Ещё светлей

Зрительный зал наконец-то пустеет. Самые преданные поклонники, уставшие, но счастливые, расходятся, получив заветный росчерк шариковой ручки. Официанты давно привели столики в порядок. Всё дальше звучат восторженные голоса. Да, для них это просто очередная история. Пусть заставляющая задуматься. Пусть даже трогающая до слёз. Но история. Вымысел. Сказка. С горьковатым привкусом надежды. Ведь нельзя же совсем плохо закончить — раскритикуют. И так-то все песни «депрессивные». А что делать, если в душе столько боли, что она выплескивается, рвётся наружу так, что невозможно удержать? Нет, она не жалуется. У неё ведь есть всё, о чём она мечтала. Настоящая семья — её любимая группа. Люди, которые всегда поддержат, какими бы бредовыми ни были её идеи, всегда будут рядом. Зрители, которым действительно нужна их музыка, которым она помогает, даёт силы жить. Путешествия. Ведь они уже лет пять в туре и не планируют останавливаться. Но для всех них это просто сказка. И, как это ни больно признавать, даже для остальных участников. А для неё это жизнь. Её жизнь. И когда она говорит, что в её спектаклях правда — далеко не всё, она, конечно, лукавит. А то ведь за сумасшедшую примут. Чёрный человек, озеро, ковчег, расстрел… Она помнит всё, будто это было вчера, а не несколько жизней назад. Снова накатывает волна необъяснимого страха, леденящего кровь, снова к горлу подступают невыплаканные слёзы, снова обжигающее холодом и отчаянием одиночество. Разве это может быть вымыслом? Разве такое можно придумать? После концерта они едут к Ольге домой — отмечать окончание тура. Она в очередной раз хвалит себя за то, что решила сделать последним городом Саратов. Хоть не придётся на ресторан тратиться. Под радостный звон бокалов ребята оживленно обсуждают последний концерт, вспоминают, как создавалась сама программа, смеются, рассказывая, как волновались перед первым выступлением, как сбивались и забывали партии. От счастливых улыбок дорогих людей на глаза почему-то наворачиваются слёзы. Кажется, так умеет только она. Чувствовать себя чужой среди родных. Лишней на этом празднике. Она осторожно встаёт из-за стола, уже готовясь произнести придуманную отговорку. Но, кажется, её ухода даже не замечают. Все увлечённо слушают очередную забавную историю, которая даже для близкий друзей группы в новинку. А может быть, просто привыкли к её странностям. Она обувается и, стараясь не шуметь, выходит на воздух. Обнимает себя руками, ёжась от холода, смотрит на беззвёздное тёмно-серое небо. Тур завершен. А значит, всё кончено. Всё напрасно. Они объездили всю Россию, всю Украину. Да что там говорить, в этот раз они побывали даже на Кипре. Сняли видеоспектакль. Сколько бы её не отговаривали от этой неперспективной идеи, она стояла на своём. И в каждом городе, на каждом концерте она, затаив дыхание, задавала свой заветный вопрос. «Кто был там со мной, на мосту, когда его взорвали?» Слова, отдающиеся в сердце резкой болью. И поначалу надеждой. Потом это прошло. Точнее, она так думала. На самом деле, надежда умерла только сегодня. Умерла, выжигая часть души. Она почувствовала это, когда пошатнулась, когда внезапно подогнулись колени от волны, захлестнувшей её с головой, когда перед глазами потемнело, словно чёрная страшная пучина, от которой она бежала всё это время, проникла внутрь, путая мысли и туманя рассудок. Звенящая тишина. Тишина, разрушающая изнутри. Сегодня она искусала губы в кровь, чтобы не заплакать, не закричать от отчаяния во всю мощь голоса, срываясь на хриплый кашель. Потому что нельзя. Никто не должен видеть её слёзы. Это же не про неё. Им же все равно. И как больно ей было, когда кто-то с дальних рядов со смехом выкрикнул: «Это был я!». Сердце пропустило несколько ударов. Она до рези в глазах всматривалась в полумрак зала. Искала заветное лицо, которое она видела каждую ночь и не могла вспомнить каждое утро. Опомнилась лишь когда на плечо легла знакомая ласковая рука, а ухо обожгло горячим дыханием и тихим шёпотом: «Это шутка, Кать… Играй дальше». Всё зря. Столько сил, столько денег, столько рисков. Ведь она не отменила ни одного концерта, хотя ради этого ей приходилось выступать с температурой. И всё к чёрту. Бессмысленно. Ледяной ветер дует в спину, сгибает хрупкие ветви, завывает где-то в водосточных трубах, вот только звучит совсем не лёгкий жизнеутверждающий ноктюрн. Она лишь поворачивается и подставляет лицо безжалостным порывам. Мороз отрезвляет. Возвращает в реальность. Заглушает холод внутри, куда более страшный. Ведь это принцип доминанты. Им это объясняли в школе. Она, правда, анатомию никогда не любила. Другое дело — физика света… Что ж поделать, если в её маленьком промышленном городке о таком даже не слышали? Но это почему-то запомнилось. Отложилось в памяти. «Доминанта, прямо как в музыке, » — думала тогда она, вспоминая восемь лет музыкальной школы и ненавистную скрипку, пылящуюся на полке. Если снаружи холодно — не чувствуешь лёд в душе. — Это ты был там со мной на мосту, когда его взорвали?.. — шепчет она в пустоту, обращаясь к едва уловимому образу, стоящему перед затуманенными глазами. Горькая усмешка трогает её тонкие обветренные губы. И как она могла быть такой наивной? Действительно поверить в то, что возможно найти того человека. Что это не плод её воспалённого воображения. Что это не бред. Ей ведь с детства говорили, что с ней что-то не так. Не верили, не понимали, не хотели слушать. Она же в курсе, что это ненормально. Она обещала. Дала слово, что найдёт его. Только как сдержать обещание, если всё это — очередной кошмарный сон? Петля рождений и смертей, из которой ей не выбраться. Зеркальный лабиринт. Жестокая игра, в которой ей не победить, из которой не выйти живой. — Катя?.. — сквозь вой ветра и пелену отчаяния она слышит тихий, неуверенный, ставший таким родным голос. Она медленно поворачивается к нему, надеясь, что в сумерках он не разглядит блестящую дорожку одинокой слезы и не услышит дрожи и боли в её голосе. — Да, Ром? — как можно более жизнерадостно отзывается она, пытаясь улыбнуться. Получается из рук вон плохо. Она всегда знала, что актриса из неё никакая. — Ты хотел спросить, почему я ушла? — предсказывая его вопрос, произносит она. — Просто мне захотелось подышать воздухом. Там так душно! — Нет, я… хотел поговорить… — слышится робкий ответ. Она вглядывается в его лицо, пытаясь прочесть мысли и эмоции. Но видит лишь ясные серые глаза. И не может от них оторваться. — Ром, это срочно?.. — она наконец отводит взгляд в сторону. — Я.. так устала… — здесь она не врёт, ноги и правда словно ватные, в голове шумит, словно разгулявшийся ветер играет в кронах деревьев. Даже бокал белого полусладкого не подарил привычного приятного тепла и спокойствия. — Думаю, да. — чуть помедлив, ответил он. И глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. — Я понял это далеко не сразу. А когда понял — тут же хотел рассказать тебе, но не находил подходящего случая. И… боялся, что это помешает тебе. Собьёт с курса. Но сейчас, когда тур окончен, я думаю, я имею право тебе сказать… Точнее… ты имеешь право знать… Я.. я вижу, как ты мучаешься… И догадываюсь, из-за чего… Возможно, мне стоило сказать тебе это гораздо раньше… А может, не стоило говорить и вовсе… Но, как бы то ни было, — он прерывисто вздохнул, отводя взгляд. — Это я был на мосту, когда его взорвали. Каждое слово ударом отдаётся в больной голове, режет сердце. Она неуверенно заглядывает ему в глаза, пытаясь понять, шутит он или издевается. Других вариантов она даже не рассматривает. Гул в ушах нарастает. Только теперь это пульс. Бешеный стук сердца, готового пробить грудную клетку, ломая рёбра. — Рома… — выдыхает она. Она уже готова нервно рассмеяться. Но что-то подсказывает: он не стал бы так шутить. Он знает, что это для неё значит. Она с болью вглядывается в его лицо. И узнаёт. Слёзы градом текут по щекам и капают на асфальт. Она уже не замечает этого. Она лишь смотрит в его бездонные глаза. Как тогда, когда они стояли на мосту. Перед тем, как раздался оглушительный взрыв. — Я тебя найду… — шепчут они одновременно. Ноги подкашиваются, но он крепко обнимает её, помогая удержаться. Она судорожно цепляется за него ослабевшими пальцами, словно боясь, что он может исчезнуть, растаять, снова оставить её одну. Его руки согревают, лечат израненное сердце, возвращают утерянную надежду. Возрождают веру в любовь. Она прижимается к нему и чувствует, как её обволакивает дымка тепла и всепоглощающего света. Становится так светло, словно солнце вышло на небо впервые за тысячу лет. Нет. Ещё светлей.