Недостойная

Каччан даже не задумывается об аборте, хотя матерью представляет себя слабо. Она всегда хотела стать крутым героем, вот это для нее по-настоящему важно! А муж и дети… Как-то она обо всем этом не мечтала. Само собой пока получается. Вот вернется Деку из командировки, сильно обрадуется. Заревет, повиснет на ней, будет заикаться от переполнивших эмоций. Катсуки супруга знает, как облупленного. Ну еще бы, столько лет знакомы, даже страшно задумываться. Задрот любит возиться с чужими детьми, в своем точно души будет не чаять. Первые несколько дней после положительного теста как-то непривычно. Она невольно задерживает взгляд на витринах с детскими игрушками и задумывается: а в какие будет играть их малыш? Помимо фигурок Всемогущего, которые перейдут ребенку по наследству от родителей, конечно. Деку небось купит ему кучу всяких развивающих головоломок и раскрасок. Катсуки вспоминает, как муж, будучи маленьким, сам раскрашивал без устали какие-то скучные картинки вроде озер, рыцарей и дворцов. Потом нес показывать маме, а Мидория-сан укладывала его «работы» в папочку. Отчего-то эти воспоминания разливаются внутри теплым солнечным светом. Девушка машинально гладит еще плоский живот, когда никто не видит. Ей не терпится узнать пол малыша, чтобы придумать ему имя. Она уверена, что Деку позволит ей самостоятельно сделать это. В конце концов, ребенок и так будет носить его фамилию. В глубине души Катсуки хочет, чтобы родился мальчик. Тогда она назовет его Масару в честь покойного папы. Масару Мидория. Он обязательно станет очень счастливым. Может быть он даже изберет путь героя, как его родители. А потом, во время патруля в обычно спокойном районе, она оказывается в гуще событий. Бакуго во время драк плохо соображает от адреналина, который застилает ей глаза, взрывается на кончиках пальцев, дымом взмывает в небо. Катсуки удается вырвать зубами победу, удается защитить мирных жителей. Но живот почему-то болит. Она пугается. Ей ведь ранили плечо, обычная царапина, перевязать и все. Так почему же?.. В тот день она сама просит прибывших на место происшествия врачей доставить ее в больницу. Уже в скорой ее пичкают какими-то седативными. Сразу начинает клонить в сон, но Катсуки паникует, потому что у нее кровь идет, как при месячных. Так ведь не должно быть, она ведь ждет ребенка. Врачи хлопочут над ней, а Катсуки плачет, впервые за долгие годы плачет при чужих людях, а не при Деку. Она задыхается от боли. В палате белые стены и белый потолок, а за окном темно, словно ночью, из-за грозовых туч. На тумбочке цветы от кого-то там, а еще тарелка с завтраком, к которому она не притронулась. Раздражающе пищит какой-то медицинский аппарат. Катсуки кажется, что она сейчас с ума сойдет от этого звука. - Вы знали, что ждете ребенка? – мягко спрашивает врач. Катсуки отвечает не сразу. - Как он? Как мой ребенок? - Мне очень жаль, но вы потеряли много крови. Это большой стресс для организма. Беременность не удалось сохранить. Внутри все обрывается. На самом деле Каччан догадывалась, она ведь не дура. Просто продолжала надеяться на что-то. Надеяться на то, что она не убила их с Деку сына. Катсуки смаргивает слезы, задерживает дыхание. Перед глазами все плывет. - Вы наблюдались у гинеколога? – В ответ врачу молчание, и он безжалостно продолжает: - В первом триместре беременности любые излишние нагрузки особенно опасны для плода и мамы… Скверно, что вас не предупредили. К сожалению, у меня для вас еще одна плохая новость. Ваша беременность была настоящим чудом, потому что обследование выявило скрытую дисфункцию яичников. Ваша вероятность снова забеременеть, к сожалению, ничтожно мала. Врач добавляет еще что-то, что призвано ее успокоить. Мол, возможно подобрать терапию, которая поможет, только вот от геройской деятельности придется отказаться. Но и то вряд ли выйдет снова понести ребенка. Нихуя, словом, не успокаивает. Она просит его уйти, и голос почти не дрожит, даже удивительно. Доктор слушается, но оставляет дверь в палату открытой. Катсуки почему-то даже разрыдаться не может. Она просто смотрит перед собой, и в голове пусто. Руки бьет мелкая дрожь. Она никогда не сделает Деку папой. Он не станет прижиматься к ее животу веснушчатой щекой в надежде, что его пнет маленькая ножка. Не будет раскрашивать с их ребёнком раскраски, лежа на ворсистом ковре. Видимо, «наверху» решили, что Катсуки и так дали слишком много счастья: она знаменитая героиня и имеет такого мужа. Катсуки ведь знает, что не заслуживает Деку. Он такой хороший, он ведь и ругать ее не станет. Себя будет винить, если узнает о выкидыше. Катсуки ничего не хочет ему рассказывать, решает утаить, но Деку вдруг врывается в палату, и по его лицу, испещренному шрамами, размазаны слезы и сопли. Он в гражданском, но от него пахнет дымом. На его плече дорожная сумка. Он кидается к ней, и ее сердце колотится как сумасшедшее. Нет, она не станет ему врать. Все скажет честно, и про выкидыш, и про бесплодие. Пускай бросает ее, создаст семью с какой-нибудь нормальной девушкой. - Каччан, я так волновался! – Мидория рыдает в голос, обнимая ее. Он трясется всем своим большим сильным телом. В его ласковых руках Катсуки успокаивается на несколько бесконечно прекрасных мгновений. Она так скучала по нему. – Прости меня! Прости, что меня не было рядом! Катсуки робко обнимает Деку в ответ. Утыкается лицом в изгиб его шеи и сидит так, пока он бережно не разрывает объятия. - Я все знаю, - говорит он, кладя сумку на пол, и присаживается возле Катсуки. Берет ее ладонь в свою. – Я поговорил с доктором в коридоре, он все мне рассказал. Она выдергивает свою руку, словно ошпарившись. - Это моя вина. Я была недостаточно внимательна к нашему ребенку. Не извиняйся. - Нет, я очень виноват перед тобой! – Он снова на грани слез. В такие моменты этот красивый мужчина похож на себя-ребенка, которого Катсуки когда-то знала и обижала. – Ты же моя жена, я обязан защищать тебя. А я не справился… не справился… Но я клянусь тебе, я больше никогда не дам тебя в обиду! - Хватит нести чушь, бесишь! – с чувством отвечает она, скрещивая руки на груди. – Тц… Я больше, скорее всего, не смогу иметь детей. - Каччан… - Нет, не перебивай меня! Я серьезно могу больше никогда не забеременеть. А тебе нужна нормальная семья. Поэтому не смей оставаться со мной из жалости. У нее слеза катится по щеке так невовремя, совсем не к месту, Катсуки ведь хотела казаться непоколебимой и сильной. Теперь задрот ее точно пожалеет. - Нет, не говори так! Я не хочу расставаться с тобой, я ведь так люблю тебя! – Он испуганно смотрит на жену своими большими честными глазами. – Каччан, я люблю тебя, мне никто больше не нужен! - Ну и идиот!.. - бормочет девушка почти в отчаянии, и Деку снова заключает ее в объятия. Ей страшно, ведь Изуку не должен расплачиваться за слабость ее тела. Она будет самой настоящей эгоисткой, если позволит этому дураку остаться рядом. Но Катсуки запускает ладонь в его волосы, такие шелковистые на ощупь, и закрывает глаза. Врачи заставляют ее взять отпуск. Деку тоже настаивает на этом. - И что я буду делать одна в квартире целыми днями? Тебя дожидаться? – хмуро спрашивает Катсуки. Без героики и Деку в ее жизни же вообще ничего нет. - Нет, я тоже возьму отпуск! – бодро отвечает Мидория. Редкая самоотдача для номера один. Они даже «медовый месяц» урезали в свое время до «медовой недели», потому что нечего Японии долго обходиться без символа мира. Это даже пугает Катсуки. Насколько же она плоха, если ее придурок так волнуется? Она смотрит на себя в зеркало, и не видит особых изменений. Ну может кожа бледнее обычного. Но после выписки это же нормально. Возвращение в квартиру выматывает. Ничего вроде не изменилось, но Катсуки трудно в ней находиться. Еще недавно она была так счастлива здесь, а теперь каждый угол дома напоминает ей о нерожденном ребенке. Катсуки поражается тому, как человек может измениться за какую-то неделю. Она кажется себе древней старухой. Почему-то ей тяжело даже чайник поставить. Хочется просто лечь на диван прямо в уличной одежде и пялиться в потолок. Но она чисто механически выполняет привычные действия, чтобы Деку не волновать: переодевается, моется, смотрит телевизор. Задрот готовит еду, старается. - Я добавил тот перец, который ты любишь! – говорит он, ставя перед ней тарелку. Катсуки пробует и кивает: - Надо же. Правда, съедобно. На самом деле аппетита у нее нет совсем. Хочется еду эту выбросить в окно, а тарелку об стену разбить. Катсуки не знает, сколько еще она сумеет делать вид, словно все в порядке. Они с Деку не возвращаются разговорами к ребенку, но оба думают об одном. Катсуки знает это. Она ненавидит ложь, недомолвки. Но разрывать эту видимость нормы страшно. Ночью Деку обнимает ее во сне, а она все не может уснуть. Слышит его сопение под ухом, рассеяно гладит чужое плечо. Понимает, что не вынесла бы, если бы он ушел. Но если он останется, то она тоже не вынесет. А Деку остается, он постоянно рядом, как верная собачонка. Боится оставить супругу одну, словно она и десяти минут одиночества не вынесет, сразу глотку себе перережет. Катсуки эта гиперопека бесит. В какой-то момент она перестает это скрывать и срывается на нем. Деку ее выпады игнорирует. Проходит день, два, двадцать, а Катсуки все не становится лучше. Она теряет в весе, забивает на внешний вид. Ни то чтобы героиня раньше была большой модницей, но теперь она вовсе перестает носить хоть какую-то одежду кроме серой и черной. Это ее личный траур. Никто кроме Катсуки ведь не станет грустить по Масару Мидории, а она будет, это ее долг. Он ведь умер по ее вине. Надо же, девушка спасла за свою жизнь стольких людей, имен которых не знала, а собственного ребеночка спасти не сумела. Попытки Деку водить ее по врачам не заканчиваются успехом: один вид медиков напоминает Катсуки о выкидыше. Тогда мужчина сужает их деятельность до ежедневных прогулок по парку и походов в магазины, кино и кафе. Ей странно гулять с ним за ручку. Даже когда они встречались, на нормальные свидания почти не ходили. Времени не было, одни тренировки да стажировки. Деку даже попытался шутить на этот счет, мол, восполняем нехватку свиданий. Катсуки совсем не смешно было. Ей ведь просто дома хочется лежать, свернувшись калачиком, ее не радует кино и еда. Ее вообще ничего не радует. Но она молчит. Если Деку так станет легче, то она будет ходить, куда он скажет. - Каччан, может… Может мы обратимся к психологу? – предлагает он за очередным ужином. На сей раз Изуку приготовил какую-то сложную запеканку с креветками. Еще пара недель вынужденного отпуска - и ему можно будет устроиться шефом в лучший ресторан города. - Зачем? – говорит она, ковыряясь вилкой в еде. - Тебе не становится легче. Мне… Мне страшно за тебя. Деку вздыхает так удрученно, что Катсуки становится не по себе. - Перестань, мне стало значительно лучше, - говорит она. – Ты вечно собираешься со мной нянчиться, Деку? - Каччан, ты не врешь? Ты, правда, чувствуешь себя лучше? - Да, глупый. Не нужен мне никакой мозгоправ. Она не вынесет, если кто-то залезет с расспросами ей в душу. Деку хочет удостовериться, что любимая не обманывает. Он наклоняется и целует ее губы. Не позволял себе такого уже долго, зная, что легко возбуждается. Катсуки отвечает на поцелуй, обвивает его шею руками. Огонек былой страсти в ней еще не горит, но нежности нерастраченной в девушке целые моря. Она так соскучилась по его губам. Она не хочет отстраняться. - Все нормально? – шепчет Деку, когда его ладони уже гуляют у нее под майкой. Вместо ответа она кусает его щеку, обжигает смугловатую кожу рваным дыханием. Изуку подхватывает ее на руки и несет в спальню. Ей нравится, когда он так делает. Деку держит ее трепетно, как святыню, которую легко повредить. Словно она хрупкая, - она, Катсуки Бакуго, надирающая ему на спаррингах задницу раз за разом. Превратившая его детство в череду унижений. И что-то внутри вспыхивает снова, когда он наваливается на нее всем своим телом и входит. Она протяжно стонет, и в этом стоне больше искренности, чем во всех ее фразах, сказанных мужу за последний месяц. Их дыхание спутывается, она обхватывает его ногами, тянет пальчиками зеленые лохмы. Хочется всего, хочется ближе, еще ближе. Он как всегда такой громкий. Сам тоже стонет протяжно, словно ему больно, но в его приоткрытых глазах лишь нега. Он кончает с ее именем на устах, а она не может на него насмотреться. - Все хорошо, Каччан? – тихо спрашивает Изуку, ложась рядом и натягивая приспущенные домашние штаны. – Ничего не болит? Катсуки кивает. У нее болит что-то, что он не сможет починить никакими словами, никакими поцелуями, никакой лаской. Но она все равно тянется к нему, кладет голову на его быстро вздымающуюся грудь. Сегодня она снова не сумеет уснуть, разве что только под утро. - Я люблю тебя, задрот, - шепчет Каччан, но Деку уже давно видит сны. Он не может находиться в отпуске вечно. Наконец-то ему приходится уйти. Деку целует ее на прощание, озабоченно смотрит в глаза, отливающие алым, и спрашивает: - Точно все будет хорошо? - Да вали уже, достал! – Она выталкивает Мидорию за дверь. А потом подходит к окнам и смотрит на его удаляющуюся фигуру. Катсуки, недолго думая, берет самую маленькую сумку и кладет туда кредитки, паспорт и сменное белье. В таких случаях пишут прощальную записку, но она не знает, что хотела бы сказать Деку. Вроде бы все уже сказано. На всякий случай пишет на огрызке бумаги, чтобы он за ней не шел, и вешает послание на холодильник. Впрочем, вряд ли Изуку остановит какая-то бумажка. Но она не поедет в те места, в которых Деку станет ее искать. Конечно, велик соблазн вернуться в город, в котором они выросли, пошататься по детским площадкам. Или на тот пляж, где они ебались во время своего свадебного путешествия. Это было единственное общественное место, где ботаник не постеснялся заняться с ней сексом, правда, пришлось его предварительно напоить. Катсуки почти улыбается, вспоминая об этом. За окном поезда поля сменяются городами, а города – лесами. Когда она оказывается на пароме, ее телом уже овладевает усталость. Еще месяц назад Катсуки могла взорвать несколько кварталов движением руки. Теперь у нее едва ли хватает сил пересаживаться с одного транспорта на другой. Остров такой же, как в ее воспоминаниях, залитый солнцем и мирный. Много лет назад ее класс проходил тут стажировку. Они с Деку тогда сражались плечом к плечу, а еще помогали двум мелким дебилам, брату и сестре, не погибнуть в случившейся заварушке со злодеями. А ее ребенок никогда не вырастет, не станет хотя бы как те пятилетки. Не увидит этого острова, ничего вообще не увидит. Она пытается прогнать эти мысли прочь, отпустить их вместе с завывающим ветром, чтобы он унес их подальше. У нее не получается. Без Изуку совсем невыносимо. Она находит гостиницу, в которой забронировала номер. Уже поздно, но сон опять не приходит. Нет смысла притворяться спящей, единственного зрителя нет, и Катсуки снова идет гулять. Покупает по дороге какую-то шоколадку, от сладости которой вяжет во рту, и холодную воду. Прогуливается по ароматному полю, мусорит, плачет. Никто же не видит, поэтому можно. Хочется обратно к задроту, хочется, чтобы он ее прижал к себе и успокоил. «И зачем? Сломать ему жизнь? Может хватит быть такой слабачкой?» - рычит на Катсуки голос собственной совести. Она подходит к обрыву. Вид на беснующиеся волны открывается потрясающий. Катсуки раньше не видела красоты в хаосе, но сейчас ее внутренний мир вторит безумию вод. Она даже может дышать полной грудью. Соленый ветер пронизывает, холодно до мурашек. Она почти наслаждается. - Каччан! Не смей, Каччан! – слышит Катсуки сорванный голос за спиной. Она оборачивается, и видит Деку, бегущего к ней. Он запыхался, раскраснелся, выглядит перепуганным. Травы путаются у него под ногами. У нее замирает сердце от волнения. Она не знает, куда себя деть. Прятаться негде, убегать глупо. - Как ты меня нашел?.. – произносит обескураженная девушка. Сама бы она не додумалась искать его здесь. - Дура! – орет он, страшно выпучив глаза, словно его ждет битва со злодеем, а не разговор с женой. Грубо хватает ее за плечи и трясет. – Как ты могла так поступить?! Как?! - Я хотела побыть одна. И не трогай меня! - Его напор пугает. - Ты лжешь! Сперва эта записка, а сейчас ты здесь, у обрыва! Что мне еще думать?! – Деку начинает рыдать и отстраняется. Даже смотреть больше на нее не хочет. - Я… Я бы не стала убивать себя, кретин! Но Катсуки сама не знает, что стала бы делать. Он садится на землю, пряча в ладонях лицо. Горбится, ловит ртом воздух из-за долгого бега и горьких слез. Она присаживается рядом на корточки, неловко касается его предплечья. Каччан не умеет успокаивать других людей, никогда не умела. - Я ведь мог… - Едва слышно говорит Деку. – Мог сегодня остаться совсем один… У меня же тоже умер ребенок! Как ты не понимаешь, я бы просто не вынес, если бы ты… Она решительным жестом убирает ладони от его лица. Изуку измученно смотрит на нее исподлобья. Лицо мужчины все опухшее, мокрое, в красных пятнах. Стыд жжет внутренности Катсуки кислотой. Она порывисто целует его мозолистые пальцы, украшенные старыми шрамами. - Прекрати... – Он смущается, но еще злится. - Я не знаю, что со мной происходит последние недели. Наверное, ты прав, и мне все-таки нужен мозгоправ, - признает героиня. – Просто я так хотела этого ребенка. Я сама… сама, понимаешь, не знала, как хотела его. - Я понимаю, Каччан. Я тоже хочу детей! Но мы… Мы ведь можем усыновить кого-то, или удочерить! - говорит парень, всхлипывая. - Знаю. Но прежде я, наверное, попробую вылечиться. Для этого придется на время уйти из героики. – Она пожимает плечами. Вряд ли терапия поможет, но попробовать стоит. – Вставай давай с земли, а то яйца застудишь. Не советую попадать в клуб бесплодных, Деку. Герой крепко прижимает ее к себе. - Каччан снова шутит! - воет он, пачкая ей толстовку слезами. - Ну… Насчет того, чтобы ты встал, я не шутила. Они поднимаются, но Деку не спешит выпускать Катсуки из объятий. - У нас обязательно будут дети! - рыдая, гнусавит Изуку. – Я тебе обещаю! Ты веришь мне?! Катсуки не может ему не верить.