Луноликая

Тонкая капля набухла и глухо стукнулась о ледяной камень. Эхо гулом отразилось от заплесневелых стен одинокого карцера, в очередной раз раздражив лежащую на прогнившем матрасе женщину. Она с тяжёлым вздохом перевернулась, отчего ржавые пружины протяжно скрипнули, напряглись, словно вот вот лопнут и всадятся прямо в позвоночник военнопленной, и разлепила смежающиеся веки. Чтобы разглядеть надоевшую изолированную камеру пришлось проморгаться, но даже так картинка расплывалась красными пятнами. Чересчур влажный воздух вошел в лёгкие с неестественным свистом и тут же вышел, сопровождаемый громким, надрывным кашлем. Тишина звенела в ушах. А может и не она, однако удивляться этому не стоило — после нескольких месяцев пыток всё здоровье лопнет подобно воздушному шару. Удивительно то, что её тело до сих пор не гниет в трех метрах под землей. Впрочем, этому можно найти обоснование. По крайней мере было возможно до того, как её мозги перестали нормально функционировать, а мысли течь сквозь странную пелену. Внезапно дверь карцера после звонкого поворота ключа с выворачивающим лязгом открылась. Топот изношенных, грязных ботинок остановился перед её койкой. Чёрствая корка хлеба ударила ее по лбу, а прокуренный бас заставил собрать оставшиеся силы и приподняться на локтях, чтобы сощуренно посмотреть на давнего знакомого. — Доигралась? На его риторический вопрос не ответили не сколько из-за отсутствия идей, сколько по причине порванных голосовых связок. Она не обратила внимания на щелчок затвора на автомате, проигнорировала давку ствола на висок, вместо этого взяла хлеб и стала скрести по его каменной поверхности первым попавшимся осколком мелкой крошки — подобного мусора в тесном карцере было в изобилии. — Видел бы тебя сейчас Влад… — солдат вернул ВАЛ в прежнее положение, повесив на плечо и скривился от отторгающего смрада человеческих экскрементов, протухшей крови, сырости, гнилых бинтов и ноток смерти. Продолжить полную осуждения мысль помешал коробящий, страшный взгляд бывшей сослуживицы. Её совершенно недавно словно потухшие глаза безумно блестели, в глубине будто клубилась тьма, а бледное, с бордовыми пятнами изнеможённое лицо некогда красивой женщины, искореженное незажившими шрамами — порождало холодную дрожь. Он судорожно вцепился в ремешок перекинутого через плечо огнестрела. —…Завтра тебя казнят. Наслаждайся последним ужином. Солдат поспешно развернулся, но стоило добраться до двери, как в затылок прилетает хлеб, падая на пол в гремящей тишине. Его плечи напрягаются, а по виску катиться ощутимая капля пота — со всех сторон настигает чувство, будто на него надвигается страшная смерть, сдавливая колотящиеся словно в чьих-то тисках сердце, однако когда он медленно повернул голову на него по прежнему смотрела ослабевшая, больная и не способная встать на ноги или заговорить военнопленная. Ничего не изменилось: ни вросшие в кожу на месте едва заживающих, дурно пахнущих ран кровавые бинты, ни грязная, нестиранная целую вечность тусклая серая одежда с дырами, багровыми пятнами и потертостями. Бывший товарищ не вернул прежнюю силу, оставаясь по прежнему ненормально худой, настолько, что она стала напоминать скелет с натянутой на него кожей, которая в любую секунду могла разойтись по швам. Солдат не заметно облегченно выдохнул, сетуя на въевшуюся с начала войны паранойю и опустил взгляд на злосчастную корку, на поверхности которой были выведены кривые буквы: «Рассвет». Ему не потребовалось много времени, чтобы понять чего от него хотят. Солдат в сомнении поджал губы и прикрыл глаза. Всего миг. Секунда, способная поставить под сомнение радужное будущее вышедшего на пенсию героя войны. Однако висящий на нём долг не дал прикрыться уставом: не спаси его жизнь её брат, то давно бы лежал в гробу на каком-нибудь военном кладбище. Безымянный. Никому не нужный сирота. Сплюнув себе под ноги он достал из кармана небольшой пульт и нажал на кнопку, отключая все камеры в карцере, затем грубо сорвал с внутренней стороны воротника жучок, бросил под ноги, раздавив каблуком под протяжный сигнальный писк. Вряд ли кто-то поверит в выдуманные глупые оправдания, но если этого не сделать, то призрак Влада однажды задушит его глубокой ночью и надругается над женой. В любом случае следует поспешить — максимум через три минуты сюда заявятся дежурные. Солдат сблизился с ней, схватил за грудки, терпя отвратительную исходящую от чужого тела вонь, прошипел в ухо: — Серьгу, Лиса и Ворона так и не нашли. Твой любовничек дал неверную наводку. Могилы остальных нашли и перезахоронили на безымянном кладбище в Сибири. Даже вашего драгоценного Главу, что уж упоминать Графа, Леньку, Стратега, Килла и Кота. Из коридора донеслось эхо наперебой орущих дежурных, хрустящий звук заряжающихся оружий, глухой топот нескольких армейских ботинок и натянутый скрежет металлических дверей. Солдат вложил в безвольные руки женщины автомат мушкой, устремленной в её сторону, сжал чужие запястья и ударил себя прикладом по животу, да с такой силой, что весь воздух вышел с кашлем из горла, а печень жалобно кольнула. Когда в карцер с громящим шумом ворвались трое одетых в военную форму дежурных, то заметя валяющегося перед койкой пленной товарища меньше, чем за секунду наставили на неё автоматы. Послышались щелчки предохранителей. Они переглянулись. Офицер махнул двумя пальцами и приблизился к отключившемуся товарищу, пока двое рядовых осторожно подошли к женщине: в то время как один держал на мушке, второй без сопротивления забрал автомат. Стоило дверью за их спинами громыхнуть, как офицер передал бессознательное тело рядовому и сухо бросил: — Отнесите в медкорпус. Я доложу полковнику. *** В строго отделанном панелями просторном кабинете сидел уставший, с посеревшей кожей и синяками под глазами мужчина. За дубовым столом по бокам от него сложились две стопки папок, скреплённых пожелтевших листов, некоторые из них были написаны в спешке от руки, часть напечатала, самые редкие из них вовсе напоминали клочок, однако несли важную информацию, напоминающую предсмертную записку руководству. Полковник отложил очередной рапорт, с глубоким вздохом снял очки, чтобы надавить на колющие, словно пункционной иглой, глаза. Ничего нового он не прочёл. Всё такие же бессмысленные поиски выживших революционеров в ходе спецоперации, целью которой служило полное устранение преступного синдиката. Сколько бы не гневался на патрульных за то, что те не способны найти, несмотря на выданные для этого ресурсы, каких-то троих молокососов, он понимал отчего подобная безрезультатность. Мировые войны, подавляющие и вносившие хаос бедствий, неизменно порождают, или дают свободу, талантливым, гениальным хитрецам, не согласных с ведущейся политикой. Полковник неодобрительно покачал головой, следуя собственным нелёгким мыслям и вернул очки на нос. Их дужки дискомфортно сдавили область возле ушных раковин. Сквозь толстые стены и вычурно испорченную резьбой прочную дверь сломил звенящее безмолвие басистый топот, а вскоре и три коротких, но точных стука. Две секунды, необходимые для соблюдения приличия, затем неуловимое клацанье ручки — внутрь уверенно вошёл знакомый офицер, выстроился по струнке и отдал честь, глядя чуть выше головы полковника. — Позвольте доложить! Полковник посмотрел на офицера из-под кустистых седых бровей. Солнечные блики заходящего солнца своевольно упали на стекла очков, отчего стоявший на миг слеповато скривился, но не дёрнулся: спина грозила хрустнуть от того, насколько прямо тот её держал. — Докладывай. — Содержавшаяся в карцере №3 смертница ровно три минуты назад совершила попытку побега! — отрапортовал офицер, не меняя излишне прямой солдафонской позы. Со стола, почему-то грохочуще трезвоня, скатилась ручка, разбавляя воцарившаяся вязкое молчание. Полковник прикрыл веки, борясь с настигнувшей его мигренью. В висках заколотило. Стало до тошноты душно, хотя форточка свободно пропускала освежающий вечерний ветер, охлаждающий каждого в столь знойный день. — Подробнее, офицер. — Сержант Палько в 17:00 открыл карцер №3 в целях выдачи последнего пайка содержавшегося в нём смертника. Спустя пять минут все камеры прекратили функционировать, а маячок подал сигнал о подмоге. По прибытии я и два рядовых наткнулись на бессознательного Палько и держащего автомат смертника. — Что с Палько? — Лежит в медблоке. Медсестра не выявила никаких нарушений, ставивших его жизнь под угрозу. — Камеры проверили? Выявили причину отключения? —…Нет. От громкого вздоха сдерживавшегося лишь из-за усталости полковника офицер судорожно сглотнул, не смея опускать взгляда или расслабляться. — Проверьте последнюю запись камер. Опросите сержанта Палько, когда он очнётся. И созовите комиссию. — Сейчас? — Немедленно, офицер! Не-мед-лен-но! — для пущего эффекта громыхнул кулаком по столу так, что кипа документов резлетелась по полу, а офицер шустро покинул кабинет. Полковник раздраженно потер лоб. Его взгляд случайно скользнул на раскрытую чёрную папку, где как на зло на него с фотографии, сделанной несколько месяцев назад, смотрела осуждённая. В углу листка предупреждала красная графа, орущая заглавными буквами: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Кряхтя, под скрип кожаного кресла он поднял толстое досье, пробегаясь глазами по сухим строчкам отчёта: ФИО: Сибирянова Ксения Дмитриевна. Родители: Сибирянова Елена Николаевна (2010г-2063г), Сибирянов Дмитрий Олегович (2004-2063). Время и место рождения: 06.08.2040, Россия, г.Москва. Национальность: Гражданка Российской Федерации. Семейный статус: не определено. Отношение к военной службе: вступила в военные силы Российской Федерации в 2058г. Было выдано звание полковника в 2062г за неоспоримые военные заслуги перед родиной. Боевые заслуги: • умелая организация и ведение войск против иранского ополчения; • успешное завершение операции по захвату должностного лица; • разгром превосходящих воздушных сил противника в битве над Приволжском аэродромом; • совершение прорыва оборонительной полосы противника в битве под Астраханью; • удачное проникновение в сухопутные ряды противника, завершившиеся добычей стратегически важных разведданных; • победа в оборонительной операции «Сибирский (ЗАТО)»; • пленение адмирала морского флота Великобритании… Полковник перелистнул страницу, с досадой пропуская множество хвалебных, но точных пунктов, однако сколько бы заслуг не было, а количество аморальных, возмутительных преступлений если не уравнивало, то подавляло. Одной из главных причин перевешивающих всё положительное — предательство, дезертирство и вступление в ряды организационной преступной группировки наёмников «Рассвет». Он впервые встречает столь многогранно гениального бойца, сочетающего в себе столько противоречий. По крайней мере ему повезло не встретить её на поле боя. Ходят слухи, что после неё и её напарника оставались пустынные багровые поля, да горы трупов с рассеченными лезвием меча шеями. Полковник отложил папку, сцепил пальцы в замок и устремил взгляд тусклых, будто потерявших жизненную силу старческих глаз на вид из окна, где прогуливались десятки заключённых, ходящих по кругу ограждённой железной зелёной сеткой зоны. Ветер колыхал полупрозрачный тюль, игриво играясь с шуршащей тканью. Тёплый свет грел полное не предназначенных возрасту морщин лицо сорокалетнего мужчины. Запах свободы почти укоренился в лёгких полковника — он был столь сладок и пленителен, столь остёр под градом послевкусия невыносимой войны, что казался заманчивой иллюзией, подкрепляемой беспричинно сжимаемым в грудной клетке сердцем. Полковник осознавал: чем раньше произойдёт исполнение смертельного приговора, тем лучше. Подобных людей нельзя держать в живых долго, особенно если они молчат даже под жестокими, многомесячными пытками — они либо сумасшедшие, либо их воля настолько сильна, что её не проломить ничем. *** Ксения волочилась по пыльному гравию, обдирая грубую кожу голых пят об острые осколки небольших камней. Её расплывчатый взгляд смазывается сильнее, а лопатки ошпаривает — провожатый толкнул с неразборчивым для неё рявком, отчего она потеряла всякое равновесие и упала смещёнными коленными чашечками, в которых впились острые зубцы мелких камешков. Изо рта выходит неясный хрип. По подбородку течёт солёная жидкость, смешенная со слюной, а грудная клетка вспыхивает не то от разрывающий, подобно ударившей молнии в старый ствол дерева, волны в лёгких, не то от тупой боли в колотящимся сердце, чьи громоподобные удары закладывали уши. Провожатый рядовой грубо стиснул локоть смертницы, резко потянул и буквально доволок заключенную до пустой, обугленной каменной кладки, испорченной тысячами следов от пуль, застрявшими пустыми гильзами, бледно-красными мазками, царапинами и широкими потёртостями, словно на неё бросались обезумившие заключённые, сдирая ногти в тщетном желании сбежать. Кирпичи этой стены настолько древние, что помнят вкус крови прошлых смертников, несмотря на то, что смертную казнь отменили более ста лет назад. Ксения предстала перед присутствующими ходячим мертвецом, чей срок и без приговора недолог. Она едва стояла на дрожащих ногах, дыхание шумно разрезало пространство сипами и хрипами. Старые бинты давно срослись с чавкающими ранами, а ранее полученные язвы больше не старались хоть как-то обработать и забинтовать — они уродовали натянутую, потресканную кожу плеч, ключиц и шеи, подбираясь к изуродованному глубокими ожогами, порезами и местами с содранной кожей, нечеловеческому лицу. В ней сложно было узнать прошлую Ксению: симпатичную, спортивную русоволосую женщину с мерцающими, как звёзды в ночи, глазами. Пожалуй, не знай кто стоит перед ними, то жалость кольнула присутствующим грудь. Полковник кивнул начальнику тюрьмы, который в свою очередь бросил мимолётный взгляд на скрестившего руки на груди врача. Между несколькими людьми гулял поразительно холодный ветер, опасно подцеплял фуражки и теребил аксельбант мундира полковника. Он вскинул голову на глубокие тучи, где периодически сверкала молния, бросая единственный свет на темнеющую землю. Ужасно пахло озоном, не предвещая ничего хорошего. Будто сама природа и мироздание против вершившегося правосудия. Начальник тюрьмы кашлянул в кулак и твёрдо, выговаривая каждую букву, словно давя одними словами, проговорил: — Ходатайства о помиловании осуждённой отклонено! За все причинённые преступления было вынесено наказание в виде смертной казни путём расстрела. А конкретней: Сибирянова Ксения Дмитриевна повинна в дезертирстве посреди исполнения военной операции; в превышении должностных полномочий; в убийстве сослуживцев во время исполнения военной операции; в шпионаже на благо вооружённых сил противника; в изготовлении, хранении, перевозки и сбыте военного вооружения, ценных бумаг, наркотиков, поддельных денег; удержание в заложниках должностных лиц; посягательстве на жизнь общественных и государственных деятелей; вступление в незаконное вооружённое формирование; угон наземных и воздушных судов; терроризм (внутренний, международный, политический); геноцид. Прокуренный, эхом отражающейся от стен, оттого будто звучащий с небес, поглощающий любые звуки голос затих. Начальник поднял левую руку — пять синхронных щелчков винтовок, ровным рядом стоявшие солдаты вскинули мушки. — Приговор! Исполнять! — махнул рукой он. — Отставить! — взревел полковник, увидевший слабый дым со стороны своего кабинета, что сливался с чёрными тучами, чьи безграничные пуховые просторы тонкой паутиной изувечивала молния, однако его командный вскрик потонул в пятёрке глухих выстрелов. Для полковника само время замедлило свой ход, как в издёвку, предоставляя шанс разглядеть всю трагичность своего последнего мига до мельчайшей детали. Он с широко раскрытыми, покрасневшими глазами и уродливо разинутым ртом наблюдал, как дёргается тело Ксении, прислоняется к стене и съезжает вниз, оставляя тонкую, алую тропинку с озером кровавой лужи под собой. Она в этот момент была подобна единожды им увиденному на кладбище в Японии одинокому цветку ликориса: эта прощальная победная улыбка, возникшая на тонких, испачканных липкой кровью, как на девственно белоснежным холсте, болезненно бледных губах изображалась прощальным глумлением то ли над собой, то ли над маленькой ничтожной победой над вооружёнными силами родной страны. Множество взрывов сотрясло тюрьму, разваливающуюся на камешки, погребая под собой не только заключенных с тюремщиками, но и организаторов своей последней акции. Воздушная волна, казалось, сплющила многокорпусное монументальное здание, разбросав по развалинам остатки человеческих тел — всего того, что осталось от находящихся там людей. Этому происшествию стала единственная свидетельница, имеющий вид неземной. Молодая девушка, появилась из брызнувших золотых искр, с бледной кожей зависла над некогда величественной, нагонявшей тоску тюрьмой, чью многолетнюю историю сравняли с землёй настолько легко, будто ребёнок смахнул построенную башню из кубиков. Она прищурила свои фиолетовые, словно ядовитый туман, без белка, с тремя странными запятыми глаза, терпеливо ожидая чего-то, пока ледяной ветер теребил длинные серебристые волосы, издевательски дёргая узкую ткань хакама, нежно скользил волнами по ханьфу и гладил хаори. Все птицы давно разлетелись от нескольких периодических взрывов, а те, которые не успели и застали появление девушки расторопно, шумно хлопоча крыльями рванули прочь от неё. Сотни равномерно светящихся шаров медленно поднимались в воздух. Их расцветка варьировалась от Синей до Пурпурной и лишь единственный был поглощающего чёрного цвета. Он летел поодаль ото всех и будто бы вбирал в себе весь свет, фонтанируя жутким мраком. Его-то и призвала девушка, взмахнув сотканным из золотистых лент жезла. — Ну вот мы и встретились, Со… Или лучше называть тебя Изуной? — прервавшись, хихикнула в кулачок она, когда шар завис перед ней, мгновенно принеся с собой запах гнили, металла и озона — Кто же тебя так спрятал? Одну, да без Хранителей, хм? Взмахнув жезлом девушка исчезла, распавшись в искрах и унеся за собой шар, оставляя внизу тлеть обломки тюрьмы и догорать сожженные тела.