Иногда нужно просто сжать посильнее

- Можешь одеваться, - привычно скомандовал Франкенштейн, потирая шею, и уселся перед монитором. Приподняв очки, размял переносицу, отгоняя ощущение несуществующей тяжести, и снова вернулся к работе. М-21 зашуршал одеждой где-то позади него. Франкенштейн склонил голову вниз и надавил на затылок, пытаясь потянуть задеревеневшие от работы шею и плечи. Хотя уже знал заранее, что без толку. Весь день просидеть, разбирая и подписывая от руки документы – геморрой тот ещё. Давно бы уже стоило сделать клише и доверить это секретарю, но с появлением в школе Тао, всю документацию, особенно счета, приходится проверять лично и, иногда, дважды. Вот ведь… - Могу помочь? – голос М-21 раздался почти над головой. Надо же – Франкенштейн даже не заметил, как он подошел. - С чем? – пришлось уточнить. Не намерен же М-21 сам обработать результаты? - Ты так шевелишь плечами и поворачиваешь голову, словно у тебя ноют мышцы. Франкенштейн досадливо нахмурился. Ноют – было не совсем подходящим словом. - Хотя, я, конечно, не то, чтобы спец или вроде, - продолжил Двадцать первый слегка изменившимся тоном, словно смутившись – то ли своему неумению, то ли тому, что вообще решил предложить помощь.- Но, может, хоть немного отпустит, если размять. Ах, массаж… Ему просто предлагают помассировать плечи. И первый искренний порыв Франкенштейна – отказаться. Потому что: плавали – знаем. Никаким профессиональным массажистам не под силу разбить это напряжение. Его мышцы даже для самых тренированных пальцев, как перепутавшиеся канаты. Но это же М-21. Не так уж часто он пытается чуть открыться или сделать шаг вперед. Даже сейчас: подошел, предложил, но руки, словно специально, держит на виду, не то, что не прикасаясь, не приподняв даже. Он как чувствовал себя незапланированным гостем с самого первого дня, таким и остается. Пожалуй, нельзя обрубать эту инициативу. Хуже-то он уж точно не сделает. - Было бы неплохо, - отозвался Франкенштейн и принялся лениво стаскивать халат, открывая шею. Искать более подходящее место же необязательно? – мелькнуло в голове. – Спинка у кресла не особенно высокая, доходит примерно до линии лопаток. В лаборатории ему удобнее именно в таком. А диваноподобные кожаные монстры – это забава для директорского кабинета. .. Неожиданным оказалось то, каким уверенным движением М-21 собрал и отвел в сторону, перекидывая через плечо, его волосы. Потом положил ладони по обе стороны шеи и поглаживающе провел вниз и в стороны, и руки у него настолько горячие, что это ощущалось даже сквозь ткань домашней футболки. Он повторял поглаживания снова и снова, понемногу меняя направление и интенсивность, разогревая мышцы. А потом Франкенштейну едва удалось сдержать удивленный вздох. И, пожалуй, это была вторая причина, по которой первым порывом было отказаться – спина была слабым местом Франкенштейна. Без малого – эрогенной зоной. А М-21 тем временем принялся старательно разминать уставшие забитые плечи. Умело, надо заметить. Растягивая, надавливая костяшками, захватывая пальцами, словно точно зная, как это нужно делать. Но оглушило даже не это, а незнакомое до дикости ощущение того, что его тело подчиняется командам чужих пальцев. Мышцы начали понемногу расслабляться, неохотно, лениво тянуться, словно выпуская из себя зажатое внутри напряжение. М-21 широкими щипками прошелся по его плечам, захватывая и разминая, и Франкенштейн чувствовал, как покорно перекатываются под нажимом волокна. И при всем этом, Двадцать первый, кажется, старался сдерживать силу движений. - А ты знаешь, что делаешь, - отметил Франкенштейн просто потому, что ему срочно требовалось издать какой-нибудь звук на ближайшем выдохе. И лучше пусть это будет утверждение с легкой ноткой вопроса, чем банальный стон удовольствия. - Пришлось узнать, - спокойно, но как-то подозрительно задумчиво ответил М-21, не прекращая уверенных сильных движений. - Во время распада мышцы сокращаются как сумасшедшие. Словно от ужаса сжимаются, как живое существо, не желающее дохнуть. И первое естественное желание – схватиться, размять, разжать. Руки просто сами тянутся, независимо от того, знаешь ты, что делать или нет. Это какой-то инстинкт на грани… животного, наверное, - судя по звуку, он невесело усмехнулся. – Но если хотя бы знать расположение мышц и понимать, за что хвататься, можно сильно облегчить приступы, которые вызывает побочка от препаратов. Воспоминания о прошлом в Союзе для М-21 болезненная тема, но сейчас он позволил им выплеснуться, хотя это не легко и не приятно. Франкенштейн всегда ценил такие моменты и впитывал эти скупые откровения. Перебивать не хотелось. Если говорить начистоту – хотелось просто тянуться вслед за умелыми прикосновениями и негромко мурлыкать. Голос разума, советующий как-то отблагодарить за проявленное доверие, отметить, что эти слова много значат для него, оказался заглушен до едва слышного писка оглушительным ощущением физического удовольствия, до стыдного близкого к эротическому. На мгновение даже кольнуло подозрение – не намеренно ли М-21 его дразнит? Ведь не мог же тот не чувствовать, как благодарно изгибается спина под его руками, хотя Франкенштейн и старался контролировать эти порывы. Его тело казалось мягким и послушным, словно пластилин, растопленный теплом сильных ладоней. Легкий хмельной дурман разливался в голове, кожа словно пылала. Захотелось развернуть кресло, оседлать его задом-наперед, стянуть прочь уже до раздражения мешающую футболку, расслабленно опустить голову на сложенные на спинке руки, и пусть ладони М-21 спустятся ниже, властно сжимая и надавливая… - Должен отметить, что интуитивно ты выбрал самый правильный вариант решения проблемы, - произнес он вместо этого. М-21 хмыкнул где-то над головой, и, судя по звучанию, в этой усмешке веселья было побольше, чем в предыдущей. Он с легким нажимом провел по плечам, затем еще раз – мягче, последнее касание казалось каким-то почти неосязаемо-призрачным: Франкенштейн ощутил больше тепла, чем прикосновения. А затем М-21 убрал руки и отстранился, кажется, даже на шаг отступил, словно снова восстанавливая дистанцию после короткого сближения. - Лучше? Расслабленность и приятное внутреннее тепло разливались по шее и плечам, уходя вверх, ныряя под линию роста волос, и стекая вниз по спине. - Да, - вздохнул Франкенштейн, поводя плечами, сводя и разводя лопатки. – Спасибо, - словно через туман приятного опьянения вспомнил он о том, что благодарность нужно бы выразить и словами, и одним движением набросил обратно спущенный халат. - Но еще лучше было бы… - начал М-21, и совершенно непроизвольно Франкенштейн с усмешкой подхватил: - …без одежды и лежа. Двадцать первый, кажется, тихо подавился следующим словом, ну или воздухом. Франкенштейн с интересом обернулся, отбрасывая за спину волосы. Все же, подкалывать и дразнить друг друга было для них особым сортом удовольствия. И в подобных перепалках М-21, казалось, становился ближе и смелее. Словно эти короткие острые противостояния стирали между ними реальные и придуманные границы. - Да… наверное, - старательно пытался задушить в зародыше кривоватую ухмылку М-21. – Но я имел в виду кое что потеплее. - На плечи, - пояснил он в ответ на вопросительное движение бровью, и уголок его рта все-таки непослушно пополз в сторону. - Ну это уже излишества, - миролюбиво отмахнулся Франкенштейн и не смог отказать себе в удовольствии потянуться. – Если так себя баловать, то и заснуть можно. М-21 наблюдал за ним, странно-внимательно проходясь взглядом, и от этого словно становилось щекотно под кожей. - А этого я сейчас позволить себе не могу, - перешел Франкенштейн на рабочий тон и с недовольством отметил, что чувствует себя так, словно поспешно отдергивает ногу от края минного поля. – Мне еще нужно обработать данные твоего обследования. - Тогда больше не отвлекаю, - М-21 без дополнительных намеков понял, что его выпроваживают, и направился к выходу. Ну прямо-таки шелковый. Хотя, кого Франкенштейн обманывает? Сам лично видел, как этот шелк превращается в грубую наждачку, и моргнуть не успеешь. Но сейчас это умение уловить настроение и послушность были так кстати. - Спасибо, - почему-то повторил Франкенштейн в удаляющуюся спину Двадцать первого. - В любой момент в твоем распоряжении - обращайся, если что, - усмехнулся тот в ответ, и в этой усмешке Франкенштейну померещился отголосок того прежнего дикого М-21, шныряющего по подворотням вместе с напарником. Но дверь закрылась, обрывая эту иллюзию. Зато теперь в опустевшем кабинете Франкенштейн мог позволить себе навалиться на рабочий стол и устроить голову на подставленных ладонях, полностью расслабляясь. Возможно, он смял грудью какие-то распечатки, но сейчас на это было плевать. Хотелось чуть дольше насладиться разливающимся по телу комфортным теплом. И возможно, он еще не раз позволит себе прибегнуть к помощи Двадцать первого. Оставлять такие руки без работы – настоящее расточительство, в конце концов. И да, они могут попробовать и без одежды, и лёжа, и… Любопытно, доводилось ли тому работать по маслу? Франкенштейн почувствовал, как его губы расползаются в предвкушающей усмешке.