Допрос с пристрастием

Если бы Влад завел себе привычку лично выпытывать информацию у своих недругов, а не посылать на это дело знакомых и подчиненных, то, увидев сейчас Винни Гоньитти, он бы по своему обыкновению усмехнулся и не без удовольствия отметил, что его заклятый враг ничуть не изменился: Винни по-прежнему был дерганым, неуравновешенным неврастеником, который, казалось, вот-вот тронется умом. К счастью для окружающих его людей — но в первую очередь для самого Гоньитти — какая-то неизвестная сила отчаянно удерживала его рассудок в своих хрупких пальцах, все чаще, впрочем, позволяя себе ослабить хватку и тем самым пуская его и так загубленную жизнь под откос. Макс пригвоздил Винни к стене, одной рукой удерживая гангстера с помощью своего локтя на его груди, а другой приставив дуло «Беретты» к его светлой (исключительно из-за цвета волос, но никак не из-за ее содержимого) голове. Растерянность Гоньитти вкупе с мелкой дрожью по всему телу не ведала никаких границ. Он нервно дергался, силясь выпутаться из «объятий» детектива Пейна, но Макс грубо пресекал любые попытки сопротивления. Пейн сам был жутко раздражительным в последнее время, а это, если быть точнее, вот уже...лет пять? Воспоминания об убитой семье и отголоски некогда счастливой жизни вгрызались в мозг подобно крысам, вынуждая его хоронить в глубинах разума любую, даже самую крохотную мысль о покое. Макс не позволял себе расслабиться ни на секунду: как только он находил ответы на одни вопросы, тут же появлялись новые, заставляя его снова отправляться на поиски правды и ввязываться в новые неприятности. Быть может, смысл жизни детектива Пейна был как раз-таки не в поиске пресловутого покоя, а в настойчивых попытках от него убежать, кто знает. Вдобавок ко всему прочему, на нервы действовал истошно вопящий ему прямо в ухо Винни. — Опять ты, следопыт гребаный! Ты какого хера приперся, ублюдок? Вместо ответа Макс еще сильнее впечатал Гоньитти в стену. — Задавать вопросы — это моя работа, не забыл? Пейн бегло обыскал его спортивный костюм на предмет оружия и двумя пальцами, по полицейской привычке, извлек из кармана маленький револьвер, тот самый, за который Винни как за соломинку пытался ухватиться, едва завидев Макса в дверях своего кабинета. Револьвер был аккуратно положен на стол и резким движением руки отодвинут на безопасное расстояние, так что Винни не оставалось ничего, кроме как проводить скорбным взглядом свою последнюю надежду на спасение. Оставшись в уязвимом, практически отчаянном положении, совершенно без оружия и шанса на какой бы то ни было выход из ситуации, Гоньитти запаниковал еще сильнее. — Ответишь на парочку вопросов? Макс мог бы изобразить доброжелательность на своем лице — в конце концов, у него не было такого уж яростного желания убивать Гоньитти — но он то ли не умел притворяться, то ли попросту не хотел. Уставшие серые глаза детектива бродили по бледному лицу Винни, настойчиво пытаясь встретиться с его испуганным взглядом. Макс на дух не переносил собеседников, которые постоянно отводили взгляд, а Винни в ту самую минуту так и делал, рыская глазами по кабинету, изнывая от страха за свою жизнь и пытаясь хоть что-то сообразить. Надо заметить, соображать в такой ситуации было весьма затруднительно — мешало парализующее оцепенение от ощущения холодной стали у виска и не менее холодной решительности в глазах Пейна. — Расслабься, Винни, я тебя не стану задерживать. Я в курсе, какой ты занятой человек. Безусловно, все, кто знал Гоньитти, были наслышаны о его занятости — и в первую очередь о том, что бо́льшая часть времени гангстера уходила на просмотр мультсериала про Капитана Бейсбольную Биту, чтение комиксов о нем же, коллекционирование разного рода статуэток, плакатов и тому подобного. В ответ на насмешливые взгляды Гоньитти обычно в своей истеричной манере вспыхивал и громогласно заявлял, что он коллекционер, а те, кто этого не понимают, просто ослы. Вот и сейчас взгляд Макса упал на стол, где находилась внушительная стопка комиксов с забавным мальчуганом в красной кепке. Уголки его губ уже готовы были дрогнуть, однако недовольный, полуистеричный голос Винни вернул их в прежнее положение. — Задавай уже свои гребаные вопросы и проваливай! Что ж, сейчас Макс как никогда готов был получать ответы на свои «гребаные вопросы», которые даже не считал своими — какое ему вообще было дело до всех этих грузовиков и русско-итальянских разборок? Но раз уж он вызвался помочь Владу, значит проблемы Влада были его проблемами, а интересовавшие Лема вопросы интересовали и Макса. — Я не буду спрашивать, каким образом ты со своей шайкой ухитрился похитить грузовик с оружием у русских. Я хочу знать, куда ты его запрятал. Все еще находившейся на груди Гоньитти рукой Макс почувствовал, как при упоминании русских его сердце пропустило удар, а потом заколотилось вдвое чаще обычного, с такой силой, что, казалось, готово было оставить на коже детектива пару синяков. Самыми неприятными чувствами в жизни Винни были страх и досада, и так получилось, что именно эти два чувства сейчас до краев заполняли все его существо. Липкое, до тошноты омерзительное чувство страха подкатывало к горлу, с каждой минутой неумолимо возрастая, словно снежный ком, ломая все на своем пути, попутно сметая все остатки решительности, которой у Винни изначально было ничтожно мало. Параллельно с этим сложившаяся ситуация била по больному, сильно задевая его самолюбие: опять Пейн угрожает ему оружием, опять выпытывает информацию, опять Винни стоит перед ним в полном бессилии и опять, черт возьми, подчиняется. И если многие начинают корить себя или даже испытывать к самим себе ненависть за такие чувства, то Винни от такого не страдал. Самобичевание было ему несвойственно. Себя он любил слишком сильно, чтобы ненавидеть, поэтому вместо ненависти в нем закипало чувство горькой досады. — Сначала убери пушку! Такого вида угрозы — с приставленным к какой бы то ни было части тела стволом — вызывали у Винни ноющую боль в кишках и болезненные воспоминания об одной из последних встреч с детективом Пейном. В тот злополучный день Гоньитти крепко досталось: пытаясь выведать у него информацию о Люпино, Пейн сначала всадил ему пулю в живот, а потом преследовал раненого Винни по скользким, покрытым наледью крышам нью-йоркских домов, пока тот окончательно не растерял по дороге все свои силы. Тогда Гоньитти чуть не распрощался с жизнью, хотя такой исход был бы для него куда предпочтительнее того, что ему пришлось пережить потом. Каждый раз он с содроганием вспоминал, как после этого случая буквально жил на обезболивающих, вызывавших постоянные ночные кошмары и галлюцинации, и больше всего ему не хотелось, чтобы это снова повторилось. Он готов был сделать все, лишь бы больше никогда в жизни не испытывать эту боль. Перспектива собственной смерти пугала Гоньитти едва ли не до потери сознания, но боли и ее последствий он боялся намного сильнее. — Имей совесть, Винни, ты сейчас не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Может, еще потребуешь привести твоего адвоката? Макса Винни начал откровенно раздражать. — Я весь внимание. На тот момент Винни остался практически один: босс отказался давать ему людей и вообще всячески помогать Гоньитти, чего последний совершенно не понимал. Подумаешь, устроил парочку разборок с русскими, надо же хоть кому-то попытаться умерить их пыл! Короче говоря, у него осталось несколько помощников, вместе с которыми он угнал у Лема злосчастный грузовик с оружием. Оружие ведь можно продать кому-нибудь очень влиятельному и, как следствие, снабдить себя парой тысяч хрустящих зелёных купюр и новыми союзниками. Без денег и связей в мире криминала жить не очень-то просто, а если тебя, ко всему прочему, хочет пришить русская мафия и еще бог знает кто, то и подавно. Поэтому он молчал. Максу непривычно было видеть Гоньитти стоящим с закрытым ртом дольше двух минут, да и ему, в общем-то, было невдомек, что в душе Винни сейчас происходит сложнейшая дилемма в его жизни: сказать все Пейну, и тогда он вернет грузовик туда, где он по праву должен находиться, а Винни не останется ничего, кроме как каждый день ждать своей смерти, либо же молчать, и тогда Пейн, эта подлая, продажная ищейка, убьет его собственноручно, или еще хуже того — начнет грубой силой выпытывать у него информацию. Уже проходили этот урок два года назад. Словом, один вариант был плох, второй еще хуже, и Винни оказался, что называется, между молотом и наковальней: молотом был Пейн, наковальней — кто бы то ни было другой. Гоньитти уже начало казаться, что в Нью-Йорке не осталось человека, который не горел бы желанием выпустить из него потроха. — Винни, Винни, не думаешь ли ты, что если я оставил тебя в живых в прошлый раз, то сделаю так и сейчас? На этот раз никто тебя спасать не собирается. Слова Пейна звучали как самая банальная, ничем не обоснованная угроза, и Винни готов был душу продать, лишь бы это действительно было так. На деле же намерения Пейна были серьезнее некуда, а надежда на спасение превратилась в пыль еще в ту секунду, когда детектив показался на пороге его кабинета. — Сколько этот хренов русский тебе заплатил?! Я заплачу больше, только отвали! Когда стоишь на краю пропасти, оставшись практически ни с чем, приходится и не так изворачиваться. — Прости, Винни, я уж и подзабыл, что ты из тех людей, которые не ищут легких путей. «Беретта» больше не держала на мушке буйную голову Гоньитти: она плавно спустилась чуть ниже, туда, где у человека находятся кишки. Еще секунда — и от ужаса у Винни подкосились бы ноги. — Ладно, ладно, ладно, остынь! Подлая ты сволочь! Грузовик в гараже на 3-й улице, как выйдешь отсюда — сразу направо, там рядом на стене граффити со шприцем, не пропустишь! Человек в приступе страха — существо неосмотрительное и от этого крайне непредсказуемое. Порой в таком состоянии он способен начисто лишиться рассудка, так же, как сделал это Винни. Все ещё находясь на мушке у Макса, все еще чувствуя упиравшийся ему в живот пистолет и как никто другой зная, что любая такая попытка строго карается детективом Пейном и его «Береттой», он ринулся к столу за револьвером, а Макс Пейн...реакция Макса Пейна не заставила себя долго ждать, и уже буквально через долю секунды его глазам предстал кровавый след на стене, а прямо у его ног, зажимая фонтанирующую кровью рану, задыхался и скулил Винни. Говорят, если человек чего-то боится, то это «что-то», как правило, непременно сбывается. Винни никак не мог понять, почему в его случае это утверждение работает только в одну сторону. Почему его самые сильные, самые навязчивые желания никогда не воплощаются в жизнь, почему чертов Макс Пейн всегда добивается того, чего хочет, а Винни вынужден орать от боли в луже собственной крови и проклинать свое гребаное невезение. Вот и сейчас, в очередной раз добившись своего, детектив Пейн просто спокойно ушел, снова оставив Винни умирать. И Винни снова не умер. Может, потому, что был живучей сволочью, а может, из-за того, что такому нелепому человеку по статусу была положена куда более нелепая смерть в недалеком будущем. Кто знает.