come back, leave soon

- Так как там её зовут? Фрея? Джек щелкает пальцами, делая вид, что вспоминает. - Фрэнсис. Я раза три тебе уже говорил. Финн заправляет отросшие космы за ухо и щурится от сигаретного дыма. - Фрэнсис, - повторяет Джек. Перекатывает её имя на языке, как пресловутый леденец. Только этот леденец лимонный. И с мерзкой шипучкой внутри. Фрэнсис. - Мальчишечье имя, - поддевает Джек. Финн не реагирует. Видели бы надутые оксфордские индюки, что «подающий надежды студент из Канады» курит на кухне Джека в одних пижамных штанах. Грейзер бы лично сфоткал его и скинул бы этим старпёрам на почту, потому что ничем, кроме gmail-а, эти консервные банки пользоваться не умеют. Фрэнсис. Выпускница со вздернутым носом, похожая на Селену Гомез. Финн любит девчонок постарше и покрасивее, чтобы утереть нос всем широкоплечим старшекурсникам, которые за ней бегали. Джек может соврать Финну, что не помнит её имя, но ленту её инсты он долистал до самого конца. Не один раз. И так и не понял, что Вулфард в ней нашел. Если бы она полезла к Финну целоваться и учуяла запах сигарет, то её мордашку бы перекосило от негодования. Джек бы на это посмотрел. Но Финн за тысячи километров от Лондона, в Италии. Побережье Амальфи, отпускной дом его, Джека, папани. Отец шароёбится по каким-то выставкам в Риме и заключает сделки. Джек чувствует себя в этом доме хозяином. И ещё – курит Финн только с Джеком. Не больше двух сигарет зараз, и постоянно обещает, что больше не будет. Но курит же. Так что чао, белла. - Чем ты тут занимаешься? Грейзер дергает плечом. Не говорить же Финну, что он успел посмотреть все сериалы, которые скачал себе на лето. Один из них – даже пару раз. А сейчас еще только конец июня. На книги у него не хватает терпения. Прогулки – только по вечерам, потому что в Позитано жара, как у дьявола в штанах. Выходишь в десять, а в одиннадцать уже чувствуешь себя улиткой на сковороде. Ещё Джек здесь никого не знает. И не узнает, ведь ненавидит разговаривать с незнакомцами. Вот тебе и порочный круг. - По-разному. Отдыхаю. Нихера не делаю. Тут красиво. Финн кивает. Взгляд Джека падает на свежую татуировку – анатомическое сердце на левом плече. Новехонькая, края ещё шелушатся. «Носит сердце на рукаве», ха-ха. - Кто делает татуировки в жару? – выдает он, затягиваясь. Отцовские красные дают по башке почти так же, как и сам отец, если бы узнал, что Джек рылся в его столе. Вулфард косится на жутковатое сердце. Как будто забывшись, проводит пальцами по краям. - Я думал, что буду в Лондоне все лето. Кто ж знал, что ты позвонишь и позовёшь. - Ты не предполагал? - Джеки. Ты мотаешься, как сумасшедший. Месяц на Карибах, два в Токио. Как с тобой можно угадать? Джеку не удалось родиться таким же умным, как Финн. Ладно, не умным – последовательным, что ли. Про таких, как он, говорят, цокая языком – без царя в голове. Даже если и есть там какой-то царь, то у этого мужика большие беды с башкой. Вот такая сложная тавтология. Грейзеру просто хочется всё посмотреть. Он устраивается на какие-никакие подработки, снимает дешёвые комнатки и колесит таким образом по всему миру. Весной он работал в хостеле на Мартинике. В феврале – развлекал японских школьников в Американском центре в Токио. Ему нравится жить, как в сериале. Хотя и бывают откровенно хуёвые серии, тут ничего не поделаешь. Стоит ли говорить, как относится к такой беготне его семья? Мама готова голосить из каждого динамика, что с его-то, Джека, мозгами, можно было бы в Оксфорд. «Как Финн, дорогой. Ты же умный мальчик». У отца более строгие методы. Если Грейзер через год никуда не поступит – папаня больше ни цента не отщипнет от миллионного состояния на пропитание своей крохе. Счастье, что они находятся в разных странах. Живи они все в одном доме, как нормальная семья – Джек бы взвыл волком после первого семейного ужина. Он смотрит на осоловевшего Финна через стол. Они потягивают вино из кружек. Дом такой нежилой, что тут даже нормальной посуды нет. Джек живёт здесь уже три недели, и за всё это время папа приезжал раза три. Проверить, не перевернул ли его сын всё тут вверх дном. - Я рад, что ты приехал. Очень. Даже такому конченному интроверту, как я, иногда нужно с кем-то поговорить. - Ты что, ни с кем тут не познакомился? - Я плохо говорю по-итальянски. Враньё. По-итальянски можно сносно заговорить, попрактиковав его с месяц. Грейзер проработал три месяца в сувенирной лавке в Риме. - Пиздишь. - Отстань. Финн вынимает из кармана пачку сигарет и кидает её в Грейзера. Какие-то пиздатые, с ментолом, из Лондона. Попадает точно в ключицу. - Я тоже рад, что приехал. Хоть ты и затворник. Джек прячет сигареты в кармашек на футболке. Залпом допивает оставшееся в кружке вино и выдаёт, чуть не поперхнувшись: - Оставайся, сколько захочешь. Финн улыбается. Выкусила, Фрэнсис? *** - …тот парень, Том вроде бы. Футболист из старшей школы. Знаешь, где он теперь? Сейчас охуеешь. Финн выдерживает театральную паузу. Джек лежит головой у него на животе и поворачивается к нему, неловко прижимаясь горячей щекой к прохладной коже. В двух метрах от них шумит море, а в небе, как гротескная погремушка над колыбельной, висит полная луна. - Ну? - Он выступает на драг-шоу в Нью-Йорке. - Врёшь. - Нет. Сейчас покажу в инсте. Финн тянется за телефоном, но Джек хватает его за запястье. - Хер тебе. Тут не ловит связь. Грейзер тянет его ладонь к себе и прослеживает кончиками пальцев выступающие косточки. Представляет их с Фрэнсис – официально чёрно-белых, с форменными оксфордскими ленточками на шеях. Они встречаются после занятий и идут за ручку в кампус. Она из тех – у неё это на лице написано – кто вцепляется в руку намертво и тащит за собой. Финн отнимает свою ладонь и задерживает у Грейзера на груди, выводя узоры по футболке. - Я знал про него ещё давно. Ну, в смысле… Не то, что он гей. Хотя, об этом тоже догадывался. Чуйка, что ли. Просто знал, что он хороший парень, несмотря на все его закидоны. Как помнишь, тот случай, когда он застукал нас в раздевалке. Он ни слова тогда не сказал. Хотя я… Финн запинается, как будто налетел на кочку на полном ходу. Джек кусает губы и бесится. Что в этом такого, чтобы так замолкать? Можно подумать, что Финн стремается всего того, что между ними было. - Ну? - Ладно. - Не дури, Финн. - Ты сам всё помнишь. Зачем мне рассказывать. - Просто ты так говоришь, как будто это всё хренью собачьей было. Джек чувствует затылком, как Финн тяжело вздыхает. Крепкое итальянское сухое из соседнего магазина дурит башку похлеще водки. И развязывает язык. И руки. Не то чтобы Джек не предугадывал заранее, что всё так будет. Что разговоры пойдут в таком ключе. Что ему по старо-доброму снесёт от Финна башку – как в десятом классе. Похлеще, чем от какого-нибудь Франца из Рима или от Кэзуо из токийской библиотеки. Нет, Финн один такой, и Джек об этом прекрасно знает. Не то чтобы Джек звал Финна сюда, изначально всё просчитывая наперед. Разве что самую малость. Совсем немного. - Нам было по семнадцать. - Теперь по двадцать. Но что-то нихера я не умнею с годами. А ты? Вулфард знает, что в словах Джека и речи нет о его баллах за тесты по социологии и эссе по зарубежной литературе. Но молчит – тянет в рот цепочку на шее и закусывает её, сжимая губы. Молчание – золото. Дёргает Джека за воротник футболки. Тот поворачивается к нему снова – в темных глазах шумит тихая ярость, еле сдерживаемое электричество, хоть гаджеты заряжай. Хмурится, как мелкий чёрт, аж страшно, что укусит. Финн ведет пальцем по его скуле. Грейзер подрывается, одним рывком скидывает с себя футболку. Разгоняется и несётся к морю, щедро осыпая Финна песком. Белый, как пломбир, на фоне чёрных бушующих волн. Они проглатывают его, поглощают, когда он с плеском падает в пучину цвета нефти. Финн смотрит озадаченно, как Джек выныривает и трясёт головой, будто упавшая в пруд собака. Берёт из пачки третью сигарету и сжимает зубами. - Эй, ссыкло, купаться будешь? Или боишься замочить штанишки? *** - Ей, значит, двадцать пять. - Осенью. Пока двадцать четыре. - Одна херня. Выйти из дома наутро после опустошения почти всех запасов вина – геройский поступок. Сходить в магазин и купить нормальной еды, а не крекеров и шоколада – тянет на какой-нибудь орден. А вот ещё и приготовить завтрак, вернувшись из магазина – что-то из разряда сверхъестественного. Джек жуёт ветчину, которую ему вообще-то поручили нарезать, и скучающе смотрит в спину Вулфарду. Тот стоит, покачиваясь над столешницей, и наблюдает, чтобы кофе не сбежал из турки. - У тебя самого-то кто-то есть? У Джека возникает импульсивное желание зашвырнуть ему в спину солонку. Подумать только – в семнадцать Финн хватал его за лацканы пиджака в раздевалке, и они целовались, сбивая со скамеек рюкзаки придурков-одноклассников. А теперь он задает такие вопросы, даже не потрудившись повернуться к нему лицом. - У истории моей личной жизни есть несколько версий. Могу рассказать подробнее, с деталями. Но там рейтинг очень высокий получится. Ладно, может быть Джеку не стоит на этом зацикливаться. В первую очередь они, так или иначе, друзья детства – слишком многое делили на двоих и слишком много пережили историй, которые теперь начинаются с «а помнишь» и заканчиваются гоготом до слёз. Если «химия и физика» и смогла что-то подпортить, то незначительно. По крайней мере, Джеку хочется так думать. Тем более, за последние три года они виделись раз пять от силы. Три раза на днях рождениях совместных друзей в Канаде, один раз – в Лондоне, где у Джека была пересадка, а Финн просто скучал после пар. Один раз – в Испании, куда Джек поехал со знакомой из Рима, а Финн – с компанией богатеньких умников из Оксфорда. Они и не говорили толком, по нормальному. Никаких этих ночных бесед до самого утра, шёпотом, чтобы не разбудить родителей Финна в соседней комнате. В этих разговорах можно было допиздеться до вопросов о смысле жизни и неизбежности смерти. Можно было рассказать какой-то позорный секрет. Например, что в пятом классе был по уши влюблен в училку английского, а в шестом – по-тихому таскал мамину помаду, пока её не было дома. Просто по приколу. Интересно, думает Джек, Фрэнсис хватило бы духу рассказать Финну какую-нибудь глупость о себе? Такую, о которой вспоминаешь ночью и дёргаешься от стыда за себя прошлого? Интересно, много ли вообще она знает о нём? Да чёрт возьми, ладно. Забили. Забыли. Джек встряхивает неестественно-каштановыми волосами. Сам же закрашивал обратно в приемлемый цвет из жвачно-розового. Отец, когда увидел его в аэропорту, чуть не выронил глаза из глазниц. Приказал «сделать что-то с этим», чтобы не позорить его перед итальянскими соседями. Пришлось. Он рассеянно щупает отросшие пряди у висков, морщась от того, какие они жесткие на ощупь. Выжженые, как у куклы Барби. Когда Джек поднимает взгляд на Финна, тот глазеет на него в упор, как на гребаную Мону-Лизу. Кофе в турке возмущенно шипит, расплескиваясь, и Финн материт несчастный напиток, на чём свет стоит. Внутри себя Джек ликует. Хоть и придётся лишний раз драить плиту. *** - Зачем тебе вообще эта учёба? На этот раз они сидят на пляже, завернувшись в пледы. Прохладный ветер дразнит волны, и от шторма море походит на кипящий котёл. - Что значит – зачем? Финн принимает из рук Джека бутылку вина и делает внушительный глоток. Джек накидывает плед на голову и запахивает у шеи, практически пропадая в коконе. - Зачем значит зачем. Подумай сам – ты четыре года прозубришь социологию. Сдашь экзамены, получишь наставления от декана, кинешь в воздух шапочку на выпускном. И что дальше? Устроишься на сраную работку, будешь удавливаться галстучком и клевать Фрэнсис в запудренную щёчку каждое утро? В глубине души мечтая на этом галстучке повеситься? - Ох и язва же ты, Джек. - Говорю, как есть. - А что, лучше болтаться по странам, не имея ни нормальных планов на будущее, ни какого-то фундамента за душой? - Не переводи стрелки. Ответь мне на вопрос. Финн закатывает глаза. Дует поверх горлышка бутылки, и противный свист мешается с шумом ветра. - Не знаю. - В смысле? - В прямом. Не знаю. У меня есть возможность получить хорошее образование, так нахуя мне её упускать? А что будет завтра, никто не знает. Может, психану, сколочу рок-группу и буду собирать стадионы. - Или завтра на нас грохнется метеорит, и мы все сдохнем. Как динозавры. Динозавры же тоже не знали, что им суждено лапы протянуть под ебаным метеоритным дождем. Жили себе спокойно, планы на будущее строили. - Всё, Джек. Хватит пиздеть. Башка от тебя болит. Дай мне лучше сигарету. - У тебя от вина башка болит. Выжрал почти всю бутыль в одно лицо. Они совершают безмолвный бартер – сигарета на бутылку вина, и Джек скидывает плед, подставляя горящие щеки ветру. Холодные порывы треплют его волосы, подныривают под тонкую джинсовку, ударяют в нос терпким запахом соли. Финн мучается с зажигалкой, пытаясь загородить её от ветра. Джек мешкает с секунду, потом наваливается на него, неуклюже придавив бедро коленом. Складывает ладони куполом возле кончика сигареты. Зажигалка щёлкает. Финн моргает, как в замедленной съемке. В полумраке загорается ярко-оранжевый огонёк. Джек стряхивает наваждение, ползёт на свою сторону, нашаривая по песку отброшенный в сторону плед. Вулфард раскрывает свой плед и почти грубо тащит Джека к себе, набросив ткань на плечо. Джек напрягается и замирает в опасной близости к тому, чтобы уткнуться носом в его, Финна, щёку. - Что бы ты сделал, если бы завтра упал метеорит? – выпаливает он невпопад. Слова выходят тихими, какими-то сдавленными. Джека мелко трясет, и – как ни странно – совсем не от холода. - Постарался бы, чтобы он не упал нам на голову. А потом мы спасались бы, как в каком-нибудь постапокалиптическом триллере. Нашли бы крутую тачку и ехали на ней, куда глаза глядят. - Ты идиот. Если упадёт метеорит, от всей Европы останется один кратер. Удар вызовет сейсмические вол… Финн выдыхает дым в сторону и поворачивается, чтобы прижаться своими губами к губам Джека. Грейзер потрясенно выдыхает ему в рот. Поцелуй получается неуклюжим, странным. Джек зарывается пальцами в жесткие от морской воды волосы. Больно кусает Финна за нижнюю губу. - Да блять, - выдыхает Финн, утыкаясь Грейзеру в шею. Трогает губу кончиком языка – металлический привкус не заставляет себя ждать. - Я, к твоему сведению, не договорил. - Ты нёс херню, Джеки. Если б ты говорил что-то действительно важное, и я тебя перебил – ты сломал бы мне нос? - Прости. Финн прощает. Но всё равно мстительно надеется, расцеловывая шею Джека, что запачкает его своей кровью. И белую футболку, желательно, тоже. - Я люблю тебя. - Чего? Джек хотел сказать «Пошла ты нахуй, Фрэнсис», но по неосторожности сказал совсем другое. С кем не бывает? *** Джек выкручивает громкость на максимум, падает лицом на подушку и улыбается в неё, как дурачок. Calcutta орёт на всю комнату свои загадочные тексты. Финн сбежал на кухню за вином в чём мать родила, шлепая босыми ногами по паркету. Соседи, возможно, щедро кроют Джека итальянским матом и собираются наутро звонить его отцу. Расписывать ему во всех подробностях, какой притон устроил его сыночек. Но кому может не нравиться Calcutta? В Италии Calcutta играет из каждого сапога, в любое время, и если он тебе не нравится – наверное, ты родился не в той стране, или не в ту страну приехал. И другая загвоздка – от образа отца, раздающего направо и налево свой номер телефона, Джека разбирает на хрюкающий смех. Финн вбегает обратно, запрыгивает на кровать. Вино в его руках грозится расплескаться по всей комнате, но по какому-то случайному совпадению этого не происходит. - Сделай тише. - Чего? – Джек высовывает нос из-за простыни. - Сделай, говорю, тише. В соседнем доме зажгли свет. Походу, они негодуют. Джек нехотя тянется к плееру и убавляет громкость ниже среднего. Тексты становятся неразборчивыми, тихими, как будто их поют за стеной. Финн ставит на пол бутылку и тянет простыню на себя, прижимаясь к Грейзеру. У него ледяные руки, и Джек вздрагивает, когда они проезжаются по пояснице. - Зачем ты пригласил меня? Джек моргает, не понимая, к чему вообще клонит Финн. У них что, начался ночной фестиваль глупых вопросов? - Захотелось, - уклончиво говорит он. - Почему не Виолетту, например? Виолетта – подруга детства Грейзера, работала сейчас в кафе-мороженом в Бостоне. В Италию она не приехала бы при всём желании. Но не в этом суть. - Господи, Финн. Благослови бог твой будущий оксфордский диплом, но какой же ты тупой. - Скажи. - Ты спрашиваешь очевидные вещи. И ты сам всё прекрасно знаешь. Финн хмурится, вглядываясь в полумраке в лицо Джека. - Узнал только, когда ты сказал мне на пляже. Да и то не понимаю до конца. Я же не читаю мысли. Мы толком не виделись после выпускного. У тебя, судя по инстаграму, такая яркая и насыщенная жизнь. Каждый день что-то происходит. То ты на одном континенте, то на другом. Я каждый раз, как видел твои фотки, думал – ты точно не вспоминаешь. Ну, меня. И нас. - Нихера ты не проницательный, раз так думал. - Говорю же, я не ясновидящий. - Ну, всё, хватит. Дай мне вина. Джек делает три крупных глотка из бутылки, стараясь затопить в вине мысли. Ему не хочется впустую колыхать воздух. Какая разница, что будет дальше? Какая разница, придавит их завтра метеоритом, или нагрянет Фрэнсис со своим лондонским выговором и разнесет отцовский дом в щепки, увидев их с Финном в одной постели? Джек бы на это посмотрел. Джек бы с радостью вывел эту сучку из себя, пусть ему и не за что особенно её ненавидеть. Ну, почти. - Я позвал тебя, потому что ты мне был нужен. Финн не успевает ответить. Джек обхватывает его за шею и тянет на себя, целуя почти агрессивно. Потому что заебал.