Thunder

Небо сегодня особенно серое. Последние листья опадают на продрогшую землю, исполняя свой изящный посмертный танец, оставляя после себя целое наследие, – некогда разноцветные ворохи неторопливо теряют прежний окрас, начиная разлагаться и доблестно предаваться земле. Шальной ветер мазал холодным языком по незащищенным участкам кожи, норовясь забираться под плащ и окончательно превратить бесприютного юношу в своего пленника, окутав все тело ледяным коконом. Треплет и без того всклокоченные волосы, жестко хлещет по лицу, но как никогда вовремя отрезвляет. Ничтожные капли дождя неприятно покалывали лицо, порывы набирали обороты и бесновались с новой силой, едва ли не снося стремительно настигаемую деревню с лица земли. Томительное появление в деревне не вызывает эмоций, все заслоняет скорбь вселенского масштаба на встречных лицах. Несоразмерная с габаритами угловатость и извечно претенциозно-оценивающий взор не провоцирует праведный гнев снующих жителей. Потрясение в его глазах сменяется извечной непроницаемой маской на лице. Он неизменно держит курс в резиденцию хокаге, пока в поле зрения назойливо мельтешат мрачные силуэты, облаченные в черно-траурные одеяния. Нисколько не привносит ясности в положение дел столь же тусклые лики товарищей. Окинув присутствующих поспешным взглядом, казалось, будто и некогда вечно сияющий Наруто, подозрительно притихший сейчас, необратимо погас, боле не излучая всепоглощающего тепла. — По какому поводу собрание? — молчание держать становится до одури неловко, лицо кривится в подражании вежливого внимания. Осевший голос прорезается, задевая всех по касательной. Прожигающего немого укора не ощущается, взгляды обреченно тупятся в пол. Учиха лишь озирается вокруг выжидающе, в то время как вопрос нетерпеливо кружит у ног, ветвясь хризантемой сомнений. — Саске, — обращение резонирует с воцарившимся безмолвием и вырисовывает складки неизменной маски господина шестого, изувечив нетронутое беспощадно летящими годами лицо, исказив его в изображение ощутимой душевной тяжести. Секундно запнувшись, мужчина силится наконец обронить набор слов, так невовремя застрявший в горле безобразным комом. — На последней миссии, исполняя свой долг, Харуно Сакура пала на поле боя. За окном свирепел ветер, подгоняя резные ставни хлестко отбивать своенравные ритмы, нагнетая обстановку, пропитанную свинцовой скорбью. Рамки устоявшейся парадигмы нещадно сдвинуты в неосвоенную направленность чужими руками, испачканными по локоть кровью. — Повторите, — неверяще хрипло молит, и радужки вспыхивают яростными алыми искрами, являя собой угрозу без примесей, не скрываемую за изрядно отросшими в нескончаемых странствиях волосами. Всем до одного в замкнутом помещении не по себе, глаза нервно ищут пути отступления на случай идиопатического запала, — в тональности и неуловимой дрожи пальцев главы клана Учиха сквозит шероховатое отторжение действительности. Концентрированная прострация вкупе с нарастающей яростью способна прожечь сквозное отверстие в аорте всякого сомнительно провинившегося в содеянном. — Ты все правильно понял, Саске, — снисходительный тон отталкивается от давящей коробки стен, впиваясь притупленным острием в неформатную фигуру на линии жизни. Отслойка внутренних тяжб, покрывание коих иными полутонами подражания эйфории длилась долгие годы, стала неизбежна — до боли очевидное суждение. Господин шестой, пребывание в состоянии мучительного транса которого по временным отрезкам граничат с впадением в безудержное безумие, прикрывает болезненно покрасневшие глаза ввиду несовершенного отсутствия сна, пока на подкорке раскодировкой событий проецируются события, цепью связывающие ныне осиротевшую команду №7. Учиха молчит, и это значительно страшнее. Тугие желваки заходили, выдох тягостно сушит стенки горла, перебивает поток циркулирующих дум: надо же, инфантильные чувства, обезглавленные затаенной гильотиной, надежно сокрытой фундаментально внутри за перипетией вен и артерий, поражают точечно фантомной болью. Получил в немое назидание. — Нам очень жаль, — вырывается самопально, до абсурда ошибочно и неприлично из уст нерадивого сэнсэя. Вкусив порцию жгучей боли несмышленым, он, столь же иронично нерадивый, позволил тянущимся годам не задавить проявления ныне уродующих чувств в зародыше. Ошибка в системе, гниение изнутри. Дверь рычит, распарывая лейтмотивы безобразным хлопком, едва ли не срываясь с петель от киданий в Учиховские крайности. Бездонные, с неисправными тормозами и скинутой удавкой с шеи. Косой молитвенный дождь остужает вылетевшего со свистом Саске, безмолвие отныне не сродни медитации — излишне оглушает; больше, чем требует положение. Несущая конструкция внутри с треском надломилась, не успев отстроиться. Вот и он ломается лентой выпирающих позвонков до хруста, врезается коленными чашечками в липкое месиво грязи, и алгоритм до смешного примитивен: выхаркать вкупе с почерневшей от гнева кровью свою душу. Небо разверзлось трещиной.

***

Там, где тянется черный лес смерти, за массивными многолетними деревьями отчаянным шепотом ветра она рассказывает свою историю собравшимся падшим душам, грезя дотянуться до сияющих звезд и освободиться от тяготящих оков, отведав пьянящую сласть свободы. Схватка все-таки оказалась неравной: в этом деле были кровоточащая рана на чужом животе, скорбь и разбитое сердце.