Заслуженное

Импала набирает скорость, крики Чака остаются в пыли, вместе с прошлым, вместе с отчаянием опустевшего мира. Сэм чувствует себя так, словно просыпается от бесконечно долгого ночного кошмара. Вдох за вдохом воздух наполняет дрожащие лёгкие, ревёт мотор. Сэм боится надеяться, но ничего не может с собой поделать, вместе с кислородом он вдыхает надежду, её ни с чем не сравнимый запах. Так пахнут раннее утро и солнечный свет, так пахнут рубашки Дина, когда обнимая, Сэм утыкается носом ему в плечо. Сейчас тоже хочется — уткнуться носом ему в плечо. Но даже не касаясь его, Сэм чувствует — это плечо так напряжено, что покажется каменным. Дин весь кажется каменным, его лицо, его руки, пальцы, стискивающие руль. Сэму хочется сказать то, чего говорить нельзя. Ему хочется произнести слова сейчас, ещё до того, как они окажутся реальностью. Он надеется, они окажутся реальностью. Он, чёрт возьми, так сильно на это надеется. Ведь за спиной у него электризуется воздух. Он чувствует его силу затылком, крохотными волосками на шее, встающими дыбом. Джек тоже дышит полной грудью. Джек едва умещается на заднем сидении со всей своей мощью, со всем своим светом. Но Сэм молчит. Ему страшно спугнуть обещание, обволакивающее пролетающий за окном мир. Обещание того, что всё ещё может быть хорошо, что все ещё могут получить то, чего заслуживают — ещё один шанс. Что люди этой планеты вернуться к своим недоеденным бургерам, недосказанным словам, незаконченным историям. Сэм верит в Джека, как никогда не смог бы поверить в Бога. Ведь он знает о его милосердии не понаслышке, он знает о его доброте не из старых книг. Если кто-то во Вселенной и способен на чудо — то это Джек, их Джек. И в голосе Дина Сэм чувствует свои мысли, свой страх, свою опьянённую солнечным небом надежду. Она горит не так ярко, не так бойко, она хрупка, пуглива, но она там. И на мгновение, каменный Дин снова становится прежним. Сэму не нужно спрашивать, как никогда не нужно было спрашивать раньше. Он знает, каким становится мир, как сильно он пустеет, тускнеет, как отклеиваются краешки неба, когда его не подсвечивает присутствие Каса. Словно всё святое, всю благодать на свете он носит за пазухой плаща и уходя, забирает с собой. Иногда Сэму кажется, Кас — единственный настоящий ангел. И не потому что был таким создан, а потому что Дин его таким видит. На лице Джека появляется улыбка, такая родная, такая обнадёживающая. Сэм смотрит на его закрытые глаза и пытается представить целый мир под этими дрожащими веками. Сэм изо всех сил пытается представить Эйлин. Жизнь возвращается резко, с волной шума, затапливающей мысли, каждый уголок сознания на мгновение тонет в мириаде чужих вдохов и выдохов, и все они пахнут как раннее утро, солнечный свет и Дин. Джек выглядит до щемящей нежности довольным, даже счастливым, и кажется Сэму как никогда похожим на Каса, хотя на его лице он такого выражения прежде не видел. Дин смотрит на него так, будто тоже это замечает, по его каменным плечам проходят незримые трещины — а может быть, он замечает что-то ещё. В горле ком, потому что это прощание, как бы им не хотелось просто взять его за рукав и потянуть за собой, просто отвести его домой. Но теперь дом для Джека — это целый мир, это каждый человек. Сэм глотает горечь слёз и прикусывает щёку, ловит болезненную улыбку. Он тоже для Джека — дом, как и Дин. И Сэму хочется думать, что пусть Джек и будет ко всем и ко всему в мире относиться с равной любовью, любви к ним в его необъятном сердце всё-таки будет чуточку больше. Он уходит спокойным, уверенным шагом и растворяется в искрах света. И Сэм видел многое в своей жизни, но это почему-то отпечатывается в памяти, как ничто другое. В Импале они с Дином снова вдвоём, только вдвоём. И это одновременно благословение и пытка. Сэм всё-таки проходится носом по его плечу — Дин не вздрагивает, не отшатывается, он тёплый и по-прежнему напряжённый. Сэму хочется спросить его: ты разве не замечаешь, как ярко светит солнце, какая повсюду тихая благодать? Но он всё молчит и смотрит как под капотом Детки исчезает полоска дороги. Эйлин звонит через несколько часов. От эмоций у неё дрожит голос и сбивается дыхание и Сэм не может вспомнить, чтобы слышал когда-нибудь что-то более прекрасное. В бункер они возвращаются поспешно, превышая скорость, их подгоняет северный ветер. Сэм не удивляется, когда находит перекинутый через спинку стула плащ. Он ждал его почти так же сильно, как его ждал Дин. Он верил в него почти так же сильно, как в него верил Дин. — Дин! В коридорах раздаются шаги. Кас появляется в дверном проёме первым, выражение его лица Сэму незнакомо — Дин выходит у него из-за спины, и кажется будто он помолодел лет на десять. Всё каменное смягчилось, всё жёсткое стало нежнее. Он такой красивый, что больно смотреть. Сэм хочет сказать, как сильно счастлив просто быть здесь и видеть его таким, но мысли теряются в крепких объятиях Каса, и кажется что-то в нём изменилось, неопределимо, едва заметно, но необратимо. Словно в нём стало меньше от небесного и больше от земного. Он уже не пахнет наэлектризованным воздухом перед грозой, он пахнет долгим днём, мужчиной и немного Дином. Он пахнет домом и Сэм боится произносить это вслух, как и всё остальное. Словно какая-то его часть ещё верит в то, что всё это может раствориться прямо у него в руках. Но этого не происходит и стрелки часов продолжают идти. Пробки с пивных бутылок слетают с приятным шипением. Эйлин успевает поймать пенку, но Кас — нет, и она заливает его ладонь и манжет рубашки. Дин фыркает и перехватывает свою бутылку покрепче, поднимает над столом. На его губах родная улыбка, и Сэм слышит его слова в своей голове ещё до того, как он их произносит. — За семью! Горлышки звонко ударяются друг о друга, прохладное пиво кусает язык. Сэм откидывается на спинку стула и чувствует Его присутствие. Его присутствие чувствуют все. Тёплая лёгкость клубится под рёбрами. Сэм задерживает дыхание, словно заворожённый, но в следующую секунду Дин пинает его ногой под столом. — Тащи ещё пива, Сэмми. И невероятный момент уходит, остаётся невероятная жизнь.