И очерствело твоё сердце От этой боли навсегда. И ты себе пообещала: Любить не будешь никогда! Душа твоя рвалась, кричала, И оборвалось всё внутри…
«Капельками слёз» (Игорь Кибирев)
В участке стояла гнетущая тишина. Женщина в огненно-оранжевой юкате смотрела куда-то сквозь стены. Каштановые волосы струились по спине, спускаясь чуть ниже лопаток. Её дочку недавно убили. Тело нашли на территории пустующего храма. Аоки Мива окинула его взглядом. Её волновал один вопрос — «зачем?» Мива смутно вспомнила чёрные кудри, рассыпанные по плечам, пепельно-серое, поношенное старое хаори. Шоколадные глаза безучастно смотрели, казалось, прямо в душу. Но что-то в них ещё не замёрзло. Не давало чувствам умереть. Надежда? Боль? Сожаление? Или страх?..* * *
Наступили похороны. Мива хотела сбежать, спрятаться и не слушать кучу пустых «соболезнований». Ей казалось, что никто всё равно не понимал её боль по-настоящему. Аоки стояла на могиле, обнимая себя за острые плечи. По кремово-карамельной коже текли ледяные струи дождя, но Мива не замечала этого. Она увязла в своём горе по шею, задыхаясь от боли потери. Позвонили из полиции. Оставив на могиле свежую веточку сакуры, Мива заставила себя поехать в участок.* * *
Новый подсудимый выглядел разбито. Был плохо одет. Бросались в глаза вылезшие нити, дыры, заплатки в синем хаори и потёртые голубые сандалии. Но даже это не портило его юношеской красоты. Волнистые иссиня-чёрные волосы обрамляли слегка вытянутое лицо. Густые, они казались бушующим морем, в котором, стоит нырнуть, утонешь. Прямой взгляд чистых, грустных, полных сочувствия сапфировых глаз. В них Мива узнала свою боль потери. Ей заявили, что Хикэру пришёл с повинной: он подставил отца. Сам Хикэру описывал это так: чувствуя вину, он пошёл в полицию и предоставил настоящее орудие убийства. И доказательства того, что, лишив отца сознания, обыграл всё так, будто убийца — он. Оокубо-младший признался, что ему заплатили, сдал нанимателя, приказавшего ему устранить девушку в целях мести. Сам наниматель отмалчивался, но удивительно быстро сдался. Кто мог мстить семье Мивы? Зачем? Единственные люди, с которыми она общалась, — коллеги по работе. И у них сложились вполне нормальные отношения. Оокубо Сэдэо яро доказывал что-то полиции. Его лицо покрыла испарина, под глазами залегли тёмные тени. Вдруг Оокубо сжал руки в кулаки, вытянув перед собой. Но полицейский сухо покачал головой. — Ваш сын предоставил нам неоспоримое доказательство своей вины, — заверил он. Слушание назначили на конец недели. До тех пор Хикэру пробудет в тюрьме, как бы отец ни молил, потом просил, затем требовал обратного. Но суд — лишь формальность. Каждый понимал, что Оокубо-младшему грозит пожизненный срок. Или казнь. В итоге ничего не осталось, как насильно вывести бунтующего Сэдэо из участка.* * *
По возвращении квартира показалась Миве пустой, бессмысленной. Будто древний склеп с ловушками, в котором давно не место живым. А западнёй стало собственное горе. Оно надломило стержень, ведущий Миву по жизни. Светлой, беззаботной жизни с любимой семьёй. Прошлой жизни. Не помня себя от боли, которая плавила разбитое сердце, Аоки вышла на улицу. Словно издеваясь, звёзды ласково подмигивали серебристым светом. Слёзы душили и обжигали, а в груди беспокойной цикадой стрекотало сердце. Мива не знала, как ей жить дальше. Она могла только громко плакать.* * *
Миву разбудило лёгкое прикосновение. Она не помнила, как сюда попала, даже не знала, куда это «сюда», но приятное тепло вызвало улыбку. Горло саднило. Веки опухли. Ощупав приятную ткань, она поняла, что это хаори. Аоки сонно приподнялась на локте и осмотрелась. Стоило Миве поймать взгляд тёмно-карих глаз, в которых вместо сладкого шоколада осела кофейная горчинка, она больно рухнула с неба на землю. Сэдэо хмуро наблюдал, как она поникла, встала на ноги, крепче сжала хаори и шепнула хриплым со сна голосом: — Спасибо. Оокубо оправдали, но те страшные картины, разделившие жизнь на «до» и «после», ещё были слишком свежи, чтобы отпустить их и спокойно находиться рядом с ним. Сам Сэдэо печально вздохнул, встречая потухший взгляд серо-зелёных глаз. Влажных и красных от бесконечных слёз. Следующие её слова вызвали у Сэдэо ещё большее презрение к себе. — Наверное, это очень тяжело: узнать, что ваш сын — убийца? Я… помогу, чем смогу. Оокубо поперхнулся воздухом. Кажется — обычный кислород, а обжигает хуже горчицы. Мужчина зажмурился до мушек в глазах, будто прятал переполняющие его эмоции. Несправедливо. Нельзя, чтобы о Хикэру говорили так. Но так страшно умирать. Он помнил, зачем пришёл, но правда застряла в горле. Вместо неё с напускным спокойствием и искренним сочувствием вышло: — Нет… это вам нужна помощь. — Я не хочу сдаваться. Совсем, — тихо произнесла женщина. — Но мне, к сожалению, ничего и никто не поможет, — в осипшем голосе слышалась покорность, сломленность. — Если не случится чуда. А чудес… не существует, — Мива обречённо опустила голову, словно смиряясь со сказанным. Наблюдая, как отчаянно Мива пытается не расплакаться, Сэдэо почувствовал, как по рукам пробежался холодок. Хотелось помочь ей, высушить все её слёзы и проснуться. В глазах защипало… Нет, Сэдэо не имел права позволить себе такую роскошь, как эмоции. Аоки затаила дыхание от удивления, когда её плечи погладили жёсткие, холодные, но нежные ладони. — Так не должно было быть, — Сэдэо произнёс это ровно, проглотив подступившую к горлу горечь, но участливо. — Но так случилось, — Мива, мягко сбросив с плеч чужие руки, аккуратно встала, протянув хаори владельцу. Надо привести себя в порядок. Надо как-то жить. Она тихо попрощалась. — Разрешите мне остаться! — раньше, чем подумал, выпалил мужчина, остро чувствуя вину, желание сделать что-нибудь, хоть малость. И тут же смутившись. — То есть, вряд ли сейчас одиночество — хороший выход. Я лично пережил то же, что и вы. Если бы тогда я был один… Может… можно… — окончательно запутавшись в собственных мыслях, он замолк на полуслове, опустил глаза, мысленно досчитал до трёх. Успокоился. Договорил: — Побыть рядом? Мива смерила Сэдэо долгим, оценивающим взглядом и снисходительно кивнула. Чего вдруг незнакомый человек проявил участие? Врождённая гордость и здравый смысл в унисон кричали, что всё сложней, чем казалось. В мире все заняты своими проблемами. Мива привыкла идти к прорыву напролом, сама. Но она устала. Не хотелось думать. Пропало желание вообще что-либо делать. Первые часы оба молчали. Постепенно тишину разбавили короткие слова поддержки, позже завязался мрачный, но всё-таки разговор. — Когда нашли настоящего убийцу, мне не стало легче. Ну осудят его на пожизненное, ну казнят… Простите, — осеклась Мива, увидев, как остекленел взгляд Сэдэо после её слов. — Но разве это вернёт мне дочку? Лишнее напоминание о том, в какое болото он влез, сдавило дыхание. Оокубо, забыв, где находится, резким шагом, почти бегом, вышел на улицу. Сползая спиной по каменной стене, будто ноги не держали, он спрятал лицо в ладони и почти заплакал. Но сдержался. Мива нашла Оокубо на заднем дворе. Обняв руками колени, он смотрел перед собой невидящим взглядом. Сэдэо показался таким несчастным и разбитым. Сердце виновато сжалось. — Извините. Вас так задели мои слова. Я не подумала, — повинилась женщина, устало потерев переносицу. — Да дело не в этом, — он улыбнулся, по крайней мере, попытался, насколько позволяла вся грязь, скопившаяся на сердце. Он здесь, похоже, только мешал. Опять. Снова лишний. И стал плохо сдерживать эмоции. Пора закругляться. Вопрос «а в чём же всё-таки дело?» Аоки тактично придержала в голове. — Ясно. — Я ухожу? — Зачем? — Поздно уже. — И что? Вы тоже сегодня не заснёте, я уверена. Так хоть будет компания, — но Мива не решилась признать, что больше всего компания нужна ей. Она права. Сэдэо уже напрочь забыл, что значит «спокойный сон». Подумав, он неловко принял приглашение остаться. Мива и Сэдэо до утра молча сидели на футоне, изредка перебрасываясь словами. В одиночестве они категорически боялись оставаться, чтобы не утонуть каждый в своей боли. Мива не хотела выпасть из реальности надолго, поэтому утром ушла на работу. Сонная, уставшая, словом, никакая. Сэдэо стоял у здания тюрьмы и не решался зайти. Он даже не знал, как доказать свою вину. А смотреть в глаза Оокубо-младшему было выше его сил. Как Хикэру вообще добился от его босса признания? Он догадывался. И от догадок кровь стыла в жилах. Силой. В итоге Сэдэо медленно покинул злосчастное место и несколько следующих часов бесцельно бродил по городу. Под вечер Оокубо вернулся в дом Мивы. Мысль, что её никто не встретит, нагоняла жуткую тоску. Так и просидел до поздней ночи на сыром крыльце. Аоки вела маленький бизнес. Владела цветочным магазином. Как бы ужасно она себя ни чувствовала, но позволить себе надолго пустить работу на самотёк не могла. Из принципа. Когда Мива наконец дошла до дома, она думала, что упадёт. Аоки даже не удивилась, что под порогом дремал мужчина. Удивление пришло, кода она рассмотрела, кто это. — Сэдэо-сан, что же вы не ушли домой? Зачем ждать меня так долго? — женщина мягко потрясла его за плечо, но не добилась результата. Мива только пожала плечами и зашла в дом. Потом опять вышла с одеялом в руках.* * *
По ощущениям сонного сознания, было где-то за полночь, когда Сэдэо проснулся. Жарко. Тепло тела. Вкусный лавандовый запах духов. Неровное, частое дыхание. Приятно. Стоп… — М-м-м… — протянул Оокубо, заставляя мозг проснуться и вспомнить, что было. Значит, Мива вернулась домой и зачем-то укрыла его. И задремала рядом. Сэдэо не знал, будить, извиняться и уходить или не теребить её зря. Он снова прислушался к неровному дыханию рядом. Слишком неуютно было проводить остаток ночи вот так. В итоге он бережно поднял Миву на руки. Тёплая. Дверь была открыта. Сэдэо донёс Аоки до спальни и так же тихо ушёл.* * *
Каждый порыв ветра осыпал счастливых людей лепестками. Вокруг царила приятная атмосфера Ханами. Мир жил своей жизнью. А Оокубо и Мива пытались хотя бы изображать нормальное, обычное существование, сидя за чашкой ароматного чая. — Вы как? Устаёте на работе? Она не сразу нашлась, как на это ответить. — Что уж там — паршиво. Но работать-то надо, — развела руками Мива, мол, «приходится терпеть». — Знаете банальную поговорку: «Слезами горю не поможешь»? Как по мне, это не совсем так. Часто нужно выплакаться, чтобы сбросить ненужную тяжесть. Тогда сразу появляются силы, руки не опускаются. В любой ситуации я стараюсь держаться и правильно решать проблемы. Так что мелочи вроде усталости меня не заботят. И снова она права. Сэдэо про себя горько усмехался, слушая её. Да, он мог бы постараться встать, найти работу получше, но не сумел. Убитый горем, в то время ухватился за первую, как тогда казалось, спасительную соломинку. Сломался. Стал преступником. И вот во что это вылилось в конечном счёте. Какой же он слабый. Остаток дня прошёл практически в тишине. Наступил такой момент, когда оба хотели подумать. Ответить на многие щекотливые вопросы. Как теперь жить? Что будет дальше? И вообще, они собираются жить или существовать?* * *
Сэдэо не осмеливался честно сказать себе, что привязался к Аоки. Он не мог спокойно сидеть дома и каждое утро заглядывал к ней, провожал на работу. Начал часто готовить и убирать, пока Мивы не было. Кажется, ей стало приятно, хотя Аоки удивилась. Спросила: «Почему?» Её сложно было разгадать: Мива открывалась ему всё больше, но Оокубо часто затруднялся сказать, какие конкретно эмоции испытывала Аоки. Свои же чувства он прекрасно понимал.* * *
Хотелось развеяться. Прогулка всем помогает сбежать от себя на полдня. Бродишь, дышишь свежим воздухом, ни о чём не думаешь. А под вечер накрывает сладкая, приятная сонливость. Было воскресение. Мива проснулась с тёмными, почти чёрными кругами под глазами. Немного прибралась в доме. А когда, выжатая, словно лимон, надумала доработать то, с чем не успела за неделю, Сэдэо не выдержал и практически силой отвёз её в парк. Сейчас, наслаждаясь лаской прохладного ветра, Аоки заметно взбодрилась. — Мне нравится тут, — она втянула запах цветов и протяжно вздохнула. — Кумико бы тоже… — вырвалось само собой, но Мива резко прервалась, больно кусая губы. Сэдэо, еле сдерживая себя, предложил сесть и крепко сжал её плечо, поглаживая большим пальцем. Всё. Нужно рассказывать. Ему не место в жизни Аоки. Хватит ошибок. Но, взглянув в её глаза, Оокубо опять не нашёл в себе силы признаться. Мива ему верила. Сэдэо изнутри жгло отвращение к себе. За ошибки, за феерично неуместные чувства именно к ней, иррациональное желание защитить Миву… от себя же. Чувство извращённости ситуации давило на сознание, мешая думать с холодной головой. А впрочем, о чём? Исправлять этот кошмар уже безнадёжно поздно. И всё-таки Сэдэо тянуло к ней. Оокубо ощутил мощный порыв обнять её и согреть. Или самому согреться. Он не понял точно. Сэдэо подался чуть вперёд, но, сжав зубы, заставил себя остановиться. Не сейчас. Не так. Не они. — Я хочу домой, пойдём, Сэдэо. — Они плавно перешли от нейтрально вежливого общения к близкому, даже не заметив, как это случилось. Просьба прозвучала так по-детски жалобно — у Оокубо ком к горлу подступил. В тот парк они больше не ходили.* * *
Рано утром Сэдэо уже был на ногах. Он всё время просыпался. Не выпив хотя бы глоток валерьянки, Оокубо не спал всю ночь. Полусонный, он вздрогнул, услышав стук. Открывать? А может, ну его? Хотя это лучше, чем весь день сходить с ума. — Мива? — он не поверил своим глазам. — Стало грустно и захотелось прийти, — уголки её губ слегка приподнялись. — Или я меша… — Аоки охнула, оборвав вопрос на полуслове. Прежде чем что-то понять, она оказалась зажата в крепких объятиях. Он был холодным, и телесного контакта ему явно не хватало. По спине пробежался табун мурашек. Сэдэо погладил её волосы. Ток не бьёт так больно, как понимание, что он дал эмоциям руководить собой. Но сейчас Аоки здесь, в его руках, и Оокубо пьянило желание быть наконец рядом. И чтобы кто-то был рядом — тоже. — Останься, — шепнул Сэдэо, вызывая новые приятные мурашки. — Хочешь… кофе?* * *
Уютный звук закипающего чайника подействовал, как успокоительное. Тепло кухни разморило, клонило в сон. Тишина между ними стала такой родной и привычной. Она убаюкивала. Мива приняла свои чувства, как факт. Аоки видела, что они взаимны. Видела она и то, что Оокубо смертельно этих чувств боялся. Почему? Это обычное явление. Мива когда-то тоже любила, и её любили. Но, как выяснилось, не по-настоящему. Для Аоки в чувствах не было ничего возвышенного. До сих пор. Сэдэо задумчиво наливал в чашку кипяток, пребывая мыслями где-то далеко. Он пропустил момент, когда жидкость полилась за края. Мива, снисходительно вздохнув, отыскала взглядом тряпку и принялась вытирать стол. Оокубо накрыл её запястье своей рукой, мол, «я сам». И всё замерло. Теперь они всем нутром прочувствовали избитое выражение «пробежала искра». Аоки вспомнила свой первый поцелуй. Самый обычный, играючи. Быстро забылось, не особо понравилось. Сейчас всё было иначе. Они мягко соприкоснулись губами, стоя на самой границе, чуть-чуть не переступая. Испытывали друг друга, что-то для себя решали. Дыхание мужчины сбивалось; Мива не хотела торопиться, дала ему время. Постепенно ласки переросли в более раскованные. Сэдэо отдавал себе отчёт в том, что делал. Растягивал маленькую ложную надежду на что-то хорошее. И он понимал, что так нельзя. Поэтому решил получить Аоки только на эту короткую минуту. Но слишком не расходился, понимая, что не имеет права на женщину, чью жизнь сломал. Мива прислушалась к своим ощущениям. Горечь и боль до сих пор жгли сердце, но теперь она словно приняла обезболивающее, медленно действующее и с очень странными, но очень приятными побочными эффектами. Оокубо скованно ласкал её шею и руки, нежно, аккуратно. Внутри разлилось что-то тягуче-сладкое. Это раздразнило, захотелось больше тепла. Аоки подалась вперёд, запуская руки в шелковистые, слегка растрёпанные волосы. Еле уловимо пахло молоком и мёдом. Сэдэо остановился на секунду, призадумался, а затем снова поцеловал: глубже, свободнее. Мива обняла Оокубо за шею и положила голову ему на грудь. Впервые за долгое время она подпустила человека так близко. Аоки наслаждалась этим. Ей полегчало. А вот Оокубо не находил себе места. Какая муха его укусила? Чем нежнее он приласкает её сейчас, тем больнее сделает потом. Так не могло продолжаться. Сэдэо не мог стать с ней счастливым. Потому что Мива с ним — не могла. Да и они, кажется, уже априори не станут счастливыми. Он должен вытащить сына из тюрьмы и лично отсидеть заслуженный срок. Но главное — Мива должна знать. Сэдэо сглотнул, чтобы пересохшее горло меньше саднило. — Мой сын — не убийца! — Оокубо словно выделял каждое слово восклицательным знаком. Мива застыла, прекратив ласки. — Что?.. Сэдэо готовился к этому моменту. Внутри всё натянулось, как струна гитары. Он медленно вдохнул, мысленно прощаясь с Хикэру и Мивой. Аоки, напротив, почти не дышала.* * *
Тюрьма. Судорожно, неровно дыша, словно не хватало кислорода, Сэдэо пытался поднять взгляд на сына. Тот молчал. Жутко, больно, гадко. — Что ты выдумал?! Притвориться убийцей, обречь себя на казнь? Ты с ума сошёл! — Не знаю, о чём ты говоришь, — мягко ответил Хикэру, странно косясь на охрану. — Но всё хорошо, пап. Вернись домой, пожалуйста, — парень натянул улыбку. — Н-не могу… Хикэру, ты же… — сбивчиво заговорил мужчина. — Ты — всё, что осталось у меня с тех пор, как… С тех пор, как… — слова застряли поперёк горла. —…она умерла, — выручил сын. — Да. Ты тоже. Вот почему я так поступил. Понимаешь? — Я только пытался тебя защитить… Я этого не стою! Хикэру зашёлся безудержным кашлем и зябко поёжился. По сердцу Сэдэо словно полоснул его собственный нож. — Да? А о чём ты думал, когда перешёл черту? Так ты меня защищаешь? Убил невинную школьницу?! — спросил Оокубо-младший одними губами, опасаясь, что охранники услышат. — Хи… — Знаешь! — вскинулся Хикэру. — Я злюсь на тебя. Представить не можешь, как мне паршиво! Но забей на это! Лучше подумай, что бы сказала Она! Уходи. И думай. Каждый день. Вдруг тогда поймёшь, зачем я кинулся за решётку и спас твою шкуру! — паренёк резко поднялся, не справившись с бурей чувств. Расценив такой жест как агрессию, двое матёрых охранников схватили его под руки, без капли сочувствия требуя закругляться. — Сакура ни в чём не виновата… — напоследок процедил Хикэру. Оокубо понимал его поступок, но не был согласен. Охранники провели Сэдэо к выходу. Тот обмяк в их хватке, неспособный твёрдо ступать.* * *
На ватных ногах мужчина добрёл до дома Аоки, где увидел Миву. Она, заплаканная и красная, дрожа, дремала в мокрой траве. От такой картины наворачивались слёзы. Мешки под глазами опухли сильнее. Лицо и одежда в грязи. Он снял хаори и медленно подошёл ближе. Её тело было ужасно холодным. Аоки то и дело всхлипывала во сне, и только теперь Сэдэо до конца осознал последствия.* * *
А теперь они стояли под покровом пасмурного утра, пока женщина с тихим ужасом переваривала услышанное. Внутри что-то треснуло и раскололось, брызнув миллиардами осколков. Мива никогда не носила розовые очки, но сейчас все краски окончательно растаяли, оставляя темноту. Оокубо примолк, чтобы дать ей время окончательно принять услышанное. Вот и конечная. И Сэдэо никак не мог оправдать такое зверство тем, что ему угрожали. Осознание накрыло медленно, тяжело, неохотно. Она стояла лицом к лицу… …с убийцей своей дочки! Питала чувства к нему и доверяла эмоции. Первая встреча, касание, разговор. И вдруг на тебе! Вот как после этого можно рассчитывать на кого-то, кроме себя? Противно. Ирония: Сэдэо — единственный, кто поддерживал Миву по-настоящему. Конечно, всё легко объяснить. Таким способом он понадеялся смягчить вину. И умудрился влюбиться… — Ты чего? Звони уже копам! Она до сих пор не верила. Но его окрик, похоже, отрезвил её. Бледная Мива схватила телефон, чуть его не уронила, кое-как набрала номер и прислонила устройство к уху. Сейчас приедет полиция, а завтра в новостях напечатают, что дело закрыто. Но это что-то поправит? Оокубо часто думал, что бы было, не сделай Хикэру ту глупость. Вероятно, всё могло сложиться проще — Сэдэо бы не доставил проблем хоть одному человеку. Если бы Хикэру не был таким* * *
— Я не хочу никого убивать… — мрачный ледок, который до этого опасно блестел во взгляде, растаял тягучим, горьким шоколадом, перетекая в испуг и шок. Маска Оокубо треснула. Плохо. — Ты обкурился? — хихикнул босс, но подчинённому шутка явно не понравилась. — Не хочу и вам не дам, — побелев, как мел, упирался Сэдэо. Внутри что-то неприятно ёкнуло — зря. — Ну ты же хочешь, чтобы Хикэру ещё пожил? — нарочито ласково поинтересовался босс, как бы невзначай чиркнув большим пальцем по горлу. — Что, не понял? Выбора тебе никто не давал. Либо убиваешь девушку, либо умирает пацан, — он говорил серьёзно. Очень серьёзно. Стало досадно, страшно, противно. Никто не захотел пачкать руки, и его, как половую тряпку, использовали для самого грязного дела. От Оокубо захотели избавиться, просто по ненадобности. Удобный шанс подвернулся. Теперь-то им понадобился именно он, да, Сэдэо, конечно же, поверил. Но он и мысли не допускал о том, что сына убьют. Хикэру был тем, ради кого Сэдэо не останавливался ни перед чем. Заперев эмоции глубоко-глубоко, сжав слёзы в железные тиски, он согласился. Внутри всё сжалось от отвращения и страха. Но если тогда, когда убили жену, Оокубо ничего не смог, то теперь сделает всё, на что способен и не способен.* * *
Парень и девушка бодрым шагом шли, стремясь оказаться подальше от храма. У каждого имелись на то свои причины. Кумико слегка расслабилась. Ну ничего, бывают неприятные моменты. Всё уже закончилось. Да? Хикэру, наоборот, помрачнел, как грозовая туча. Оокубо нагнал пару относительно быстро. Он решил не мешкать — одно нажатие на курок. Ну! Не стой на карте жизнь Хикэру, Сэдэо бы отказался и сбежал. Он знал, ради чего это делает. Только вот… — Отоо-сан? Что такое? Оокубо будто примёрз к земле. Нет. Почему? Что он тут забыл? Как его сын связан с этой девушкой? И как теперь поступить? Сэдэо мысленно чертыхнулся. Он уже готов был бросить всё и спрятать сына на другом краю Света. Но… Средств не хватало даже на одежду. Сэдэо судорожно вздохнул. Крепче сжав пистолет, он поднял трясущуюся руку, направляя дуло на побледневшую девушку. Та даже пикнуть от страха не смогла. Она… сейчас умрёт? Хикэру рванул наперерез. Грянул выстрел, больно хлестнув по ушам, разорвав ночную тишину. Чуть-чуть не успел. Кумико застыла на секунду, трясясь в агонии и держась за окровавленную грудь, а потом камнем рухнула на траву. — Господи!.. Кумико… Чёрт! Папа, что… Что ты делаешь?! Что ты сделал?! КУМИКО ЖЕ… У-УМЕРЛА! Сэдэо ошалело уставился на пистолет, на мёртвую девушку, на сына, который, казалось, сейчас собственноручно убьёт его. Боже. Что только что произошло? Что за чертовщина? Как у него рука поднялась?! Пришли запоздалые сожаление и желание отмотать назад. — Я… убил её! — захлебываясь от плача, внезапно выкрикнул Хикэру. Сэдэо похолодел. В руках сын сжимал телефон, а на дисплее светилось «911». Этого ещё не хватало.* * *
Сэдэо медленно опустился на колени перед ухоженным надгробием. Печально поющий ветер играл его волосами. В руке Оокубо сжимал ветвь умэ. С фотографии на памятнике радостно смотрела девушка с пшеничными волосами и ласковым взглядом. Внутри всё уже было изорвано в клочья. На место любви и сожалениям сперва пришла пустота. Кромешная тьма. Никакой надежды не осталось. Безвозвратно. А потом как будто прорвало. По щекам Сэдэо градом покатились горько-кислые слёзы, разъедая изнутри то, что ещё осталось. Он, словно в бреду, без остановки шептал: «Простите». Неясно, кому конкретно. Наверное, и Хикэру, и Миве, и Кумико, и покойной жене. За то, что подвёл, предал, сделал больно, не сумел, ошибся, испугался. Разочаровал. Сэдэо хотелось биться головой об стену. Зная, что услышат только мёртвые, он позволил себе разрыдаться в голос, захлёбываясь виной сполна. Истерика продлилась недолго. Эмоции вылились вместе со слезами. Внутри стало тихо, пусто, безразлично. Ярко-розовый лепесток умэ вдруг опал, и Оокубо, удивив самого себя, зачем-то поймал его. Воздух потеплел. От кроны японской сливы, которая отбрасывала тень на могилу, полился приятный, мистический свет. Он ни капли не слепил глаза. На душе полегчало. Словно остатки душной ночи рассеиваются, а сонное солнце рисует на горизонте, перекрашивая облака во все оттенки пламени, и становится свежо. Светает. Лучи слились в один яркий-яркий сгусток, начали приобретать чёткую форму. Детали сформировавшегося образа окрасились в разные цвета, являя Сэдэо неправдоподобно красивую женщину. — Кто вы? Я что, уже совсем чокнулся? — Моё имя Умэ, — тихо зазвенел в ответ её кристально-чистый голос. Оокубо невольно посмотрел на цветы в своей руке, но ничего не увидел. — Я Ханами но ками, — мягкой и нежной ладонью цветочная богиня погладила щёку мужчины, утирая влажные дорожки бессильных слёз. Затем невесомо прикоснулась к его подбородку в просьбе поднять взгляд. — Я всё знаю. Эта девочка, — она кивком головы указала на фото. Длинные серебристые волосы с рубиновым отливом ослепительно засверкали на солнце, — тоже знает. — Ясно. Окончательно, — горько резюмировал Сэдэо. — Во власти богов давать и отнимать жизни. — Его комментарий проигнорировали. — Боги — абсолютные существа, которые могут управлять законами Вселенной. Но даже для богов существуют некоторые ограничения. Мы не можем вмешаться в ход времени, потому что оно идёт параллельно для всех и всего без исключения. Если хоть кто-то вернётся во времени назад, все результаты того, что произошло за период, который он отмотает, аннулируются. А вернуться в будущее будет невозможно, пока все события не случатся вновь. Но всё может измениться, пойти совсем по-другому. Кто-то не родится, какие-то люди никогда не встретятся, кто-то не успеет, не спасётся и умрёт. Время слишком запутано, чтобы в него вмешиваться. Что до власти над Жизнью и Смертью — это вполне реально. Но, отнимая жизнь, ками обязан даровать другую. И наоборот — давая жизни, мы забираем равное их число. И то, количество подобных манипуляций для каждого ками ограничено. Превысит лимит — его стихия тут же заменит новорождённым. Я выбрала Кумико. Перед тем, как уйти, твоя жена просила защитить её семью. Молитва была такой чистой, что невозможно остаться равнодушным. Полиция всё забудет, Хикэру будет свободен. Я спрошу тебя, Оокубо Сэдэо, готов ли ты на такую жертву ради женщины, которую любишь, её дочери и своего сына? Сердце Оокубо онемело. Он потерянно смотрел на Умэ, которая лучезарно улыбалась. И вроде хотелось верить в чудо, в последний шанс, но… Для него?! Кто мог попросить саму богиню за какого-то убийцу? По крайней мере, так думал Сэдэо. — Да… Полностью! — горячо шепнул мужчина. Больше умереть Сэдэо не боялся. Ками вырвала из своего венка один цветок. Все её прикосновения ощущались как порывы лёгкого-лёгкого ветерка. Ласковое объятие убаюкало, утешило, пригрело. Захотелось спать. Округу вновь залило золотистыми лучами. Он улыбнулся этому свету. Стало безумно легко, будто за спиной выросли крылья, и слегка прохладно. Всё, что накипело, вдруг исчезло, схлынуло, отпустило. Теперь Оокубо не держали свинцовые боль, вина, скорбь и безысходность. Он словно парил. Можно спокойно уйти. Разве что Хикэру… Но о нём есть кому позаботиться. Теперь будет. Пульс не спеша замирал, но больно не было. Тепло, которое всегда чувствовалось в груди слева, испарялось, уступая место… нет, не пустоте. Лёгкости и невесомости, словно щемящий камень расколот, и река может свободно течь своим путём. «Кумико, я не должен просить у тебя что-либо, но, пожалуйста, поддерживай Хикэру и не дай ему увянуть больше никогда», — подумал он, не надеясь на ответ. Это, скорей, было лишь риторическим обращением. «Я только этого и хочу».* * *
Пока Мива звонила в полицию, он сбежал. Испарился, исчез из памяти как Сэдэо, но остался как убийца, словно никогда не приходил, не утешал, не целовал, будто бы она никогда не любила. Конечно, стоило узнать правду, чувства сразу же погасли. Выключатель щёлкнул — свет. Ещё раз — тьма. Что говорил полицейский, женщина не слышала, да и не старалась слушать. Она знала, что всё кончено. Чудес нет. Настоящих чувств — нет. Она никогда в это не верила. Она была реалисткой. — Ч-что? — переспросила женщина, услышав неразборчивый шепоток. Но лишь заслужила недоумённый взгляд полицейского. Стоп. Кажется, это в голове. Что, уже сходит с ума? Да, предсказуемо. Ну и пусть себе… Опять! То ли шёпот, то ли шелест лепестков. Но слова вполне разборчивы. «Отбрось логику, дай руку, следуй зову!» Зов. Дать руку? Смысл? Зачем куда-то там идти? Лучше просто сдаться. Так ведь… проще. И почти не больно. Аоки прижала ладони к ушам, но назойливые звуки стали только громче. Мива махнула рукой, на глазах удивлённого следователя резко развернулась и пошла. Откуда она знала дорогу? Всё равно, прочь логику, просто шагать. Вокруг, слившись в единую массу, серым фоном мелькали деревья, машины, люди. Скоро шумы города притихли, показалось кладбище. Аоки чуть приподняла брови, но медленно продолжила путь. Что-то вело, словно подсознание изначально знало, куда идти. Остановилась она около могилы Кумико. Сердце заныло. Ну зачем именно сюда? Взгляд упал на небольшой потрёпанный конверт, лежащий посреди могильной плиты. Мива колебалась. Откуда он? Мало ли что внутри. И опять вмешался загадочный шёпот. Руки сами по себе потянулись к нему. Аоки с безразличием вскрыла конверт, решив, что хуже уже никогда не будет.* * *
Что чувствуют мёртвые? Куда они попадают? Кто-то думает, что умереть — это значит исчезнуть, застыть. Кто-то верит в загробную жизнь, многие боятся призраков, веками блуждающих по месту своей смерти. Оокубо же считал — не важно, что случится. Главное, он исправил ошибку. Сэдэо услышал эхо. Чьи-то размеренные шаги. Они замерли так быстро, как и появились. Мужчина открыл глаза, готовый увидеть пустоту или пламя Ада. И застыл, заворожённый. Чёрно-синее пространство, напоминающее ночное небо, было усыпано белыми, как молоко, сияющими точками. Будто звёзды далеко-далеко наверху. Только тут они сверкали снизу, справа, слева — всюду! У Сэдэо даже закружилась голова. Тихо. Очень тихо. Так спокойно, хорошо, больше не больно. — Это Путь перерождения. После смерти одни души проходят по этому коридору и рождаются вновь, а другие — думаю, ты и сам догадался. Иди, — стало ясно, что Умэ всё это время стояла у него за спиной. Сэдэо вздрогнул. Вновь захотелось плакать, обрушилась боль и радость одновременно. Он получит шанс снова обнять Хикэру, ещё раз услышать его голос. Пробормотав тихое «спасибо», он, как заколдованный, шагнул. Медленно, но верно Оокубо подходил ближе к пугающе-манящей двери, открыв которую, он исправит свою судьбу. Так же неспеша Сэдэо повернул ручку и, сделав ещё пару шагов, растворился в кудрявом тумане. — Твоя судьба сложилась трагично. Но всё впереди, испытание только начинается, — ками покачала головой, глядя ему вслед. Причудливая гамма эмоций в её золотых глазах не поддавалась расшифровке. — Ты будешь жить и, возможно, когда-то вернёшься к сыну. Но искать дорогу не придётся самому, Оокубо Сэдэо. А пока… Поспи. Отдохни и дай душе зажить. Я пригляжу за твоей земной оболочкой.* * *
«Моя жизнь — сплошная ошибка. Мне больше нигде нет места. Хикэру, мой замечательный мальчик, всегда улыбайся. Мива, прости, что люблю тебя. Прощайте». Написано явно второпях. — Доброе утро, мама, — голос отзвенел в ушах так громко, что примерещилось, будто лепестки вокруг замерли и раскрошились, как хрусталь. Мива обернулась. И увидела девушку в юкате нежно-тюльпанового оттенка. Лепестки сакуры осыпались, путаясь в волнах её пшеничных волос. Боязливая улыбка, такая родная, что тянуло рыдать. Большие травянисто-зелёные глаза придавали образу милой невинности. Сердце стучало, как бешеное. А кровь ударила в голову, сплетая бредовые мысли в огромный беспорядочный клубок. Внутри поселились смешанные чувства. Похороны, Сэдэо, письмо, а теперь дочка, живая… Мива ничего не отвечала. — Ну что же ты, мам? С первым днём Ханами! — Кумико?.. Ханами… уже закончился… — Аоки впервые в жизни растерялась. Это было то самое чувство, когда ну никак не верится, но хочется верить.* * *
Эпилог
Прошло два года. Так рано Мива не ожидала внуков — да что там, в какой-то миг она считала, что и ребёнка лишилась. Но теперь, как раньше, они встречают Ханами. И именно в это время Кумико должна родить. Сегодня ночь была очень ветреной. Стёкла дрожали, как будто по ним стучат крупные капли дождя. Аоки дремала, слушая тихие-тихие шаги. Было невесело. Хикэру пережил загадочную гибель родителя более чем болезненно. Мива думала, что он сойдёт с ума. Паренёк превратился в живое привидение. До сих пор не отошёл полностью. Не сказать, что свадьба Кумико с Оокубо-младшим прошла весело и пышно. Но она отогрела Хикэру. Потихоньку новоиспечённый зять ожил, кое-как примирился с утратой, начал медленно двигаться дальше. Ну, а Мива… снова убедилась в том, что если ты что-то получаешь, обязательно теряешь что-нибудь взамен. Жизнь — кисло-сладкая. Разбудил её робкий-робкий стук. Аоки ещё до этого услышала, что в спальню вошли. Она всегда спала очень чутко. — У вас грустно. Вот же идиот, сам виноват, от меня одни проблемы. Но я нашёл дорогу назад, значит, в этом был какой-то смысл? Да, определённо, я хотел увидеть всех вас снова. Мива готовилась ко всему, но страстный поцелуй в губы затмил даже то, что у неё в комнате стоит, по сути, покойник. И что он её так бесстыдно целует. Любяще касается тёплыми губами щёк, шеи, плеч, губ. Женщина резко проснулась и большими-большими глазами, в которых плескалось море удивления, посмотрела на знакомое лицо. Он изменился. Потеплел, что ли. Стал мягким и выглядел здоровее. Загорелая кожа, русые волосы, не такое осунувшееся лицо. Но Мива его узнала. По глазам. По той самой кофейной горчинке. — Прости, что так получилось. Я глупый, трусливый, — ласкающим шёпотом выдохнул Сэдэо, прижимаясь крепко-крепко, но нежно. — Хикэру… Как он? Всё нормально? Не в силах внятно выговорить ответ, Аоки кивнула. Оокубо благодарно, но немного грустно улыбнулся. Он так виноват перед Хикэру. Погладил плечи и шею. Щёку. Поцеловал в лоб. Бережно, как статуэтку, которая от малейшего неосторожного прикосновения рассыплется пылью.