Томный зимний вечер и обветренные губы.

      Ничего необычного в этот вечер не происходило. Эдмунд вернулся домой, приготовил ужин и ждал Марата, который должен был вернуться со встречи с организатором.       Он сидел в кресле, листая ленту инстаграма с аккаунта Пикника. Алина снова анонсировала новый спектакль, Галя выложила внука, друзья по цеху тоже что-то презентовали. Смс отвлекла его.       «Закончили наконец. Еду.)»       «Я думал, этим переговорам не будет конца…»        Шклярский отложил телефон, растер лицо ладонями. Усталость, казалось, пронизывала каждую клеточку его тела.        Прошло минут 20. Эдмунд уже успел задремать, как пикнул домофон. Он чуть дернулся, но глаз не открыл. Пока это был ненужный жест.        Через несколько секунд ключ зашоркал в скважине и повернулся пару раз. Тогда Эд приоткрыл глаза.       — Прости, что так долго, привет! — послышалось из коридора.        Шуршание пакетов, расстегивающаяся молния куртки и ее шорох, стук снятых ботинок. Шклярский все эти звуки разучил наизусть, как концертную программу: ничего не менялось.        Марат всегда что-то покупал, даже если ничего было не нужно, и это оказывалось очень кстати; он носил куртки без заклёпок или липучек, ботинки — тяжёлые, массивные.        Эдмунд поднялся из кресла, вышел в коридор. Перед ним предстал Корчемный с взъерошенными волосами, красными щеками с мороза, с пакетом в руке.       — Привет, — довольно мурлыкнул музыкант. — Что ты там снова накупил?       — Это все очень нужно и очень важно.        Марат приблизился к Эдмунду и быстро чмокнул его в щеку. Последний расплылся в улыбке.        Он очень любит детали во всем. Сколько бы времени не проходило, сколько бы они не были вместе, а такие мелочи их отношений Эд ценил и обожал больше всего.        Корчемный прошел на кухню. Он последовал за ним.       — Что у нас сегодня?       — Что принес, то и ешь.       — Ну, Эдииик, — протянул мужчина.       — Ладно, попотчую тебя с моего царского плеча. Что ты накупил снова?        Марат поставил пакет на стул.       — Купил вина белого полусладкого, яйца, которые кончились между прочим, пластырь купил, потому что кто-то пятку натёр новыми туфлями…       — Ой, и не такое переживали! Перестройку пережили, девяностые пережили, а уж натёртую пятку и подавно!..       — Эд, — Марат заботливо посмотрел на партнёра. — Сотрешь в кровь, потом недели две будешь в тапках только ходить. И на сцену проситься в них же!        Шклярский вспомнил, как уже стирал в мясо пятки и не мог носить никакую обувь кроме мягких старых кроссовок и тапок. В памяти всплыл эпизод того, как Стас и Владимир уговаривают его надеть на концерт туфли, которые уже успели разбить, но он упирался всеми конечностями. Потом, конечно, он все равно их надел, но то, как Стас натягивал их на него, пока Марат его держал, а Сафронов стоял на стрёме, чтобы не подумали, что его там пытают, его забавляло.        Шклярский хмыкнул и улыбнулся.       — Ладно, что ещё?       — Молоко… Бальзам мне…       — Что тебе, прости?       — Да так, фигня, — Корчемный бросил коробочку на середину стола. — Губы обветрились, дочка посоветовала вот.        Между вином и молоком приземлился бальзам Yves Rocher. Эдмунд прошел глубже в кухню и стянул коробочку со стола.       — Yves Rocher… КОКОС: Смягчающий… Слушай, это серьезно… Покажи губы.       — Эдмунд, ну что в самом деле, — Марат слабо улыбнулся, поджимая требуемое.       — Губы. Покажи.        Шклярский перехватил партнёра за подбородок, крепко сжав его. Корчемному пришлось расслабить рот.       — Мда…        Губы Марата были в мелких трещинах, красные по контуру.       — За моими пятками он следит, а за своими губами нет…       — Не сердись, — Корчемный осторожно взял Эда за запястье.        Он разжал пальцы, выпуская лицо своего басиста. Но в следующее мгновение мужчина снова рванул рукой, сжимая ещё сильнее его подбородок. Второй рукой он скользнул на белокурый затылок и нагнул Марата ближе к себе. Он обжёг уголок рта какой-то фразой, которую не успел понять Корчемный, и грубо поцеловал его.        Разорвав поцелуй, Марат замычал, прикрывая рот.       — ЭДМУНД!        Шклярский рассмеялся.       — Прости, я не удержался, — он подал Марату бальзам. — Мой руки и мажь губы, я пока на стол накрою.        Корчемный, насупясь, принял свою покупку из тонких пальцев, которые только что цепко держали его, и направился в ванную комнату.