Этюд о Миях

      Атсуму нравилось везде быть первым.       Он первым родился, первым научился ходить, заговорил на несколько недель раньше брата (назвав того «дураком»), первым заинтересовался волейболом. Единственное, в чём он был вторым, так это в скорости приёма пищи. Вероятно, он и в этом мог обойти близнеца, если бы постарался, но, по его же мнению, есть так быстро «просто отвратительно».              Никто не удивился, что Атсуму первым совершил каминг-аут. Разумеется, сделал он это в своём стиле: очень драматично, с длиннющей подготовленной речью, и в конце они с мамой обнимались и плакали. Осаму просто стоял в сторонке, но заметил во взгляде брата какую-то нерешительность. Они знали друг друга от и до, но, тем не менее, это были большие новости, и Осаму знал, что признаваться в чём-то подобном может быть весьма страшно. Он знал, конечно, он знал, поэтому поступил как обычно: прыгнул в ледяную воду вслед за братом.              — Я тоже гей.              Атсуму на мгновение удивился, но потом его взгляд смягчился, а губы растянулись в косую ухмылку.              — Ты ведь не пытаешься просто подражать мне, а?              Он пытался поддразнить Осаму, но тот читал его, как открытую книгу: его плечи расслабились, он перестал сжимать край футболки, черты лица были уже не такие напряжённые.              — Не поверишь, но мир не вращается вокруг тебя.              — Сомневаюсь, но ладно.              — Мальчики, — прервала их мама, всё ещё со слезами на глазах, но она улыбалась, и у Осаму будто гора с плеч свалилась. Он и не осознавал, как тяжело было даже просто дышать последние несколько месяцев, осознавая, что девушки не притягивают его взгляд так, как парни. — Не ссорьтесь.              Осаму нахмурился и злобно посмотрел на брата.              — Ну и ладно, говнюк.              — Сволочь, — тут же ответил Атсуму и высунул язык.              Их мама просто вздохнула и снова обняла их — одного справа, другого слева, прямо как в детстве. Осаму состроил мину для Атсуму за её спиной, но оба не возражали. Судя по лицу Атсуму, ему тоже пришлось нелегко. Но сейчас можно было дышать спокойно.              Разумеется, Атсуму первым обзавёлся парнем. Для их мамы это были огромные и важные новости, но никто особо не удивился, что Атсуму так быстро нашёл себе кого-то. Речь ведь шла об Атсуму, у него едва ли на лбу не написано «СМОТРИТЕ НА МЕНЯ». Но Осаму это не сильно напрягало.              А вот напрягало его то, что с первым парнем пришло и первое расставание, к которому Осаму оказался совсем не готов. После шестнадцати лет, на протяжении которых Осаму был вынужден разбираться с истериками и капризами Атсуму, он всегда знал, чего ожидать, знал, что сказать или сделать, когда Атсуму был в том или ином состоянии. Осаму знал, когда не трогать его, когда подоставать или, наоборот, немного отстать от брата.              Атсуму выплёскивал своё недовольство и разочарование самыми разнообразными способами. Иногда он орал, иногда просто топал по дому с агрессивной аурой, иногда просто дулся на весь мир, а зачастую дрался с Осаму, и потом обоим перепадало от матери. Всё это Осаму было хорошо знакомо, и он знал, что делать.              Но он понятия не имел, что делать с рыдающим Атсуму, который сидел в ванной и явно пытался вести себя тихо.              Во-первых, Атсуму никогда не пытался вести себя тихо. Он был самым громким человеком, которого Осаму не посчастливилось знать, и, если он был где-то рядом, его всегда было слышно. Осаму практически уверился, что Атсуму не умел говорить шёпотом.              Во-вторых, что важнее, Атсуму не плакал вот так. Иногда, если он сильно злился, то невольно начинал плакать, когда кричал. Ребёнком он тоже иногда плакал, когда у мамы была ночная смена, и за ними присматривала няня. Но они уже не были детьми, и плакал он сейчас явно не со злости.              На мгновение Осаму думал притвориться, что он ничего не слышал, потому что он не был уверен, как реагировать, но от очередного приглушённого всхлипа у него что-то сжалось в груди, и он понял, что не мог просто взять и уйти.              Осаму медленно открыл дверь в ванную и увидел брата сидящим на полу и немного дрожащим: колени подтянуты к груди, щёки в слезах, а в руке — мятая футболка, которую он прижимал к лицу, чтобы быть тише.              Осаму неуверенно шагнул внутрь.              — Тсуму?              Атсуму сильно дёрнулся, убрал футболку с лица и удивлённо посмотрел на Осаму какими-то остекленевшими глазами, и Осаму практически его не узнал. Атсуму был неуязвимым, он летел по жизни, как метеор, никогда не тормозил и сносил всё на своём пути, совершенно не заботясь о мнении окружающих. Человек, сидящий перед Осаму, выглядел совсем иначе. Он сутулился, глаза покраснели от слёз, но хуже всего был голос, слишком тихий и не похожий на Атсуму:              — Не смейся.              — Не, — так же тихо ответил Осаму. Но для Осаму это было совершенно нормально, таким он был человеком. Атсуму же мог запеть во всё горло в семь утра, выводя из себя и брата, и маму.              Да, Осаму иногда пинал лежачего Атсуму, но только не тогда, когда всё было действительно серьёзно.              Он присел рядом с братом. Осаму никогда не чувствовал себя так напряжённо рядом с ним, но, когда они чуть столкнулись плечами, а Атсуму проглотил очередной всхлип, Осаму невольно расслабился. Он напомнил себе, что это был всего лишь его брат, который тоже мог иногда не выдерживать, и это нормально.              — Всё нормально, — пробормотал Осаму и повернулся к Атсуму, который прижимал футболку к лицу, но смотрел куда-то в пустоту. — Он всё равно был тем ещё ублюдком.              Атсуму снова издал странный звук, отчаянно пытаясь подавить рвущиеся наружу рыдания, и Осаму щёлкнул брата по лбу. Возможно, он слегка переборщил, зато сработало — Атсуму резко вытаращился на него вместо того, чтобы пытаться прожечь футболку взглядом.              — Прекрати, придурок, задохнуться пытаешься? Просто поплачь, блять, это же просто я.              Атсуму удивлённо уставился на него, всё ещё плача, и одну, две, три секунды спустя его нижняя губа задрожала, лицо сморщилось так, каким Осаму его никогда не видел, и он так надрывно вскрикнул, что Осаму как громом поразило. Он инстинктивно протянул руки, дёрнул брата к себе поближе и прижал к груди, чтобы дать проплакаться. Это было непривычно, странно и сбивало его с толку, но Осаму было как-то всё равно. Атсуму было больно, и он всё бы отдал, чтобы помочь. Но он был бессилен, поэтому просто держал его и надеялся, что вместе со слезами, которые уже намочили его собственную футболку, сможет забрать у брата хоть часть этой боли. Он бы с радостью сделал это, лишь бы Атсуму перестал так душераздирающе плакать.              Отчасти это сработало, потому что несколько минут спустя Атсуму немного успокоился, зато в груди у Осаму что-то непривычно сильно болело. Он не спросил, что случилось. Атсуму обычно никогда не затыкался, и если он не заговорил об этом сам, значит был ещё не готов. Осаму не хотел, чтобы он опять зарыдал.              — Вставай, — он пихнул Атсуму и встал, потянув его за собой. — Умойся и приходи на кухню.              Уже пора было ужинать, а их мама работала допоздна, поэтому Осаму надеялся, что любимая еда как-то поможет.              Атсуму пришёл на кухню чуть позже; глаза у него всё ещё были красные, но лицо уже высохло. Он плюхнулся на стул, глядя на то, как Осаму нарезал овощи.              — Я не очень голоден.              — Заткнись, — ответил Осаму и вернулся к плите.              Он впервые видел брата в таком состоянии, но по сути дела это была ещё одна истерика, просто более серьёзная. Он подуется, пострадает, но в итоге всё переживёт, потому что сколько бы Осаму ни дразнил Атсуму за постоянное ребячество, он знал, что силы воли ему не занимать.              Поэтому он просто поставил перед ним тарелку горячей еды и слегка треснул по затылку, чтобы наверняка. Атсуму заскулил и одарил его злобным взглядом.              — Ешь давай, — сказал Осаму и сел напротив, принявшись за свою тарелку.              Атсуму по-прежнему раздражённо поглядывал на него, но хотя бы взялся за еду, причём так быстро, что закончил почти одновременно с Осаму. «Не голоден». Как же.              Обычно они заспорили бы насчёт того, что будет мыть посуду — вообще это должен был быть Атсуму, раз Осаму готовил, — но сегодня Осаму просто собрал тарелки и встал у раковины. Атсуму, разумеется, не оставил это без внимания.              — Понял-таки, что я прав?              — Не, — спокойно ответил Осаму, закатил рукава и начал отмывать сковородку. — Просто решил, что чем меньше времени ты проводишь на кухне, тем лучше. Не хочется потерять ещё больше тарелок из-за твоей неуклюжести.              — Да я только одну разбил!              — В этом месяце — да, но за свою жизнь ты, наверное, изничтожил половину нашей посуды.              — А ты вообще никогда ничего не разбивал.              — Не-а, — разумеется, они оба понимали, что Осаму приврал, но Атсуму снова начинал ругаться с ним, как обычно, и Осаму это нравилось. — Не у всех же руки из жопы растут.              — Да пошёл ты, — выкрикнул Атсуму, и Осаму довольно ухмыльнулся. Так как он стоял спиной к брату, тот всё равно не увидел бы. — Я — охуенный связующий, и ты это знаешь. Просто завидуешь, что не стал таким же крутым, как я.              Связующий из Атсуму действительно был получше, хотя именно Осаму первым сыграл на этой позиции. Но, во-первых, он осознанно захотел стать нападающим, а во-вторых, он скорее воткнётся головой в раковину и утопится, чем похвалит брата.              — Да нечему у тебя завидовать, если честно.              Ему в затылок прилетела мягкая подставка для чашки, он нахмурился, повернулся и вытер руки об лицо Атсуму.              — Какого хрена, Саму, фу!              — Прекращай ныть и сделай попкорн уже. Не всё же мне одному делать.              Атсуму на мгновение замер, всё ещё вытирая грязную воду с лица.              — Попкорн?              — Да, — Осаму вернулся к столу, чтобы вытереть и убрать посуду. — Я хочу посмотреть тот новый ужастик. Если хочешь присоединиться, плати попкорном, чтобы я тебя терпел, иначе выпинаю с дивана.              — Пф, как будто ты сможешь посмотреть ужастик в одиночестве, — фыркнул Атсуму, но встал и пошёл за миской для попкорна. — Когда мы в прошлый раз смотрели ужастик, ты спал с ночником.              — Ни хрена подобного.              — Я всё видел. Ты думал, что я уже уснул, когда включил его, но я не спал.              — Забавно, а я ведь помню, как на следующее утро ты сказал, что сразу же заснул и спал, как младенец. Значит и тебе было не так спокойно, а?              — По крайней мере, мне не нужен был ночник.              — Заткнись и готовь попкорн.              Осаму действительно не был фанатом ужастиков. Он не имел ничего против, но и смотреть их не хотел. Вот только Атсуму их обожал, а больше Осаму ничего не придумал, чтобы не дать тому сидеть в одиночестве и дуться весь вечер.              Поэтому он перетерпел два часа страшилок, дешёвых спецэффектов и кровищи, но хотя бы Атсуму смеялся — пускай и за счёт Осаму — а Осаму смог побросать ему попкорн прямо в лицо. Всё было не так плохо.              Когда стало слишком поздно, они прибрались и пошли спать. Атсуму, как обычно, пнул Осаму в колени и, ухмыляясь, вскочил на верхнюю койку, чтобы сбежать от гнева брата. Осаму обозвал его, выключил свет и упал на нижнюю койку.              Он помнил тот день, когда мама купила им двухъярусную кровать, убедившись, что они случайно не упадут с неё ночью. Атсуму тут же запрыгнул на лестницу и забрался наверх с криком «Чур я наверху!». Осаму немного поспорил из принципа, но на самом деле не возражал. Вставать с утра и так было тяжело, лестница бы всё только усложнила. Не все такие бодрые и надоедливые с утра, как Атсуму.              В спальне стояла тишина, которую нарушало лишь их дыхание. Оно успокаивало Осаму, хоть он в этом никогда и не признался бы. Подумав, что вечер закончился сравнительно неплохо, он уже начал засыпать, как вдруг услышал всхлипы сверху.              Он открыл глаза, проморгался, чтобы убедиться, что ещё не успел заснуть, но несколько секунд спустя услышал то же самое. Осаму глубоко выдохнул и поднял одеяло.              У Атсуму перехватило дыхание — видимо, он думал, что Осаму уже спал, — но Осаму просто выбрался из кровати и забрался наверх.              — Подвинься.              Да, Атсуму явно плакал, хоть и попытался это скрыть, протерев глаза. Они не задвинули занавески, поэтому в комнату падал бледный лунный свет, который его и выдал.              — Что ты делаешь?              Он всё равно подвинулся, и Осаму плюхнулся рядом, стянув половину одеяла на себя. Койки явно были слишком маленькие для двух практически взрослых парней, но Осаму было всё равно. Между ними всё равно не существовало «личного пространства».              Осаму хотел обратить внимание на слёзы брата (всё равно оба знали, что он заметил), но передумал. Застать Атсуму в таком состоянии не раз, а два за день — такого удара эго Атсуму не выдержало бы, так что Осаму решил подставиться.              — Не могу заснуть. Последняя сцена в фильме была просто жуть.              Атсуму усмехнулся. Он явно всё ещё немного плакал, но Осаму заметил, что он казался более расслабленным, и понял, что всё сказал правильно.              — Говорил же, что ужастики тебе не по зубам.              — Ну и пофиг, — фыркнул Осаму. — Не храпи мне в ухо, а то запинаю.              — Как грубо, Саму, это ведь ты сюда забрался.              — Заткнись и спи.              Атсуму ещё немного всхлипывал, но ровно и спокойно — видимо, он просто успокаивался. Вскоре в комнате снова воцарилась тишина. Когда Осаму удостоверился, что больше слёз не будет, он закрыл глаза и начал засыпать.              Буквально несколько секунд спустя что-то облокотилось на его плечо, и Осаму, снова глубоко выдохнув, чуть приобнял брата одной рукой и прижал поближе. Атсуму издал удивлённый звук — конечно, он явно не стал бы ложиться поближе, пока Осаму не спал, — но не отодвинулся, и Осаму тоже промолчал, только устроился поудобнее.              Он и не помнил, когда они последний раз так спали — наверное, несколько лет назад, — но когда он услышал, что дыхание Атсуму выровнялось, а его грудь стала ровно подниматься и опускаться под его рукой, Осаму понял, что ему было всё равно.              Когда они проснулись на следующий день, их мама счастливо напевала что-то себе под нос на кухне, готовя завтрак. Братья не заметили её новую заставку на телефоне — два близнеца, умиротворённо спящие и приобнимающие друг друга.