Бархат и шелк

      Кейл обреченно смотрит на ворох тряпок на диване. Мнет в руках материю — невесомый шелк, черный бархат, черное кружево, серебряные аксессуары, — и переводит взгляд на Раона. Тот сверкает восторженными голубыми глазами, чистыми и ясными, как тысячелетние ледники. Кейл вздыхает, игнорируя тихое посмеивание Рона, и тоскливо прикрывает глаза.  — Раон, ты можешь просто навести морок, — тихо говорит он, нерешительно застывший с кружевной подвязкой в руке. Черной.  — Но, человек! — кричит дракон, возбужденно трепеща крыльями, — так неинтересно! Я, великий и могучий, могу все, но в романах нет никаких мороков! Кейл старается не задумываться, о содержании каких именно «романов» тараторит этот четырнадцатилетний ребенок. Неуверенно (подумать только!) он оборачивается на Рона.  — Я понимаю платье, однако для чего все… остальное? — да, он взрослый мужчина, взрослый, умный и хитрый, но слово «белье» все никак не выходит изо рта.  — Простите, молодой господин, — ничуть не скрывая насмешки ухмыляется дворецкий, — но молодая госпожа Лили настояла на полной достоверности. А вот и она. В комнату, будто опасаясь, прокрадывается Лили. Уже достаточно высокая, чтобы глядеть на старшего брата чуть сверху, с крепкими плечами, изящной сформировавшейся фигурой и взрослым лицом. Совсем выросла, отстраненно думает Кейл, пока его младшая сестра впивается взволнованным взглядом в зажатую меж пальцев подвязку.  — Эм… брат, — голос ее странно дрожит, словно бы от едва сдерживаемого предвкушения, — Рон прав. Это же Королевский Маскарад. Все должно быть достоверно. И смотрит — умоляюще, распахнув большие глаза. Кейл крупно вздрагивает, быстро отворачивается, но натыкается на такие же невозможно жалостливые — Раона. Он еще и крылья к телу прижимает, и мордочку чуть опускает, и во взгляде столько надежды, столько радости, что Кейл просто не может отказать. И когда этот ребенок научился так манипулировать им, думает он, послушно позволяя подхватившей тряпки сестре увести себя в смежную личную спальню. Она ставит его в центре и принимается копошиться в ворохе тканей, каким-то невероятным образом сразу же распознавая что да где.  — Брат, я… — Лили закусывает губу. Она невероятным образом успела разложить ткани на диване в ряд, и теперь проглядывалось во всем этом что-то от платья, — я расскажу как и что надеть, а Рон поможет затянуть корсет. Корсет. Это слово неожиданно пугает Кейла, он опасливо косится на сложенный в четыре раза белый пласт плотной материи, но все еще крепится. В конце концов, он дал обещание, и не в его привычках отказываться от своих слов. Пусть даже брошенных случайно в полусне. Так что Кейл собирается и внимательно слушает инструктаж Лили, и с каждым словом его все больше и больше берет нервный ужас. Женский гардероб действительно страшная вещь, и порядок облачения кажется молодому герцогу сложнее многоходовок и политических игр. Наконец, Лили заканчивает, и, напоследок одобрительно кивнув, оставляет старшего брата один на один с тяжестью опрометчивых обещаний. Кейл еще минут пять стоит на месте, вспоминая «Человек, можно я выберу нам наряды? Человек, ты спи-спи, скажи только, что можно» и предшествующее этому «человек, в том романе главные герои переодевались на маскарад…» и тяжело вздыхает, принимаясь стягивать с себя одежду. Так, сначала вроде бы нижняя сорочка и, — блять, — панталоны. Кейл критически смотрит на этот предмет гардероба, невинно сложенный на подлокотнике софы, смотрит долго, пока в один момент уголки его губ не приподнимаются вверх. Он отводит взгляд в сторону сорочки, что-то прикидывая, а потом, как есть, полуголый, решает закончить еще одно дело. Белый нежный шелк сорочки, струящейся меж пальцев, блестящий и гладкий, как разлитая воды. Ткань приятна к телу, с удивлением отмечает Кейл, погладив себя по коленке, ощутив кожей нежную невесомы текстуру материи. Чулки. До сих пор сомнительный аксессуар, но Кейл все еще не хочет спорить со своей сестрой — самым молодым Мастером Меча, к слову, — так что послушно натягивает шелк до середины бедер, прихватывая подявзками. Чулки черные и, вопреки всем опасениям, держатся хорошо, совсем не сползая при неосторожном движении. Кейл мимоходом заглядывает в зеркало у кровати и замирает. Отражение… странное. В серебре точно отражается мужчина, пусть и худой (потому что герцог не утруждает себя физическими тренировками и не отказывает себе во сне) — размах плеч, грудная клетка, руки, бедра, — но по мужскому телу струится в золоте свечей нежный шелк, красивыми складками огибая формы, и ноги — крепкие голени, остро-выпирающие косточки на щиколотках, коленки, — обтянуты плотно черной тканью чулок. Зрелище… волнующее. На Кейла вдруг нападет предвкушение — он знает, кто еще сможет оценить этот вид, кто уж точно не останется равнодушным, так что он быстро надевает верхнюю сорочку из плотной ткани, которая сглаживает силуэт, но все еще оставляет открытой зону ключиц и плечи и зовет Рона. Тот помогает затянуть корсет (тут энтузиазм Кейла немного утихает, потому что дышать в этом орудии пыток тяжело, неудобно и сложно), и, снова выставив господина в центре комнаты, впихивает его в кринолин.  — Знаете, молодой господин, — вкрадчиво говорит он, слой за слоем накладывая нижние юбки из золотой плотной материи, — я понимаю выбор Раона. Голос его откровенно смеющийся, но Кейл упорно это игнорирует. Так же упорно он терпит, когда сверху накидывают последнюю юбку — плотный черный бархат с серебряным шитьем по подолу, тяжелыми складками ниспадающий до пола, — и когда Рон работает над верхом, сначала заставив надеть что-то вроде жилета (или жакета?), а потом принимается что-то закалывать, прикалывать и драпировать. После Рон усаживает его в кресло и работает с волосами. Кейл предпочитает не знать, откуда у него столько навыков в настолько специфических сферах, и терпит, терпит, терпит. Наконец, дворецкий обувает господина в черные замшевые туфли на невысоком каблуке, и отходит в сторону.  — Посмотрите, молодой господин, — говорит слуга, указывая в сторону зеркала. Кейл вздыхает, измученный этой пыткой, и встает, тут же пошатнувшись с непривычки. Это платье чертовски тяжелое, сковывает движение, не давая сделать уверенный длинный шаг, еще и эти туфли, безусловно, удобные, но узкий каблук не самая устойчивая вещь на свете, и тяжелая прическа (Рон что-то навертел на голове из окончательно отросших алых прядей), и серьги. Кейл делает еще пару неуверенных шагов, приноравливаясь, и вскоре уже более или менее твердо держится на ногах. Он подходит к зеркалу и охуевает, потому что Рону удалось сотворить невероятное. Из зеркала на Кейла смотрит таинственная прекрасная леди. У леди чуть недоуменное лицо с острыми изящными чертами, выразительный разлет бровей, глубокий холодный взгляд, красивые мягкие губы. На высокий лоб падает алая прядь, волосы забраны в высокую прическу с россыпью жемчуга, открывая длинную белую шею. Леди высокая, с осиной талией, в черных кружевных перчатках, облаченная в роскошное бархатное платье черного цвета — веером ниспадают с открытых гордых (чуть широковатых) плеч рукава, тяжелые богатые складки собираются вокруг узкой талии, серебряные массивные серьги свисают с ушей. Кейл поражено молчит.  — Последняя деталь, молодой господин, — Рон, явно польщенный столько высокой оценкой своих талантов, подходит сзади и с подносом, на котором лежат черная широкая полумаска и черная же бархатная лента, — чтобы прикрыть ваше лицо и кадык. На этот чертов Маскарад Кейл приходит под руку с Чхве Ханом, который выбрал наряд вампира. Белые волосы и костюм ему, вопреки справедливости, Раон милостиво наколдовал. Сам дракон, хихикая, вьется вокруг невидимый, но облаченный в красную шапку с белым помпоном и красный же жилет (Кейл предпочитает не думать, кто ребенку подсказал подобный образ). На подобных мероприятиях все гости носят маски, будучи полностью инкогнито, так что нет никаких мажордомов, представляющих знатные рода. Кейл и Чхве Хан спокойно проходят внутрь (каблуки чуть-чуть натирают, но гораздо больше проблем доставляет эта тяжелая юбка и корсет), и молодой герцог тут же принимается искать взглядом Лили и Басена, которые оказываются у дальней стены в окружении других аристократов.  — Кейл-ним, — тихо шепчет на ухо мечник, — мы пойдем…  — Идем к стене, — так же тихо отвечает Кейл, стараясь не замечать обращенных на него взглядов. В конце концов, в таком виде он не собирается подходить к большим компаниям, в таком виде его в принципе резко начинает тянуть домой, обратно в постель, потому что этих взглядов действительно много — маслянистых, тягучих, липких — они обжигают обнаженные плечи и шею, касаясь нервных окончаний противным неуютным ощущением. Это непривычно и неприятно, но Кейл стоически терпит. Он обещал отсидеть два часа, тем более, сейчас у него есть удобное оправдание и личный интерес так что… Кейл находит Альберу в компании Розалин и Эрухабена. Розалин сегодня предпочла нарядиться Кейлом и, пусть ростом она была чуть ниже бывшего лорда Главнокомандующего, все же очень на него походила, особенно издалека и со спины. Эрухабен предпочел наглухо закрытий костюм жреца и золотую маску, а вот Их Величество оказался абсолютно незнаком и вместе с тем — совершенно точно узнаваем. На нем белая маска, белый роскошный костюм с золотым шитьем, обтягивающий широкие плечи и тренированное тело несмотря на довольно свободный крой — и да, на контрасте со смуглой кожей это выглядит экзотически и совершенно пьяняще. Кейл ловит его, Альберу, взгляд, и улыбается уголком губ, потому что лицо у короля становится беспомощным и очень… обнаженным.  — О, — Розалин весело улыбается — глаза ее сияют сквозь прорези в маске, — Чхве Хан, что за прекрасную незнакомку ты сегодня привел? Чхве Хан тихо смеется. Они становятся особняком в круг, и Кейл как бы невзначай оказывается напротив короля, все еще насмешливо сверкая насыщенными, цвета дорого бренди, глазами.  — Какая прекрасная леди, — подтверждает Эрухабен, не скрывая веселья, — кто она тебе? Кейл вынужден молчать, потому что голос у него все еще мужской, но он упрямо смотрит на короля. Тот, не отрывая взгляда, сглатывает.  — Это… — Чхве Хан запинается, потому что даже такая несуразная ложь тяжело ему дается, — Племянница. Герцога. Хенитьюза. Розалин залихватски смеется.  — О, так это моя племянница! — нежно пропевает она, — какая красавица, впервые ее вижу! «Это Человек!» — кричит Раон, тоже в отличном расположении духа, — «Красивый, да? Это я придумал! Я прочитал, что у великих и могучих драконов есть свои прекрасные принцессы! А я великий и могучий, и мой человек самый прекрасный!» Древний дракон маскирует смешок за кашлем. Волшебница, не скрываясь, хохочет. Кейлу очень хочется приложить руку ко лбу, но он все еще должен держать себя в руках. Он точно сожжет эти книжки. Сожжет и развеет их пепел над кроватью Альберу, чтобы тот больше не думал давать ему сомнительные… рассказы.  — Очень красивая, да, — говорит Розалин, — смотрите, как бы Вас не украли. Тут она очень выразительно косится на Альберу, все еще молчащего (что крайне удивительно, потому что его бойкий язык можно заткнуть или шокировав, или заняв чем-то боле приятным), отчего понимающие кивки раздаются уже ото всех. «Не украдут! Я внимательно наблюдаю за нашим Человеком!» — надувается Раон, — «Кстати, человек, там было трое непонятных. Они на тебя странно смотрели, и я решил устроить им праздник!» Кейл вздрагивает. Ему становится немного жаль тех аристократов, потому что у Раона иногда бывает довольно… специфичное понятие «праздника». Играет вальс. Первые ноты проносятся по роскошной зале, возносясь все выше в сводчатый потолок, к огромным хрустальным люстрам, изливающим золотой свет на макушку сливок королевства. Толпа быстро формирует круг, куда уже начинают вступать первые пары. Розалин, проказливо хихикнув, вдруг хватает Чхве Хана за руку и тащит за собой, растворяясь среди танцующих. Эрухабен, тоже не растерявшись, быстро уходит, прихватив с собой радостного Раона, и Кейл с Альберу остаются вдвоем.  — Позволите мне танец? — отмирает, наконец, король, протягивая руку. Кейл тщательно взвешивает на одной чаше весов покой и отдых, на другой возможность шокировать этого придурка еще больше, и, ведомый каким-то диким азартом, принимает ладонь.  — Я не умею танцевать, — предупреждает он на всякий случай, но Альберу только качает головой, и, подхватив за талию, уводит в круг танцующих. Из короля отличный партнер. Он уверенно ведет, подстраиваясь под чужие неловкие движения — танцевать с ним легко и очень просто, Кейлу только и нужно, что оставить всю работу другому. Впрочем, так он всегда и делает.  — Ты сводишь меня с ума, — шепчет Альберу на ухо внезапно — обжигающе горячо, низко, отчего по телу проносятся мурашки, а шаг сбивается. Кейл вдруг очень явственно ощущает тяжесть ладони на талии и жар чужого тела.  — Знаешь, — в отместку говорит он, прижавшись плотно всем телом, — Лили сказала, что в наряде главное соблюсти все детали. Даже те, что не видно. Тут с шага сбивается уже Альберу, опуская взгляд вниз, на ноги, укрытые слоями юбок.  — Ты… — жадно выдыхает король, вдруг закручивая Кейла в головокружительный пируэт. У него желудок падает вниз, картинка перед глазами смазывается, а тело теряет любую ориентацию в пространстве. Его подбрасывают в воздух, он слышит краем уха, как ахает толпа, а потом чужие руки крепко обхватывают талию. Кейл, вспуганный, инстинктивно прижимается к надежной опоре — Альберу, — пережидая головокружение. Он глубоко дышит, и ноздри наполняет аромат королевского парфюма, в который вплетена эта тяжелая, пряная нотка самого Альберу, которая присуща его телу, от которой сразу бросает в жар.  — …сводишь меня с ума, — заканчивает Альберу, аккуратно убирая выбившуюся прядку за ухо. У него горячие и шершавые пальцы, указательный касается местечка за ухом — мимолетно, но очень ощутимо, и Кейл облизывает губы.  — Ты меня тоже, — шепчет в ответ он, глядя в чужие глаза, голодные, черные глаза, горящие обещанием удовольствия. Альберу сжимает чужую руку, гладит большим пальцем по перемычке, и даже сквозь кружево перчатки это чертовски горячо. Они уходят спустя еще полчаса. Эрухабен понимающе улыбается, увлекая Раона в разговор, Чхве Хан и Розалин делают вид, что не замечают, и уже увлекаемый королем в коридор Кейл замечает Лили и ее торжествующий, восторженный взгляд. Он подумает об этом потом. Сейчас — торопящийся Альберу, темнота королевских покоев, сорванные маски, холодная поверхность стены и горячая — губ. Требовательный поцелуй обрушивается на Кейла, зубы прихватывают нижнюю губу, оттягивая, язык залезает в рот совершенно бесстыдно, принимаясь жадно захватывать пространство, и Кейл задыхается, отвечая на неряшливый поцелуй, цепляясь руками за плечи, пока чужие ладони глядят шею, снимая бархотку, спускаются на талию судорожными широкими движениями, подбираются к пояснице, проникают сквозь щели завязок на юбке, пробираясь к узлам кринолина.  — Ты сейчас прямо как подарок, — смеется Альберу в ухо, принимаясь покрывать мокрыми поцелуями шею. Кейл стонет. Губы плотно прижимаются к коже, шершавый язык горячо скользит по бьющейся жилке и зубы…  — Ах! — зубы сладко прихватывают основание шеи, заставляя сводить ноги, зарываться пальцами в волосы. Тем временем король очень ловко расправляется с кринолином, и тот падает к ногам под тяжестью юбок. Рука тут же скользит вниз, гармошкой задирая ткань все выше и выше, пока холодный воздух не касается ног. Следом большая ладонь укладывается на бедро, колено врезается между ног, прижимаясь к промежности, и Кейл хнычет, захваченный неожиданной стимуляцией. Ему вторит низкий стон короля — тот отрывается от шеи, смотрит в глаза своими — голодными, безумными, сверкающими во тьме.  — Ты… — хрипит он. Кейл, о боже, ходил весь вечер без нижнего белья, в сорочках и чулках, — хочу видеть, — говорит, прежде чем схватить Кейла за руку и повести к кровати. Герцог разваливается среди белых одеял, не обращая внимания на неудобно давящую нитку жемчуга в волосах, стягивает перчатки, неловко скатывая с предплечий, чуть приподнимается на локтях, когда Альберу усаживается следом и щелчком пальцев зажигает неясный приглушенный свет ночных ламп, расстегивая пуговицы на горле своего белоснежного мундира. Король снова берется за подол, задирая юбки вверх. Кейл перед ним как подарок, что нестерпимо хочется распаковать, но он усилием воли заставляет себя не торопиться, поднимая черный роскошный бархат вверх, пока не оголяются ступни в — боги! — черных полупрозрачных шелковых чулках. Косточка на щиколотке, голени, обтянутые тканью, колени, бедра и черные кружевные подвязки, плотно обхватывающие молочную мякоть кожи и черный шелк. Золотой свет льется на все это великолепие, скользит по гладкой поверхности шелка, особенно сильно выделяя подъемы и затемняя впадины, и это так хорошо, так нестерпимо, что Альберу принимается оглаживать ноги, сжимая, наблюдая, как проминается кожа.  — Ваше Величество, — низко говорит Кейл, и король поднимает голову, — нравится? Альберу тяжело смеется. Кейл перед ним с задранной юбкой, растрепанный, расхристанный — губы покраснели и опухли, все еще влажные, прическа сбилась, одно плечо платья съехало, глаза пьяно блестят, белоснежная кожа покрыта лихорадочным румянцем, маслянисто блестящая, манящая.  — Очень, — честно отвечает король. Снова целует — мокро, беспорядочно, размазывая слюну по губам, толкаясь языком внутрь, руки его забираются под юбку, натыкаются на корсет и трут тазовые косточки чуть ниже сквозь тонкую ткань нижней сорочки. Кейл хнычет, поддаваясь вперед, разводя ноги. Воздуха перестает хватать совсем — это чертов корсет заставляет дышать мелко и неглубоко, — голова кружится, тело горит от прикосновений, губы болят… Он за волосы оттягивает любовника от себя.  — Помоги снять, — указывает на корсет. Альберу сглатывает и принимается стягивать платье, мастерски расправляясь с узлами и завязками. Тяжелые юбки вскоре улетают с кровати, к ним присоединяется верх, шнуровку корсета беспощадно распарывают, и тот тоже отбрасывается. Кейл самостоятельно стягивает верхнюю сорочку, и остается в нижней — на тонких лямках, полупрозрачной, белоснежной. У Альберу дыхание перехватывает, потому что такой вид Кейла — не то, что можно перенести без последствий. Он снова укладывает любовника на кровать, усаживаясь меж разведенных ног. Одежда совсем ничего не прикрывает — наоборот, только явственнее показывает вставшие соски и член, уже намочивший тонкую ткань, складками собирающуюся между бедер, открывающую полоску белой кожи между подолом и подвязкой. Кейл нетерпеливо ерзает, и Альберу без слов приникает к соскам, языком обласкивая твердый бугорок, пропитывая влагой шелк. Руки его снова возвращаются к ногам — одна обхватывает изнывающий член, задирая подол еще выше, вторая гладит внутреннюю сторону бедра, пальцами пробираясь под подвязки, прихватывая кожу. Кейл низко стонет, подмахивая бедрами, скулит, когда зубы неделикатно прихватывают сосок и снова принимаются играться. Он крупно оглаживает смуглую шею, забирается за ворот мундира, царапая взмокший загривок, и Альберу резко выдыхает — шея всегда была его слабым местом.  — Боже, я трахну тебя прямо так, — выстанывает король, — заласкаю и трахну. Кейл хнычет, потому знает, каким выносливым может быть мастер копья — с самого детства заточенный на тренировки, на терпение, он может доводить до края часами, не давая с него сорваться. Обещание бьет по нервам, что-то переключает внутри, бедра сами собой сводятся, но Альберу жестко проталкивает колено между, и грубая ткань штанов трется о нежную чувствительную кожу и промежность. Альберу снова принимается обласкивать соски, то обнимая жаром рта, то слегка обдавая воздухом, отчего ткань мгновенно становится холодной и дразнит, дразнит чувствительные комочки нервов. Кейл теряется в удовольствии, обхватывает бедрами чужое, не выдержав, трется, и это восхитительное чувство трения сладко закручивается внизу живота. Руки короля все еще гладят бедра, нежную кожицу под коленками, спускаются к щиколоткам, царапая косточки. Кейл сжимает пальцами волосы, выгибает талию, вскрикивает, когда член снова обхватывают плотным кольцом, стимулируя. На глаза наворачиваются слезы, потому что удовольствия в какой-то момент становится слишком много, оно накатывая волнами, сводит сладкой судорогой пальцы на ногах, электрическими волнами бьет по нервам, и Кейл запрокидывает голову, готовый закричать, Альберу резко отстраняется, садясь на пятки. Необходимое, нужное давление исчезает, и Кейл скулит от разочарования, его тело сотрясает дрожь, бедра мелко подрагивают, тело ноет от неудовлетворения, от потери восхитительного контакта с чужой кожей, от… Герцог смотрит на своего любовника.  — Не сейчас, — мягко и как-то просяще говорит король, — еще чуть-чуть. Кейл сглатывает и кивает. Альберу быстро раздевается, и белая одежда обнажает темную, смуглую кожу, блестящую от пота, натренированные мышцы рук и груди, твердый пресс, косые мышцы живота, мощные бедра и темный толстый вздыбленный член с крупной необрезанной головкой. Свет медом липнет к каждой неровности кожи, ласкает эту внушительную, идеальную фигуру, способную выдержать вес полного рыцарского обмундирования. Рот наполняется слюной, слюна вязко катится по гортани. Альберу достает из-под подушек масло и устраивается меж разведенных бедер, задирая сорочку и принимаясь одаривать поцелуями бедра, прямо над кромкой подвязок, слизывая с мягкой, кремовой кожи пот и дразнящий, густой аромат, принадлежащий только Кейлу. Язык то и дело касается черного кружева — тонкая лента, плотно обнимающая округлость бедра, — и чулок, потом снова возвращается и выводит мокрые полосы совсем близко к члену. Кейл тяжело дышит, позволяя себе откинуться на простыни, позволяя королю делать всю работу. Альберу окунает пальцы в масло, прижимает к отверстию, начиная мягко разминать. Палец проскальзывает совсем легко, и король удивленно приподнимает бровь, отрывается от своего занятия, смотрит Кейлу в глаза.  — Я должен был рассчитать любые варианты, — честно говорит герцог. О боже. Кейл растягивал себя перед приемом и ходил весь вечер смазанным и открытым. В этом черном платье, с открытыми плечами, с обнаженной шеей, весь настолько невозможный, что спирало дыхание. От осознания этого Альберу натурально ведет, он нетерпеливо проскальзывает внутрь вторым пальцем, чувствуя, как сжимается вокруг горячая, гладкая плоть, чуть сгибает фаланги, крутит и костяшками задевает простату. Кейл резко выдыхает. Альберу принимается целенаправленно ласкать там, наблюдая, как меняется лицо любовника, как сладко поджимаются мышцы живота, едва очерченные шелком сорочки, и дрожат бедра. Вот так — медленно, дразняще, раскрывая, нежа в удовольствии, добавляя третий палец, не меняя темпа, пока Кейл не начинает хныкать и сам насаживаться, стараясь продлить это сладкое ощущение, пока его рот не приоткрывается в немом крике, и из него не начинают течь мягкие, просящие звуки, пока его бедра не поджимаются…  — Вот так, — шепчет Альберу, завороженный представшей картиной. Это всегда ошеломительно восхитительно — наблюдать, как вечно холодный и отстраненный Кейл сдается удовольствию, раскрывается, открывается блаженной пустоте, как позволяет себя вести. Король все так же медленно двигает пальцами, его ужасно заводит этот контраст светлой кожи Кейла и его темных пальцев, как сжимается вокруг отверстие, словно не желая отпускать, как блестит масло и кожа. Он вдруг крутит запястьем, чуть сгибает пальцы, и Кейл сладко кричит, сжимаясь туго и плотно, потому что стимуляция постоянная, потому что внизу живота вновь собирается плотный электрический ком, натягивая нервы почти до предела, это ощущение невыносимое и вместе с тем — необходимое. Глаза Кейла закатываются, пальцы на ногах поджимаются, тело выгибается, и он кончает, белесыми каплями пачкая сорочку, пока Альберу все еще продолжает давить, безжалостно, не прекращая ни на минуту, а потом быстрыми мелкими движениями продлевает оргазм, проходя за грань сверхчувствительности, Кейл скулит, стараясь уйти от этого ошеломительного, сладко-болезненного ощущения, потому что эта чрезмерная стимуляция перегружает. Он крутит бедрами, но король жестко фиксирует, не давая двигаться, и Кейл весь сжимается внутри, отчего пальцы — эти восхитительные, шершавые и рельефные пальцы, — ощущаются еще острее, плотнее, лучше, они трутся о нежные стенки, совсем не давая передышки.  — Альберу! — плачет Кейл, комкая пальцами простыни, — стой, ах! Много, слишком… Глаза его блестят от слез, слюна стекает из уголка искусанных распухших губ. Альберу берет мрачное удовлетворение. Он вытаскивает пальцы, и не успевает Кейл облегченно выдохнуть, как чувствует огромную горячую головку у входа, которая принимается безжалостно давить, раскрывая смазанное, отлично поддающееся отверстие.  — Подо… — головка проникает внутрь, горячая, рельефная, растягивая мышцы, и этого все еще слишком много, но Альберу безжалостно продолжает толкаться внутрь, внимательно наблюдая, как проявляется восхитительное, разбитое выражение на красивом изящном лице, как порок отмечает его любовника, — Аль… ммм! Король сразу находит нужный угол, потому что он знает Кейла наизусть и ему хочется сегодня помучить любовника, удовлетворить, выласкать… Он принимается бить — размеренно, не обращая внимания на собственную жажду, на то, как плотно и горячо Кейл его обхватывает, как хорошо было бы сейчас сорваться и… Но он продолжает умеренно и глубоко бить, пока Кейл скулит и плачет, зажимая бедра вокруг чужой талии, утонувший в чрезмерном удовольствии, пока мечется на постели, пока его лицо приобретает великолепно-нуждающееся, развратное выражение, а пальцы скребут ткань, даже не в силах зацепиться.  — Я больше не могу, — кричит он, и в рот проникают два пальца, измазанные спермой, играются со спинкой языка, мнут и растягивают губы, и Кейл может только что грязно стонать вокруг, прикусывая зубами, ласкаясь языком. Второй рукой Альберу скользит и находит руку любовника — судорожно сжимающую простыни до побелевших костяшек, — деликатно переплетает пальцы и заводит наверх, Кейл вонзается ногтями в тыльную сторону. Король продолжает толкаться, взгляд его скользит по распятому под ним любовнику — от разметавшихся алых волос, в которых блестит жемчуг, по лицу, разбитому, сведенному судорогой непрекращающегося удовольствия, с распухшими вишневыми губами, обернутыми вокруг темных пальцев, с размазанной по подбородку слюной, и слезы текут из мутных, невидящих глаз с мокрыми трогательно слипшимися ресницами; дальше по влажной искусанной шее, напряженной, с ходящим кадыком, по разлету отмеченных синяками ключиц, по рвано вздымающейся груди, обтянутой этой порнографически-полупрозрачной сорочкой, вниз, по изгибу впалого, напряженного живота со складками измятого испачканного шелка, по изнывающему мокрому члену с красной головкой, по разведенным молочным бедрам в черных чулках. Альберу стонет. Боже, ему попалось чудо. Кейл совсем плачет. Он не в силах вынести это, мышцы живота болезненно скручивает, но член внутри, восхитительный, горячий, рельефный — каждая венка, каждый изгиб, — все еще двигается, проезжаясь по бугорку, и Кейл правда больше не может… Он снова кончает, и Альберу ловит этот изломанный, жалкий звук меж раскрытых губ пальцами, ловит это ошеломительно-изломанное выражение лица, грязное, непристойное, этот миг головокружительного невыносимого наслаждения в каждом движении — как до боли сжимаются чужие бедра и пальцы, как дрожит живот, как от глотка воздуха дергается кадык, как закатываются глаза и изгибается поясница, — а потом и вытаскивает из рта пальца и пьет губами, рукой вцепившись в бедро, заводя его наверх, за плечо. Кейла трясет. Член в нем все еще двигается, быстро и беспорядочно, это почти больно… Кейл сквозь силу открывает глаза. Ему жарко, сверху плотно прижимается Альберу, горячий, тяжелый, его язык скользит внутри, выпивая, кажется душу, а движения бедер становятся совсем беспорядочными — еще пара мощных, глубоких толчков, и внутри становится горячо и мокро от спермы.  — Ммм… — мягко и утомленно стонет Кейл, когда король отрывается от губ, тяжело дыша, с сияющими черными глазами. Ему так лень говорить. Ему в принципе все лень — он выжат и измучен, у него случилась сенсорная перегрузка, и сейчас даже легчайшее прикосновение бьет током. Альберу это понимает. Он откатывается в сторону, член выходит, и Кейл жалко стонет от этого ощущения. Боже, как у него пересохло горло, как ему трудно даже двинуть губами, не то, что рукой или ногой.  — Отдыхай, — мягко говорит король, убирая влажные пряди волос с мокрого лба. Кейл нехотя поворачивает голову, перед глазами все размыто, но он все равно ясно видит умиротворенное счастье, пляшущее в глубине чужих глазах золотыми искрами.  — Ваше Величество, солнце и луна нашего королевство, — хрипит он, — Вы только что затрахали меня так, что я возьму как минимум два месяца отдыха. Альберу смеется, и это звук — глубокий, рокочущий, нежный, — приятно оседает где-то внутри плотным густым теплом.  — Я дам тебе золотую табличку, чтобы ты отдохнул как следует, — обещает он. Кейл хочет сказать, что он не стоит так дешево, но сонная нега раскрывает свои прохладные объятия, и глаза сами собой закрываются.