Секс, наркотики и рок-н-ролл...

Волк Я то ли расстроен, то ли зол, а может быть все одновременно. Мне до конца не ясно, что именно происходит и почему. Что Я Сделал? Мать твою, снова! И так не вовремя… Прячусь в наушниках. Они огромные и заглушают все. Наушники Лэри, плеер тоже его — я не спросил, так что у него не было шанса мне отказать. Ни у кого сейчас нет шанса мне отказать, кроме… конечно, тебя. У меня в ушах русский рок, за спиной гитара. Слушать, слышать — важнее, чем играть. Это уводит, заводит, поджигает и дает гореть, тогда приходит решение. Громкость полная — в уши бьет — чтобы максимум, чтобы все собой… Музыка была до всего, я узнал о ней уже в Доме и пропал. С ней приходят миры, в ней реальность и какофония — абсолютное чувство, которым меня таращит, я усиливаю его еще, так же как громкость — нет предела. И все остальное, взяв под руки реальность, отступает. Настолько, что оставаться в наушниках становится страшно, хоть и хорошо. Очень много. И хочется разделить, но остаться одному. Они все — не те. Я выпадаю из коридора в Кофейник. Какое-то время сижу там, залипая на всех. Пока их ритм не входит совсем уж в диссонанс с моим плей-листом. И их нравится мне даже больше. Когда я снимаю наушники, на меня падает Дирижабль. Свинцовый. Пиздец… Кладу гитару на колени, а голову на гладкий деревянный бок. Эта музыка похожа, но другая. Она вползает в поры кожи, вспарывая их. Я подыгрываю и напеваю про себя. Взгляд вдруг цепляется за… Рыжий лежит на барной стойке, запрокинув голову вниз, согнув ногу, упираясь другой в стену. Это живописно до одури. Я почти завидую, что это не я там среди бутылок. Кролик делает вид, что Рыжий элемент декора, колдует над коктейлями. Рыжий выпускает дым, что-то говорит Кролику, и тот оставляет Рыжего в одиночестве. Я куда как более бестактен: чую — Рыжий курит не просто сигарету. А мне очень нужно немного травы и хорошая компания — они сходятся в одной точке. И я присаживаюсь на пол за стойкой. Рыжий Секс, наркотики и рок-н-ролл — моя тема. Ну с небольшими поправками, конечно… Незначительными. Я лежу, запрокинув голову, свесив ее вниз с края стойки, и наблюдаю за скачущими, кружащимися и ползающими вокруг световыми пятнами, за перевёрнутым людьми. Они лучше и интереснее обычных. Антиподы и Антипяты. Знаю, они ходят прямо — это я смотрю вверх ногами. Но это не важно — передо мной перевернутый мир, во мне изрядная доза алкоголя, что успешно позволяет временно забить на все и на… дурное направление, приятель — так все веселье закончится раньше времени. Вокруг плывущий сладкий дым и рок-н-ролл. Все это огромно, гораздо больше меня. И я наполняюсь им как сутью. Косяк тлеет в руке, не осыпаясь. Затягиваюсь несколько раз и отлетаю. Звуком, запахом, ощущением и даже визуальным образом. Асимфоничные мелодии и рваные рифмы — смысл растворяется во мне, растворяет меня в себе. Дирижабли пронзительны и певучи. Они нанизывают на мелодию время, расстояние, смысл, как бусины. А потом все это оживает и рвется, бьётся, устремляясь во вне, и я вместе с ними. И сейчас нет ни Дома, ни Изнанки — другой новый мир. Мой допинг из курева и музыки, не хватает только секса. Волк оказывается почти точно напротив внезапно, возникая из дыма. Медленно снимает наушники, то ли услышав, то ли почувствовав Дирижабли… и приобщается к общему веселью. Но, как он ни пытается, оно обходит его стороной, нежно обволакивая. Он не вливается в общий поток, но растворяется в музыке вокруг. Он гармоничен в ней, он мог бы сыграть любую из этих песен, и был бы хорош даже на сцене. В этом своем выдающемся рванье. Волк подыгрывает Джимми Пейджу на гитаре и даже подпевает в припевах, хотя старается не… У нас с ним одна и та же проблема — осознаю я - и становится еще интереснее. И грустнее. Где же ты, моя Фея? Настоящая Фея. Из-за чего мы поругались? Из-за чего обычно ругаются люди? Слово за слово: и вот ты уже лежишь с косяком на стойке или, согнувшись в три погибели, пытаешься играть «Лестницу в небеса». Черт, мы что так похожи? А как же я — отчаянный и неповторимый посланник бога на земле? Видимо, Волк просто под землей. Нам нечего делить, к счастью. Можно просто понимать. Волк нарывается. Об этом кричит каждая дыра на его джинсах, не заправленный край футболки с разодранным воротом, оторванным карманом и стеной, сломленной взрывом. И митенка Сфинкса — на его правой руке. И кофта его, тоже от Сфинкса — большая с растянутыми рукавами. Как у Курта. Хочу такую сейчас… Представляю себе нашу с Волком рок-группу: он был бы гитаристом, а я, конечно, солистом — мой голос еще лучше. Припев мы бы исполняли вместе. Нужны ещё барабаны… и — женский вокал — в роке — это нечто, бунтарский дух. И секс. Крыса… Черт! Я, ничей и никогда, но все мысли мои лишь об одной обиженной девчонке. И нет, секс, тут ни при чем. Кажется я… вырос?! Почти. И пролетают надо мной Дирижабли, я падаю в Нирвану и иду по дороге смерти прямо навстречу Королеве. Волк подходит, собираясь помочь мне скоротать время в ожидании чуда. Он садится к стойке на пол, опираясь о нее спиной. В благодарность опускаю руку с косяком, он поднимает свою. Так мы сидим целую одну песню, но Волк не выдерживает — раздирая майку сильнее — ложится на пол за стойкой, снова вытягивает руку вверх. Уронить на него косяк — не то, за что Сфинкс скажет мне: «Спасибо». А то, что ожидается Сфинкс ясно, как день. И я, сползая к Волку на пол, вытягиваюсь рядом. Пол холодный, Волк отдает мне кофту. Теперь как Кобейн уже я. Нам с Волком не нужно разговаривать — он так же все понимает про меня. Мы говорим песнями, что неудивительно: сегодня за ди-джея Рыжая. Она наша. Она лучшая. Плей-лист специально для нас. И про них. По венам течет звук, дым и алкоголь, я охуенно теку вместе со всем этим по дороге в ад вместе с Постоянно-переменным током, но это чувство охреннительно… Не хватает только тебя. Дверь открывается… Я затягиваюсь глубже — Волк застывает. Волк Пинк и Флойд прощаются с голубым небом — я здороваюсь с твоими зелёными глазами. Ты охуенный. Наконец-то… Голос вокруг нас надтреснутый, с одной стороны — звенит, но вот-вот ухватишь — трескается в ладонях, ускользая, разбиваясь и рассыпаясь осколками. Твои перемещения стремительны — ты уже нависаешь надо мной, я приоткрываю рот и облизываю пересохшие губы. У тебя в руке стакан воды, я, приподнимаясь на локте, пью — проливая, вода течет по подбородку, струёй по шее, футболка расцвечивается прозрачными полосами — местами мокрая, прилипает к телу — в основном белая, немного просвечивающая теперь. Ты впитываешь глазами траекторию капель. Я кладу ладонь тебе на грудь, отгораживая ото всех стук твоего сердца. И ты как будто прибавляешь и яркость, и громкость своим молчанием. Музыка бьёт в уши, я падаю в нее и больше не существую вне. Я падаю в тебя. В меня вползает целый мир, нет… много миров и бешеный восторг. Чувство, голое — бьёт наотмашь, обнимает, качает. Я взмахиваю руками и челкой. Это уже почти танец… Я схожу с ума и выдыхаю дым тебе в губы. Ты не хочешь, но приоткрываешь рот, и зрачки твои расползаются, стремясь занять радужку. Я читаю по губам: «Ты сходишь с ума». Я киваю и, запрокинув руки, обхватываю тебя за шею, я хочу быть ближе. Я выдыхаю — да! И утыкаюсь в тебя, лоб в лоб. А ты тянешь меня вверх, за собой. Нет шанса ослушаться… Рыжий Волка горизонтируют за шкирку. Как щенка… Но это скорее красиво, чем обидно, и глаза Сфинкса сулят ему продолжение, я радуюсь за них и салютую Сфинксу косяком. События развиваются: Сфинкс тянет Волка граблей за ворот, Волк опирается на ноги и выгибает спину, приподнимая таз — словно делает полумост. Я прикрываю глаза даже под очками, Сфинкс моргает и смущается. Теряет управление — его грабля путается в футболке, и Волк пытается выползти из нее, оставив ее в граблях, оставив себя перед Сфинксом без… Но Сфинкс не ценит красоты — он взбешен и почти встряхивает Волка, так, что даже забавно. Волк упорен и попыток не оставляет — выгибается сильнее, приобнимает Сфинкса и, кажется, что они почти танцуют. Сфинкс тащит Волка за собой с закрытыми глазами так же сноровисто, как по дому ходит Слепой. Мне почти смешно, но тут песня меняется — и я вижу тебя… В дверном проеме: кожаная куртка, кожаные штаны, обтягивающие ноги и узкие колени, тонкие щиколотки, о которых знаю только я, в огромных гриндерах. Черные волосы отросли, но сейчас они забраны в тугой хвост на макушке, и видна совершенная красота твоего лица. Точеные скулы, тонкий нос, большие глаза — бездонные — и губы, смотреть на которые еще неприличнее, чем на грудь. Грудь я представляю также в деталях… Черт! И начинается музыка. Игги Поп и Ко. Этой песни еще не было… Что же ты делаешь со мной? «Я хочу тебя здесь. Я хочу отдаться тебе. Теперь мы лицом к лицу… Я лежу прямо внизу» Да, я так и лежу… Точно. Ты подходишь. Я смотрю на тебя снизу вверх, а ты встаешь надо мной, расставив ноги. У тебя пряжка ремня — тяжелая, как и ботинки, из темного черного металла. И пуговицы. А под всем эти белая, почти голубоватая кожа, нежная тонкая, не знающая солнца. Моя девочка задумчиво закусывает губу. Если ты не будешь бояться… рядом со мной, то тебя тронет красивый легкий загар. Я всегда обгораю, но ты совершенство. Я сглатываю и не дышу воздухом, только затягиваюсь снова. И сладкий запах травы окутывает нас обоих. Ты впитываешь взглядом мою кофту, мою расстегнутую почти до предела рубашку, татуировки на груди, бутон с тонким длинным шипастым стеблем во всю щеку. Колючий, как твой взгляд. Без бирок — в упор. И в нем просто я сейчас. Напряженный до предела. Мне горячо. И во взгляде желание и… любовь. Смотри, это я… Я стряхиваю очки — я для тебя, милая. И нас опутывает чувство «Беглецов». Ты даже точно знаешь, откуда бежишь… Я вместе с тобой ненавижу твой отчий дом, хоть мы и не говорили об этом. Я всегда буду сбегать с тобой. Ты больше не будешь одна… Прости меня? «Привет, папа! Привет, мама!». Музыка яркая и бешеная, оторванная и ошалевшая, голос почти нежный, злой, горячий, разрывающий устои и путы. Ты — бомба. Я представляю тебя в белой футболке с красной надписью — Вишневая бомба. Это гораздо больше, чем любой стриптиз… Ты опускаешься вниз — ко мне, не меняя положения. Медленно и грациозно. На меня… сверху. Твои колени обхватывают мои бедра, твои глаза вбирают меня в себя. Стойка закрывает нас полностью, как нерушимая стена, как оплот. Меня штормит и перекрывает. Я беру твое лицо в ладони. Лёд в твоих глазах трескается, и я горю. Тяну резинку вниз с твоих волос, и они рассыпаются вокруг лица кудрями, даже до плеч не достают, но я уже чувствую, как они касаются моей груди. Твоя холодная ладонь уже там, и мой сосок твердеет под твоими пальцами. — Мне нужно сказать все самому, или у нас по-прежнему есть мистическая связь Василисков? Ты больше не сердишься, и я сначала снова вдыхаю дым… Я курю тебя рот в рот, водя по твоему телу как по обнаженному, через одежду — ее словно уже нет. Еще один выдох в тебя, и за дымом следует язык. Музыка и я оказываемся у тебя во рту. Ты бесстрашная и почти ведешь. Накрываю твои губы своими, прикусываю верхнюю. Целую глубоко, всю тебя притягиваю к себе. Это так близко. Я смотрю на тебя широко открытыми глазами — время для стриптиза пришло… Оно только наше. И мы, теряя контроль, проваливаемся на Изнанку, вместе с тем, кто продает мир — мы воспеты Куртом Кобейном. Ты зарываешься пальцами в мои, вмиг отросшие волосы, я провожу языком между твоих ключиц и чувствую под пальцами легкое платье. Мы переворачиваемся легко, я накрываю тебя собой, покрывая лицо нежными поцелуями. Я люблю тебя.