Не вспомнив тебя...

Лесную чащу покрывала густая темнота. Деревья чернели, изумрудными становились. Где-то вдалеке вой слышался протяжный. Снег хлопьями на землю ложился, укутывая ее белым полотном. Из маленькой ветхой лачужки доносился на улицу приглушённый жёлтый свет от горящей керосиновой лампы. Она освещала небольшую часть комнатного пространства, но этого было достаточно. Рядом лежали медицинские принадлежности, таз с кипячёной водой, лекарства и полотенца, пропитанные кровью. Черный костюм с красными разводами, порванный в некоторых местах, валяется под столом. Джеймс сумел ее спасти. Долго он ее зашивал, думал, что умрет. Она не имеет права умирать. Наташа лежит страшно бледная, не шевелится совсем. Лишь изредка вздымающаяся грудная клетка напоминала о том, что она еще жива. На лбу испарина образовалась от лихорадки, а руки ледяные, как суровая метель. Барнс сидит рядом с ней, глаз не сводит, за ладонь маленькую держит. С виду хрупкая, ранимая, но на деле очень сильная и выносливая. Джеймс ее не помнит, но точно знает какая она в душе. Крови потеряла много, нет полной вероятности, что сможет восстановиться и выжить. Уже день прошел, температура все также под сорок, ее сильно лихорадит. Джеймс выяснил причину, которая ему пришлась очень не по нраву. Он выявил у нее острый сепсис, после чего незамедлительно ввёл укол антибиотиков. У него есть около недели до того, как у нее случится летальный исход. Неделя это не так мало, но и совсем не много. Наташа должна прийти в себя. Обязана. Она должна ему все рассказать. Он добьётся этого от нее. Пальцы ее правой руки слегка подергивались, она несвязный бред шептала на русском, который невозможно было разобрать. И лишь изредка она губами сухими, от недостатка воды, шептала его имя. Джеймс слышал, крепче ее руку сжимал. Она затихала. Ее кошмары мучают ужасные. Всегда. Он это знает. Хочет ей помочь, но она откажется и не подпустит. Она привыкла справляться со всем, никогда не просит о помощи. Это являлось чем-то обыденным, а проявление слабости стало чуждым. Эмоции наружу выплёскивать стало чуждым. Она всегда холодна, расчетлива. И в этом ее главное преимущество. В этом она лучшая. Она не предпочитает склонность к милосердию и прощению. Ее каменная оболочка срывалась, когда рыжая оставалась одна, оголяя израненную душу. Рубцы на ней уродливые, затянуться им не под силу больше. Наташа держалась до последнего, но слезы никогда не уронит зря. Столько накопилось в ней за все годы, уже деть просто некуда. Джеймс хотел бы понять, что с ней происходит. Он хотел бы в принципе ее понять. Ванде повезло - она может читать мысли. Хотя это иногда бывает крайне болезненной способностью, но ей выбирать не приходится. А Наташа. Наташа просто смотрит куда-то в душу, улыбается с такой грустью и тоской, мысли ее читать не нужно вовсе. Барнс, сидя рядом с ней, пытается починить крошечный коммуникатор, который удалось чудом спасти от утери, чтобы связаться с базой. Пока весьма безуспешно, но Джеймс не сдаётся. Запасов еды и воды у них не так много, лекарств тоже, а рыжая без них долго протянуть не сможет. Осталась всего одна ампула с обезболивающим. Ее нужно сохранить, потому что о дальнейшем течении событий неизвестно. Джеймс знает, что обезболивающие он потратит на Наташу, даже если сам будет серьезно ранен. Он к боли привык, для него это нормально. Но он не хочет смотреть на то, как мучается Наташа. Это хуже боли. Он все пытается вспомнить ее и значение ее слов. Она теряла его однажды? Джеймс не знает. Но он изучает ее, а память сама начинает давать подсказки, эхом проносясь в подсознании. *** День солнечный стоял, но холодный. Конец ноября выдался очень сырым с почти минусовыми температурами. Ветер дул ледяной и сухой, а листья на земле уже чернели. Деревья стояли голые, покрывались небольшим инеем. Он запрещал ей выходить из дома. Изредка они вместе выбирались на прогулки, но Наташа была одета в несколько слоёв одежды, дабы не замёрзнуть. Болеть ей ни в коем случае нельзя. Теперь нужно думать не только о себе. Джеймс постоянно кутает Наташу кофтами и пледами, хотя дома относительно тепло. Она всегда смеётся звонко, говорит, что ей жарко, но Джеймс не слушает. Он заботится о ней, находится рядом с ней круглыми сутками. Даже готовить ей поначалу не разрешал, чтобы она не утомлялась и не стояла долго на ногах. Но тут Наташа уже разозлилась и попросила не забирать единственное занятие по дому. Джеймс со скрипом согласился, а после окончательно принял сложившуюся ситуацию и крутой нрав своей жены, которой сложно что-то запретить против ее воли. Но он единственный, кто может с ней совладать. И Наташа слушается его. Он в ее жизни случился редким исключением. Его обеспокоенность и излишнюю заботу к ней можно понять. Джеймс просто очень боится ее потерять. Он не боится ничего. Ни боли, ни смерти. Но если он потеряет ее, а теперь их обоих, то для него жизнь превратится в существование. Потому что она его жизнь. И без нее невозможно. Она привнесла радость, счастье, невинность. То, чего столько лет не было, то, чего так отчаянно не хватало. Наташа стала всем и всегда останется, несмотря ни на что. Она на кухне что-то очень увлечённо готовит. Ее платье лёгким шлейфом спадает до колен, а кофта прикрывает худые плечи. Наташа похудела за три месяца беременности, ее очень часто тошнит. Врач сказал это нормально, но Джеймса она долго убеждала в том, что это действительно нормально. Запах вкусный еды стоит на весь дом, но Наташу слегка от него воротит. А вот вошедшему в дом Джеймсу аромат невероятно нравится. Он разувается и проходит на кухню. Наблюдает завороженно за ее действиями, лёгкая улыбка трогает его губы. По старому, притулившемуся у подоконника радиоприёмнику играет иностранная песня. Наташа качает бёдрами в такт музыке, от чего выглядит очень мило и по-домашнему. Он кладёт небольшой пакет на стол, а после подходит к ней и обнимает за талию, положив руки на, пока еще, плоский живот. Она смеётся. С ним она часто смеётся, а Джеймсу до безумия приятен ее смех. Она прикладывается к нему ближе, голову на плечо откидывает. Он вдыхает аромат ее рыжих волос, которые успели за время отрасти до лопаток. Наташа приподнимает крышку кастрюли. Оттуда пар поднимается наверх. - Попробовала приготовить суп по маминой книжке. Не знаю, вкусно ли? - говорит она, улыбаясь. - Я уверен, что вкусно. - отвечает ей Джеймс. Она обратно кастрюлю закрывает и поворачивается к нему. Он рукой обхватывает ее щеку и мягко целует в губы. Страсти пылкой между ними нет, лишь крепкая любовь, от которой голову кружит. Это кажется таким правильным. Она смотрит ему в глаза искренне, с детской радостью. И Джеймсу этого предостаточно. - Ты что-то принес? - спрашивает Наташа, обращая внимание на пакет. Она подходит к столу, берет его в руки и рассматривает. - Чай ромашковый, очень полезный. Наташа подносит пакет к лицу, носом чувствуя приятный запах ромашки. - Отлично, я заварю. Наташа улыбается и перекладывает пакет на столешницу рядом с плитой. Она ставит чайник с водой. - Суп будет готов минут через 30, подождешь? - Конечно. Джеймс садится на стул, а Наташа ему на колени. Она руками тонкими цепляется за его шею, утыкаясь в нее. Джеймс в ответ обнимает Наташу крепко-крепко. - Давай погуляем вечером? - шепчет ему на ухо Наташа. - Там очень холодно, ты замерзнешь. - Не замерзну. - она поднимает голову и с мольбой смотрит ему в глаза. - Пожалуйста, Джеймс. Я устала все время сидеть дома. Хоть воздухом подышу, мне полезно. Я же беременна, а не смертельно больна. Джеймс под ее напором тоже отказать не может. Когда она вот так смотрит, заглядывает в самую душу. И как сказать ей "нет"? - Хорошо, только не долго, при условии, что ты очень тепло оденешься. - Конечно. Наташа победно улыбается, а после игриво трётся носом о его шею. Джеймс усмехается, ближе прижимая ее к себе. - Хитрая лисица ты, Наталья. - говорит Джеймс, за что получает лёгкий удар в бок. Она смеётся снова, а он смеётся вместе с ней. Чайник громко свистит, русская музыка приглушенно играет, из окна доносится солнечный свет, а на кухне пахнет специями. И все вокруг замирает. Обстановка невероятно уютная, семейная. Они оба продолжают весело смеяться. Они оба чувствуют себя счастливыми. И это в памяти останется навсегда. *** Джеймс в ступоре сидит, разглядывая безмятежно спящую Наташу. Он резко чувствует себя одиноким и опустошенным, будто часть его самого у него отняли. И никак не может сложить два и два, в голове прокручивая всплывший из памяти фрагмент прошлого. Реальность это? Всего лишь иллюзия? Джеймс не знает. Но воспоминание настолько чёткое, смех у Наташи настолько звонкий, что ненадолго оглушает. И по телу приятное тепло разливается от нее. Ее ресницы слегка подергиваются, она снова шепотом зовёт его, а он гладит ее по холодной ладони. Джеймс сильнее кутает ее пледом поверх одеяла, как когда-то давно, аккуратно кладёт ее руку и идет кипятить воду, чтобы сменить ей повязку. Он убирает окровавленные вещи, доставая новые полотенца. Откуда они здесь, Джеймсу неизвестно. Известно Наташе, именно она указала на эту хижину. Быть может, она имеется на особый случай, если вдруг придется укрыться или залечь на дно. Идеальный вариант. В таком глухом лесу, где искать вряд ли станут, где протяжный вой волков слышен. И Джеймсу самому от неясности собственных воспоминаний выть хочется. В последнее время, находясь рядом с Наташей, ему все больше кажется, что он совсем близко к развязке, что она ключ к главному. Но сейчас он чувствует себя пустым. Ей плохо, больно, она на грани смерти, возможно, у нее острое заражение крови. И думать об этом не хочется, а нужно. Ему нужно вылечить ее, помочь ей, потому что она помогает ему вспомнить. У Джеймса потребность с ней поговорить, вытрясти из нее все, но он не может. Наташа пусть и холодна снаружи, но безумно ранима внутри. И его грубость может разорвать единственный контакт, который удалось установить, задеть ее за то живое, что в ней осталось. Пусть так мало, но сердце ее еще бьётся, а значит оно у нее есть. За толщей льда, уже начинающей понемногу таять после мучительно и долго тянущихся лет. Джеймс снимает воду с плиты, которая еле работает, и спичками почти не зажигалась поначалу. Ему напоминает все это старую квартиру где-то в России. И там определённо была Наташа. Он открывает старую столешницу, дверца которой сильно скрипела. Он видит там ветхую пожелтевшую упаковку ромашкового чая, которая была вскрыта. Джеймс поднес ее к носу, чувствую такой странный аромат, который в прошлое уносил. Он решает заварить чай. Оставляет пакет на столе и выходит на улицу с тарелкой за снегом. Воды у них мало, а снега нападало за день достаточно. Где-то сверху слышится негромкое кукование. Ветер умолк, волки перестали выть, теперь в лесу невероятно тихо. Под ногами снег чуть поскрипывает. Холод пробирается под одежду, но Джеймсу не холодно. Ему вообще редко бывает холодно. Единственное, что у него на душе сейчас - спокойствие. Джеймс оглядывается и понимает, что он хотел бы так жить. Выходить ночью на улицу, а вокруг ни души. Лишь рыжая звёздочка, которая мирно спит в доме, закутавшись в одеяло. А он чай ей заваривать будет, и к себе прижимать, согревая ее своим теплом. Но это лишь то, о чем можно только мечтать. И мечта такая далёкая, что не ощущается, ее не видно. Джеймс набирает чистого снега с поверхности и несёт в дом. Наташа бледная, но на щеках появляется легкий, едва заметный румянец, и от этого легче. Значит будет жить. Джеймс ставит снег в тарелке на стол, перекладывает в небольшую кастрюлю к остальной воде, а после слышит шорохи сзади. Он выключает резко воду. Со стороны кровати слышится приглушённый болезненный стон. Барнс преодолевает расстояние между столешницами и кроватью моментально и садится рядом с ней. Наташа глаза с трудом разлепляет, а вокруг все плывёт. Голова кружится, по телу боль невероятная импульсами распространяется. Раны горят так, что Наташа жмурится. Джеймс ее за руку берет. Через пару минут ощущения становятся привычными, рыжая совсем слабо в ответ его ладонь сжимает. - Не оставил все-таки. - тихо и хрипло шепчет Наташа. - Не дождёшься. - ухмыляется Джеймс. - Как ты? - Нормально. Жить буду. - Наташа осматривается слегка по сторонам, видит знакомую обстановку старой хижины. - Пить хочется. Джеймс достаёт бутылку из рюкзака и подносит к ее сухим потрескавшимся губам. Она жадно припадает к горлышку. - Спасибо. Джеймс отставляет бутылку. - Связался с нашими? - Наташа пытается приподняться, дабы облокотиться на подушку. Он помогает ей, придерживая за руки. - Коммуникатор сломан. Попробую починить. Запасов еды, воды и лекарств у нас немного, а без лекарств ты долго не протянешь. - Нужно было меня оставить, ты же... - Нет. - резко пресек ее попытку Джеймс. - Я бы тебя не оставил. Надо же мне выяснить, почему ты не потеряешь меня во второй раз. Взгляд у Наташи становится растерянным. Она молчит. - Это прошлое, Джеймс. Не стоит в нем копаться. - Почему? - Ты вспомнишь сам. Так и должно быть, пойми. Я не могу обременять тебя этим. То, что было... Не важно. - Важно, Наташа. Ты не можешь так поступать. - Как? - Отнимать у меня прошлое. - Я знаю, что даже права не имею. Но будь ты на моем месте, хотел бы ты, чтобы на тебя смотрели с жалостью? Ты не представляешь каково это. - Представляю. Я знаю, что такое не помнить. Это тяжелее. - Нет, Джеймс, нет. Лучше бы я забыла. Наташа смотрит ему в глаза через непосильную грусть и боль, что много лет копится. Он понимает, что сейчас разговорить ее не получится. Видимо он не значимое воспоминание, раз она так хочет его забыть. И правильно ли это, держать ее, пытаться вспомнить? Не лучше отпустить? Но она же не отпускает. - Пока ты спала, я видел... Нас. - Что именно? - Дом, я принес тебе чай. А ты что-то готовила. За окном ноябрь, холодно. Ты была беременна. Наташа признается, что готова плакать. Прямо здесь и сейчас. Он на верном пути, значит он вспомнит. Надежда в ней никогда не умирала. Никогда. И не умрет. - Это правдивое воспоминание? Она ничего не говорит, лишь виновато опускает голову. - Молчишь. - Джеймс, не надо. - Что не надо? - Ты мне ничего не должен. И вспоминать тоже. Было и было. - То есть ты считаешь, что это не важно? Тогда почему рядом с тобой я чувствую себя по-другому? Почему рядом с тобой я начинаю вспоминать? - Я не знаю. Я... Я просто... Не знаю. Молчание тягучее повисает. И сказать уже нечего. - Чтобы там ни было, я не хочу все усложнять и терять тебя. Давай оставим все так, как есть. Ладно? Джеймс злится на нее. Очень злится, но сдаётся и обреченно кивает. - Попробую связаться со Стивом. - резко говорит он, встает и выходит на улицу. Морозный воздух освобождает от мыслей, но они все же сочатся потоком. Наташа с характером, непробиваемая, неприступная, сложная до ужаса. И это невероятно раздражает. Джеймс не знает, как он смог ее однажды полюбить. В его жизни и так куча проблем, а прошлое тяжёлое. Наташа явно бы его не облегчила. Но что-то тянет к ней, определенно тянет. Сложно от нее добиться информации, она неразговорчивая. И единственное, что Джеймсу остается, это ждать. Если ждала раньше Наташа, ждет по сей день, теперь пришла его очередь ждать.И он дождётся. Он ее вспомнит, он себе это обещает. Коммуникатор противно трещит, слышится взволнованный голос Стива. Скоро за ними приедут. Слова Наташи он не может выкинуть из головы. Вряд ли их когда-то забудет. Но уезжать отсюда не хочется. Спокойно и тихо. Особенно, если она рядом. Странная женщина, от чего-то родной и знакомой кажется. Определено, прошлое у них общее. Есть там значимое, но Джеймсу лишь предстоит вспомнить. Обрывки в памяти потоком болезненным всплывут. Недолго осталось. И Наташа дождётся. Она это знает. На небе звезды ярко горят, рисунки замысловатые вычерчивают. Мечта, неисполненная, прозрачной сладкой дымкой так и остается висеть в стылом воздухе тёмного леса, где когда-то упала звезда, а желание было произнесено не напрасно.