Чернокнижница

Маришка была чернокнижницей с пятого этажа. Нечесаной, странной и мрачной. А сейчас она на перекрестке стояла, ветер трепал волосы, а из наушников ревел Begemoth. Не то что бы он как-то по особенному с Князем Тьмы был связан, просто нравился по совпадению. – Девочка, дочка... – чернокнижница почувствовала, как кто-то настойчиво за рукав дергает, сбивчиво умоляя скрипучим голосом, – горе... Горе у тебя... – А? – Маришка неохотно обернулась, выдергивая один наушник. Позади нее стояла бабушка, уже совсем старая: сгорбленная, все лицо в морщинах и волосы седые, а глаза – навязчиво-внимательные, блестящие от слез и добрые, наверное. Чуть-чуть. Они ведь тоже врать могут, как выяснилось. – Вот перестанешь воск на руках чувствовать – пропала твоя душа... – тихо пробормотала старушка почти что себе под нос. Чернокнижница замерла на секунду, будто током ее ударило. Это который воск? Вчера она ведь ритуал проводила очередной и впервые свечку забыла в другую руку переложить, ладонь вся в воске была, а пламя чуть пальцы не обожгло. Так Маришка и не заметила даже. – А я... – девушка с невиданной болезненной жадностью вдохнула остро-утренний воздух. – Я, бабуль, уже перестала... – Эх, – старая женщина сокрушенно схватилась за голову, – пропала... Пропала твоя душа! Не верит в тебя больше бог! – А вы, когда его встретите, – Чернокнижница имела привычку усмехаться открыто, – передайте, что я тоже в него не очень-то верю. Старушка продолжает обреченно качать головой, причитая что-то свое, по-особенному жалобное. Сейчас так о чужой душе уже не сокрушаются. – Годков-то тебе сколько будет? – Двадцать пять, бабуль. Наушники снова – в уши. И почему это, интересно, все никак зеленый не загорается? Поломали светофор, что ли? К черту его. На красный. Маришка ведь спешит. Да только через секунду спешить становится уже некуда. Неслышный под ревом музыки скрип тормозов и одна секунда на светлым-светлое летнее небо. *** Кто бы мог представить, что все окажется так банально. Чернокнижница ожидала чего-то более поразительного. Более фундаментального и внушающего трепет наконец. Чего-то, что отличается от представления миллионов, от дешевых книг, журналов и вообще общественного мнения. В конце концов, неужели богу поразить нечем? Оказалось – нечем. Нет, великолепие белоснежного зала можно было описывать целый день и близко еще не быть к середине, но никаких блаженств особо-райских Чернокнижница не ожидала: все эти пироги для праведников. А она слишком прямо спину держит. Маришка, конечно же, бога не видела, потому что тот прятался на троне своем за плотной занавеской. «Боялся, что человеку всю глубинную суть его величия не познать». А Чернокнижница это на последнюю трусость списала. Она ведь видела Дьявола. Дважды в своей жизни. Он не прятался. И взгляд в глаза Князя куда больший трепет вызывал, чем глупые догадки, что за шут может там, за дешевой занавеской, сидеть. А Чернокнижнице взглянуть на хладнокровного убийцу и безразличного наблюдателя хотелось до рези в глазах. Ей ведь столько рассказывали, но знать самой куда дороже стоит. Она знала. А еще – не умела прощать. – Ну что же ты молчишь, боже? – Маришка, выпрямившись, стоит и смотрит с достоинством, почти презрительно. – Али ждешь чего? Еще бы. Она ведь – по обычаю – сейчас должна начать «дурить себя», мол, какая глупая, всю жизнь неправильно прожила; в ноги бесчисленные поклоны бить и плакать. Надо, как полагается, быть невинно-заискивающей, благодарить за все и усердно вымаливать прощение. Чернокнижница упрямо молчала. А черная душа ее рвалась на волю. Не то что бы она вся такая особенная, но просто... Богу тоже за что извиниться было, но он же тоже молчал. Если ты бог, то у тебя все права в этом мире есть. Кроме одного-единственного. Кроме права на ошибку. – Может, ты хочешь сказать Мне что-то? – звучит по привычке спокойный голос раскатами густого грома по залу. А вот одна девчонка, которую Маришка прежде знала, пока жива была, мечтала подойти и ударить. Залепить богу такую пощечину, чтоб до самых костей пробрало. Но Маришка не такая смелая. И лучше чем «в народной мудрости» не скажет. Но решительно выдыхает и говорит искренне, как никто до нее в этом зале еще никогда не говорил: – От чистого сердца, своими словами: ступай-ка ты нахуй бо-ольшими шагами. Голос звучал отчетливо и твердо, звонким колокольчиком прорезая тишину. На ближайшие сто лет девчонка обе – и верхнюю и нижнюю – канцелярии наповал поразила. *** Дьявол усмехался широко и победно, скользя по заклепкам своего плаща когтисто-изящными пальцами. А счет: очередная душа... ...в его пользу.