Пьяное и снежное Рождество

      p. s. Я называю новый год Рождеством, потому что новый год звучит долго, а Рождество красивее.       Опять. Снова Андрей в пьянь так, что вспышки в глазах и голова кружится. Снова толкает странные речи, которые потом заглушит либо очередной пьяный гул, либо бубнёж обо всем на свете. Снова его голос звучит таким непонятным, таким раздражающе громким и таким родным для Димы. И несмотря на то, что уже кучу людей стали выкрикивать нам с улицы, чтобы мы убирались прочь, я продолжал ждать, пока мы пойдем домой. Я был готов ждать сколько угодно, лишь бы не прерывать наш с тобой обыденный диалог. И сейчас, ты, полный алкоголя, который уже сдавил все вены и пульс, рассказываешь мне очередную историю с прошлых ночей. Какой тебе попался ужасный заказчик, и как твоя кровь стыла в венах, когда он пытался войти в тебя.       В уши тогда добился пульс сильнее и сильнее, прямо как ты любил говорить про своих многоразовых мужиков. Кровь готова была отбиться от всего тела и покинуть его.       Становилось холодно, и не потому что сейчас уже поздний предрождественский декабрь, а потому, что на душе мерзко и снежно становилось от одних только этих взысканий. О чертовых мужчинах, с ростом выше Диминого в двадцать раз. О Мужчинах, что своими грубыми, ладонями сжимают его талию. О мужчинах, которые не любят тебя.       Андрей часто думает, что Дмитриев пытается отпихнуть его от себя, заставить тихо и мирно пропасть из его такой никчемной жизни просто, потому что помимо роликов, Андрей подрабатывает шлюхой в каких-то клубах у черта на куличиках. Но никогда Дима не отворачивался от него. Часто его машина стояла около дома этих мужчин, что ебали где-то и как-то Андрея, а после, когда он выходил из дома вместе с Андреем, то в глазах Димы мерцали звезды, наконец-то, спустя долгое время.       После этот кошелек отдавал ему свëрток бумажных купюр, целовал в щеку, и закрывал дверь.       Дальше все шло как в обычной жизни: Андрей, усталый и измотанный, садился на переднее сиденье к Диме на уже приготовленное ему место с подстилкой и подогревом, чтобы не застудить измученную задницу этого рыжего придурка. Андрей жаловался на все подряд, а после, с легким выдохом, тратил больше половины заработка в клубах на пиво вместе с Димой. И хоть Дима не часто пил, а если и пил, то только с Андреем, он никогда не отказывался от предвзятости друга напоить его. Часто Дима советовал ему, что не стоит ему сливать все деньги сразу, но обыденность друга бывала сильнее натуры Дмитриева, и он просто доплачивал бармену за то, что Андрей заказал еще пару стопок уже из его кошелька. Дима никогда не ругался на него, он понимал, что такая работа может сильно изнурить парня.        — А чего ж не уйдешь тогда? - Дима ради приличия делает вид, что глотает противную водку из второй стопки и ставит ее на прилавок.       — Не могу, Дима, - Андрей же, выпивает свою стопку сразу, без закуса. И из-за частого такого закида алкоголем, уже освоился на таких порциях. Хоть и подавился пару раз, но освоился.       — Есть какие-то причины? Почему бы тебе не найти работу, которая принесет тебе доход куда больший, чем торговля телом?       Дима делает паузу прежде, чем указать на профессию Андрея, и уже успел словить подозрительный взгляд на них бармена, от чего щеки медленно расползались в красном румянце.       — Не получится, - кратко бросает тяжелой фразой Андрей и выпивает вторую стопку, чью Дмитриев пододвинул ему жестом мол: "не хочу". — Я ничего не умею.       Дима хмыкает и решает, что диалог этот идет в чертову бездну, в ту самую, от куда не вылезти и не выбраться, и лучшим решением было просто заткнуться и продолжить говорить о тупых мужчинах его рода и представителей семейства кошачьих в подъезде Андрея. Была бы жизнь такой же легкой, как эти посиделки.       И вот, после очередной ночи с одним из мужиков, оба сидели в богом забытом лишь клубе. Андрей сегодня выпил слишком много, чтобы здраво рассуждать или как-то взаимодействовать с барменом, кроме того как попросить у него очередную стопку за повторные деньги. Диме пришлось отклеивать его от ламинированной стойки и тащить проветриться на улицу, и хоть как-то дать Андрею прийти в себя. И хоть на улице был уже конец декабря, снега не было ни в ноябре, ни в середине того же месяца. Тридцать первое число, как-никак.       Ночь. Люди готовятся к принятию и дарению своим родственникам подарков и наоборот. Режут салаты и чистят мандарины. Такой народ как Дима, например, подготовился заранее, и уже поставил на паркет наряженную во все известные для елок одежды искусственное дерево. Дима знал, что все так и будет, знал что в самый последний момент он потащит забирать с клуба Андрея, что даже ходить не мог. Поэтому сделал все заранее, со спокойной душой вдохнул воздух.       — Дим, а Дим... - Андрей прошептал это так громко, как только мог. Как только могло его горло или сердце высказаться. (не агрессивное предложение)       Дима вслушивается в этот шепот. Его разум затмевает, когда в голове резко появляется сцена, где мог еще бы Андрей шептать с хрипом его имя, и на душе становится то ли тяжело, то ли от запаха алкоголя блевать потянуло. Он закрывает глаза и в экстазе стоит прямо таки за дверью хорового бара с тупыми, постоянно орущими друг на друга пьяницами.        — Дим, снег-к пошел.        Дмитриев открывает глаза. Улицу заполняют обильные хлопья серо-белых пушистых и холодных, конечно, перьев снега. Так много, и все в россыпную, так тихо ложатся. Тихо кружатся в вальсе разные хлопья, а после, словно на них упала сосулька, разбиваются в клочья и падают на землю, где еще не успев растаять до конца, накрываются еще парой снежинок. И так снова, и снова, и снова...       Красиво. И это всё, что можно было сказать.        — Дима, весь декабрь... Снега не было, а сейчас уж... Па-пашш-ол... - растягивает в пьяной манере речи, как и в баре пару минут назад слова.       Дима смотрит на Андрея, а тот на него, и после отвечает кратко:       — Вижу.       Лицо Андрея такое... Не такое как снежная, заметенная белыми хлопьями улица. Дима любил эту загадочность в его зеленых глазах, а когда он напивался, то его взгляд становился будто ярче как-то, яркие и прекрасные зеленые глаза, и это все, что хотел Дмитриев видеть. Такой, слегка усталый, но полный живности и даже любви взгляд. Понятно становилось, почему тупые мужики предпочитали чаще всего заказывать Андрея, чем других мальчиков или девушек. Каждый видел в нем что-то особенное, но все они слепые, ведь только Диме дано было видеть всю красоту его глаз каждый день.       Красиво, и это далеко не все, что можно было сказать.       Прежде чем ехать домой, Андрею нужно было хоть как-то продышаться. Пил он часто, поэтому его желудок мог прямо сейчас выблевать все, что только мог выблевать.       Дима аккуратно хватает друга за плечи, совершенно не намекая на свой жест заботы, нет, просто приобнимая рукой за плечо ведет к лавочке, чтобы тот пришел в себя хоть на грамм здравого смысла.       Андрей не думал сопротивляться, он, кажется, вообще ни о чем не думал.       И вот, возвращаясь к определенному участку времени, напоминая про бубнёж Андрея, разыгрывается странный диалог, который после запомнится Диме на долго, а может даже навсегда.        — Дим, у тебя есть девушка? Или пар-парень, - Андрей молвил это в своем пьяном тоне обыденно, будто каждый день спрашивал такое.       Дима хлопает глазами, вспоминает, пытается, и вновь хлопает. За всю свою жизнь он относился к любви так же, как собака относится к кошкам. Да, фрагменты приязни были. В детском садике Дима по уши влюбился в девочку, которая случайно въехала ему по лицу детской коляской. Дарил ей шоколадных зайчиков, мандарины и ириски-кошечки, до того момента, как не узнал, что она любит другого мальчика. Детское сердце еще не умело разбиваться, но Дима долго грустил из-за этого. Тем не менее, его первый опыт в любви был очень слаб, чтобы воздействовать на него в будущем.       Другая же любовь ему выпала в девятом классе: Тринадцатилетний подросток из Украины, с раздражающим громким голосом, который после снимался у него в анти-грифах. И что вышло из этого? Дима высказался на счет этого, как можно в мягкой форме, а дальше, дальше была боль. Неминуемая, сильная и резкая. Над его чувствами посмеялись, не приняли их за серьезный расклад. Дима не ел, не пил, месяцев три так точно, а после, после стал сухариком, которого ничего не могло растопить. Ни кошки, ни мышки, ни слащавая любовь. Ну, до того времени, как появился Андрей.       — Нет.       Андрей усмехается "и икнув и ойкнув" со своим озабоченным "извини" смотрит Диме в лицо и жестикулирует руками по воздуху, который засыпает снежный бриз.       — Ты безумно красивый...       Дима словно задохнулся, его горло перестало дышать, а сердце на миг замолчало. Кожу покрыла волна чего-то горячего. Андрей вновь продолжил.       — ...Милый, веселый. С чего же не откроешь свое сердце... М...       Дима приоткрывает рот, внутри него, кажется, сейчас воспылает пожар. Губы не смеют шевелиться, легкие дышать, сердце стучит так сильно, как только может.       — ...М ...Какой-т-то... - Андрей, выставляет указательный палец вверх и смотрит в небо, —...Девочке или мальчику, во!       Сердце Димы затихает, воздух вновь набирают легкие.       — Ну, я хотел бы, но не могу, - на Дмитриева приживается печаль, а голос чуть расстроенный и подавленный. Он боится. Боится, что Андрей его не поймет так, как хотелось бы Дмитрию, чтобы его поняли. Боится потерять все, как в прошлый раз, когда он любил и доверился.       — Па-... чиму? - растягивает на два слога с пьяной издевкой Андрей, облокотясь на заснеженную спинку лавочки двумя локтями, подпирая их себе под щеки.       — Меня не поймут, Андрюх.       Андрей, без корысти и злости, состроил печальную мордашку и со всей своей души печали, спрашивает так отчетливо, будто и не напивался вовсе.       — Почему ты так думаешь?       Дима не думал, Дима знал. Андрей - он ну не создан для отношений. И даже если он и признается, то Андрей сделает не больше, чем просто поймет его и примет чувства, но никак не ответит на них взаимностью.       — Меня не любят.       — Оу, - Андрей закусывает губу, и убирая одну ладонь, согнутую в кулак, из под щеки и наклоняет голову в бок, смотря прямо Диме в душу, — кто этот придурок?       "Это ты боже, блять, скажи ему, ты так устал от своей натуры, просто скажи ему. Он не запомнит это, он пьян в дудку!" Разум твердит разные вещи, но Диме страшно, слишком страшно, чтобы сказать правду, поэтому он соврëт, как всегда, обходя эту тему, как и в прошлые разы.       — Этот придурок - смысл того, для чего я сейчас тут, живой и невредимый.       Андрей, кажется, не понял его.       — Что?       Он бросает это кратко, словно реально не осознал, что Дмитриев имеет в виду. Наверно, не стоит доказывать человеку, что его любят, пока он сам этого не поймет. Так любил рассуждать Дмитриев, и именно поэтому никогда не начинал первым. Хоть и на канале вы видите его лидерство и важность действий, в жизни Дима какой-то неуверенный милаш, который пытается добиться взаимности от всего белого света. А под словом света, он имеет в виду...       — Андрей, забей уже.       Дима цедит это словно сквозь сеть и прикусывает язык передними зубами, пытаясь заткнуть бешенное в недоумении сердце и душу.       — А ты это... Стихи ему пише-ш... - Андрей никак не унимается, — Типа я знаю штуку, когда признаться не в хуй, а в душе тяжело, то пишут письма. Я бы ст.. Стих... написал, во!       — Пишу. Но для себя.       Дима говорит правду, чтобы Андрей наконец-то угомонился.       — О, зачитай какой-нить.       Дима глубоко вздыхает, так глубоко, что легкие готовы сорваться и закричать. Пульс бьет по венам в руках, а горло сейчас так болит, словно Дима глотает камень.       — Поехали домой? - Дима вздыхает, слегка устало и морщится от ледяного ветра, дующего прямо в лицо шатену, и подле, просто отведя взгляд от рыжика, не дождавшись его ответа, шарит в кармане в поисках ключей.       — Дима..        Андрей дергает его за рукав куртки и сопит.       — Давай дома поговорим?       Ключи попадают в руку только сейчас, и Дима, вздохнув с облегчением, вытаскивает их. Аккуратно вырезанный стикер с голубой машинкой, который подарил Андрей еще в его шестнадцать лет, Дима всегда закрывал пальцем, боясь что Андрей что-то не так предпримет. Аккуратный брелок с шерстяной рыжей собакой, которую Андрей назвал "Плюшка", болтался на пластмассовом кубике электронной матрицы ключа. И Дима, наконец-то щелкнул по кнопке и открыл двери.       — Все, поехали домой.       Дима подходит к черному автомобилю и дергая за ручку двери, открывает ее. Андрей, мутно плетясь за ним, и стараясь не так часто спотыкаться об свои ноги или же воздух, сел на переднее сиденье.       Андрей, мямлит что-то очень тихо, и Дима закрывает его дверь, чтобы не замело в салон. Обходит машину, и только-только открывает свою дверь, как Андрей уже спал.       Молча улыбнувшись, Дима тянется к его сиденью, и тяжелой мужской рукой нажимает на кнопку ремня. Тихо-тихо, чтобы не разбудить парня, тянет черный ленточный ремень, чтобы застегнуть его и вдруг. Ох черт. Лицо Андрея поворачивается прямо к его лицу. Усталые глаза, накрытые веками, были плотно зашиты длинными черными ресницами, которые Андрей никогда не красил, хоть и мечтал. Раскрасневшиеся от алкоголя щеки и нос, покрытые веснушками, и тихие вздохи, прямо в лицо Диме. Он слишком рядом, слишком запретен, чтобы сдвинуться с места.       Дима перестал дышать. Его рот приоткрылся, а глаза смотрят то на закрытые глаза, то на губы.       И что потом?       Быстро пристегнув его, Дима отворачивается, преодолев слишком сильный порыв поцеловать. Даже когда он спит, он мог почувствовать, что его целуют, что не хотелось бы Диме. Он не хочет терять вновь. Не хочет ошибиться, и именно поэтому, пока все ходят по льду, для Димы он слишком тонкий, чтобы посмотреть хоть в его сторону.       Ключ зажигания оборачивается и машина, вжахнув своим движком, завелась. Дальше все прошло без помутнений. Правда из-за снега Дима чуть не перепутал знак об расслоении дороги и какую-то старую бабку, которая поперлась через дорогу не по пешеходному переходу. Дима еле успел затормозить, пока старая карга махалась на машину палкой и что-то громко ворчала. Знак Димы "чшшш" и указ пальцами на Андрея на бабку не действовал, поэтому вседушно, из-за ее ебучего громкого голоса, чуть Андрей и не проснулся. Дима заметил, что он зашевелился, поморщился. Дальше просто проехав мимо пожилого человека, Дима наконец свернул на свою родную улицу, заметенную снегом и засыпанную метелью.       Поворотник, зеркало заднего вида, выключение печи, которая, собственно, не грела, парковка, и наконец все. Тихо открыв дверь, как бы не разбудив Андрея, Дима выходит с машины и думает, как лучше поступить.       Есть три выхода:       Первый - просто оставить его в машине, и это самый наихудший выбор. Предновогодний день проводить в машине не в кайф, особенно, если печка в его машине давно "сгорела", Андрей замерзнет.       Второе - попробовать вытащить его из машины, разбудив. Это тоже плохо. Он так пытался сделать его сон более крепким, безопасным. Таким спокойным и не разбудить, чтобы просто раскумарить его еще пьяное тело и дотащить до квартиры? Нет, не вариант совсем.       А третье - просто импровизировать. И так Дима и поступил, это было самым лучшим, но очень опасным решение для него самого.       Его руки нежно охватывают то за спину рыжика, то за ноги, и легонько подняв из машины. Он просто вытаскивает его на руках. Жизнью клянётся, если Андрей бы не спал или же он сейчас проснется, он бы просто сгорел от стыда и других более скрытых мыслей, возникающих у него в голове. Подходя к подъезду, на лавке вновь сидят ебучие старухи. Чем им не сидится дома, у своих батарей и кошек? Обещаю, если буду старым, из дому не выйду никогда в жизни. Одна косо смотрит, другая крестится, а третья хочет что-то пробубнить, но вовремя затихает от злобного взгляда Дмитриева. Андрей красиво смотрелся на его руках, так спокойно подходил своим маленьким тонким телом к его плечам и грудной клетке. В холоде прижимаясь ближе к свитеру под расстегнутой курткой и вжимался для получения теплоты. Но, что наверное к счастью, никто не поймет Диму, так как он бы хотел, чтобы его поняли.       Дима поднимается по этажам, стараясь аккуратнее наступать на ступеньки, хоть про пьяных говорят и "по утру не встанет с дури", Дима все равно боялся разбудить маленькое солнышко. Фредж давно хотел Рождество, волнуемое суматохами и приятным запахом зимы, давно хотел справить этот чудный праздник не в одиночестве. И вот, хоть и в пьяни, но тридцать первое число ему даëт шанс на это, спасибо богу, так сказать. Ну, и спасибо Андрею, который напился в дудку. Квартира открывается, и на пороге его встречает приличная атмосфера настоящий зимы: зал и коридор весь темный, мрачный и холодный, потому что Дима забыл закрыть балкон; холодноватые просторы ветра с улицы навивали в дом все гуще. Лишь бы снег не навалился, слишком много суматохи под почти что предрождественский денек, а если быть очень точным, то уже ночь.       Дима, опираясь об пятку мыском своими кроссовками, скидывает с себя ботинки и медленно идет в зал, дабы отнести Андрея на постель, чтобы тот наконец освободил его руки, хотя, Дима бы его ещё подержал пару минут. Больно теплое тело и такое родное прижилось к сердцу Димы за секунды.       Нагибаясь над одеялом, Дмитриев опускает со своих рук Андрея на кровать и тот, слегка повернувшись на бок, засопел. Шатен улыбается и накрывает его зеленоватый свитер в черной кожаной курточке белым пледом, мех которого был похож на кошачью шерсть по ощупи. Андрей, пару раз замерев дыханием, наконец расслабился своим телом и выпрямив ноги, уснул. Что Диме на руку. Нет, он не собирался пользоваться спящим человеком, он просто захотел посидеть один.       Вначале, Дима так и хотел, просто выйти, попить чаю. Наконец расставить по полкам разную новогоднюю хуйню, съесть мандарин и лечь спать на диван в другой комнате. Но после. После он подумал: а почему бы не...       Обернувшись перед тем, как захлопнуть дверь и покинуть комнату с Андреем, Дима смотрит в темноту. Ищет долгожданное прозрение или просто высматривает смысл того, что он остановился, ясно не было. Понятно было лишь то, что Диму что-то держало. Что-то сверхъестественное, необыденное. То, что заставило сердце подскочить на месте и вновь пуститься в пляс. То, что заставило подумать, какого это, спать рядом с любимым человеком?       Да и причем, только тридцать первое число, все что угодно можно сделать даже в само Рождество, которое, собственно либо уже наступило, либо оно завтра. Можно было успеть даже нарядить ёлку, а расставить по полкам всякую хуйню, пфе, легкотня.       Дима, берет себя в руки, кажется, впервые за этот день и решительно разворачивается, без страха и стягивает с себя балоневую куртку. Все это походило на очень знакомое порно. То ли Дима сам его смотрел, то ли Андрей рассказывал про очередной случай с мужиками, ну вот, опять Дима про них вспомнил.       А если быть честным и с вами, и с самим собой, Дима завидовал. Завидовал этим чёртовым кошелькам, что готовы отдавать любые деньги только для того, чтобы утихомирить свою неугомонно вставшую палку. Так по Диме и не скажешь, что он завидовал кому-нибудь, чаще нет, просто восхищался. Для него зависть была чем-то корыстным, ненужным в жизни, пока он наконец не понял всю сладость мерзкого чувства печали, от которого выть хочется.       Но Дима не ценит то, что ему чаще всего говорят прохожие. И те самые кошельки, сопровождая, иногда Андрея, даже до Диминой машины. Вздыхают, слегка потирают усталый бок, и выдыхая пар из рта, жалуются:       — Завидую я тебе, мужик.       Никогда Дима не завидовал себе, и не думал начинать. Но осознав сладость этой ночи, мог наконец осознать, что зависть самому себе, это не так уж и плохо. Даже приятно, как-то что-ли. Мужикам давалось время, а он, он мог часами проводить его с Андреем, и это, далеко не единственное, что могло разжигать его пылающую огнем кровь.       В душе сначала грело, а сейчас, стало мутно. Передумал. Состроив печальное лицо, Дима забирает свою куртку из комнаты и вдруг слышит полусонный бубнёж, который в ночи отразился звонким эхом.       — Не надо, - Андрей завертелся макушкой по перине и шумно выдохнул, привлекая за собой шоковый стресс, а потом уже и удивление Дмитриева.       Если бы у людей был чат над макушкой, то эмоцию Димы можно было просто отправить в чат, эмодзи "?", но это реальный мир, и поэтому, Дима оборачивается и вначале удивленно распахивает глаза.       — Не уходи, не надо, - что-то шепчет Андрей, уже гораздо тише, и вновь, переходит на бубнёж, — Останься со мной.       Дима понять не может, что происходит. Понял ли Андрей ситуацию, спал ли вовсе или вообще не спал.       — Ты спишь? - Дима тихо шепчет, склонясь над Андреем, подходя ближе к его, а если быть точнее, то Диминой, кровати. Свет от фонаря из окон не доходит до его бледно лунной кожи, лица не разглядеть. Неизвестно, спит он или нет.       — Дима, - глаза Андрея поворачиваются в сторону шатена, и Фредж наконец видит, что они захлопнуты. Обреченно делает глубокий вдох, а после насторожился. Парню снится кошмар, похоже, что уже не так хорошо, а то что кошмар связан и с ним самим, становится тоскливо, — Не оставляй меня.       Слова бьют прямо в душу, зарываются в куски плоти, проникают под кожу и растворяются в крови, создавая в теле жаркое ощущение волнения или стресса. Дима молча прикладывает ему руку к щеке и гладит большим пальцем.       — Я рядом.       Андрей сопит, и чувствует сквозь сон что-то теплое, от чего его дыхание вроде как, становится ровным.       — Дима, останься так, со мной, - Андрей запинается, что интересно, за сильный кошмар тревожит его и без того тяжелое сердце, — навсегда...       Дыхание Димы стынет. Он мечтал о таких словах всю жизнь, всю вечность и всë время своего существования. Так боялся сказать первым и что, слышит от пьяных речей друга. Тихо, совсем без резкости, Дима ложится рядом к человеку, к которому еще в шестнадцать неровно дышал, и что теперь, сейчас тебе уже двадцать один, старый придурок, а ты только додумался, что Андрей может быть полюбит тебя когда-нибудь. Чертов старый ты еблан.       Мысли, ругающие самого себя, заполняют голову. Плавят мозг, пока Дима приникает ближе к спящему Андрею, который еще что-то говорит в сторону Дмитриева и прижимается к его грудной клетке лицом.       Дима возвращается из своих мыслей. Тихо вздыхает и закрывает глаза. Так и прошла вся ночь, длинная и холодная для обычных людей, и такая яркая и теплая, для такого чудного существа как Дмитрий, с его вечно теплым солнцем в обнимку - Андреем.

***

      Дима просыпается и чувствует, что постель, на которой прежде лежал полный пьяни и дури в кровь Андрей, пуста. Холодная простыня заполняла ладонь и Дима, наконец осознал, что парня рядом нету.       Где же ты, Андрей?       И вот, глаза Димы замечают Андрея, стоящего у окна и смотрящего на засыпанную снегом улицу.       — С Рождеством тебя, Дима.