***
Три года спустя. – Папочка, почему мы пошли по магазинам? – спросил Скотт, когда Луи наклонился, дабы завязать резинку на его маленьких розовых штанах. Гарри хотел купить ему голубые или коричневые, в общем, такого цвета, из-за которого его не будут дразнить в детском саду, но Скотт упрямо продолжал настаивать на розовых брючках, ибо мальчику они и в правду нравились. Было слышно, как мальчик вздохнул и взглянул на него грустными зелеными глазами: – А что не так с розовыми штанами, папа? – Не «почему мы пошли», – поправляет Луи, до сих пор пытаясь завязать резинку, – а «почему мы идем». – Почему мы идем? – повторяет Скотт, делая глоток сока из своей детской бутылочки, от чего немного давится. – Ты в порядке, друг? – спрашивает Луи, быстро вытирая краем рукава несколько капель сока стекающих с подбородка сына. Скотт вяло кивает. Его мягкие коричневые волосы все еще были взъерошены со сна. Даже, если учесть, что биологически он связан с Гарри, его волосы были прямыми и тонкими, как шелковые нити. И путались так же легко. Гарри подумывал, что, возможно, они станут со временем кудрявыми, когда он вырастет, как случилось с ним самим. – Мы идем в магазин, чтобы купить яйца для папиных оладий. Ты не любишь оладьи, Бу? – Оладьи, – повторяет Скотт, а между его бровями образовывается складка, будто он никогда и не слышал о них. Луи считает, что прошло много времени, с тех пор, как они ели оладьи в последний раз, а Скотт был слишком маленький, чтобы помнить это. – Ну, ты, наверное, был маленьким и не помнишь, но ты полюбишь их. Это американские оладьи, поэтому можешь лить на них тонны сиропа. Как тебе будет вкуснее. А теперь давай! Нам нужно прийти прежде, чем проснется папа, сделаем ему сюрприз. – О, сюрприз! – выкрикивает Скотт. Его полусонный ум оживляется. – У папы день рождения? Луи смеется, ловя крошечные руки своего сына в свои собственные, и ставит его на ноги. – Нет, люди могут делать кому-то сюрпризы и в другие дни. Он пытается отпустить руку Скотта, но мальчик сжимает ее еще сильнее, умоляюще глядя на Луи. Тот говорит: – Ты уже слишком большой, чтобы носить тебя на ручках, – поднимает мальчика к себе на бедро и несет его к машине с многострадальным вздохом. Скотт хихикает и сильнее оборачивает руки вокруг шеи папочки, кладя голову на его плечо и попутно закрывая глаза. Он любит, когда папочка носит его на руках. Скотт думает, что он огромен, и все кажется настолько фантастическим с этой высоты.***
Неоновый будильник, стоящий в спальне, показывает 3:02 утра. Гарри, потягиваясь, просыпается от плача, доносящегося из прихожей. Он чувствует горячий пресс голого тела Луи вдоль своей спины. Его чуть грязноватые волосы щекочут шею Гарри, где, в принципе, и разместилась его голова. Руками парень сильно обнимает бедра своего мужа. – Луи, – бормочет он, убирая руку мужа на его живот, и вздыхает, когда рука снова ложится на свое законное место, – Луи! Проснись! – Что? – стонет Луи, подвигаясь ближе и ласково поглаживая пресс Гарри. – Луи, я думаю, это Скотт, – расстроено ворчит он, пытаясь остановить приятные манипуляции. В конечном счете, ему удаётся освободиться от хватки мужа, при этом стараясь не чувствовать вину из-за жалких всхлипов Луи. – Куда идешь, – Луи настолько устал, что не может сделать так, чтобы это звучало, как вопрос. – Скотт практически кричал, ты не слышал его? Я должен пойти проверить как он, – Гарри поспешно натягивает пару штанов Луи на голый зад. Глаза Луи быстро распахиваются от услышанных слов. – Черт, – выкрикивает Луи, быстро вскакивая с постели и протирая сонные глаза, – черт! – второй раз кричит он, на сей раз громче. Вдруг Гарри слышит громкий удар с противоположной стороны кровати. – Не сломай себе ничего, – дразнит его Гарри, подходя туда, и видя, как Луи развалился на полу, сжимая в агонии свою очаровательную ступню. – Это чертов конструктор «Лего»! Я наступил на него, и, о, черт, черт, черт, у Скотта никогда не было «Лего», так какого черта он делает здесь? Гарри протягивает ему руку, чтобы помочь встать, и вручает ему пару белых трусов (тайно надеясь, что они чистые). – Скорее всего, Найл купил его. Этот маленький злой гном пытался убить нашего сына, – выразил недовольство Гарри, пытаясь превратить это в шутку, но тем самым лишь усугубляя дело. Плач усилился. – Хорошо, я иду, – говорит Гарри, выбегая из спальни в комнату Скотта, – выходи, когда не будешь больше в том, в чем тебя мать родила. Когда Гарри открывает дверь комнаты их сына, и зажигает свет, то сразу замечает маленькую дрожащую горку под одеялом с Бэтменом. – Эй, что случилось с моим маленьким Дутти-мадутти? – приветствует его Гарри, мягко понижая свой голос. Луи придумал это прозвище, когда Скотту было всего одиннадцать месяцев, но он уже тогда на все надувал губы. Гарри сказал, что это глупое прозвище, но все равно начал использовать его каждый раз, когда малыш расстраивался. – Папа? – хнычет Скотт, переставая плакать. Он моргает, вытирая нос маленьким кулачком, пытаясь сесть, и начать рыдать снова, но он не может. – Папа, м-мои ноги б-болят! – плачет он, смотря на Гарри испуганным взглядом. Парень быстро подходит к кровати сына. – Тише, – успокаивает его Гарри, становясь на колени около детской кроватки (которую скоро нужно будет заменить на новую, думает Гарри, но он не хочет, чтобы его малыш рос), – все хорошо, папа здесь, – шепчет Гарри, размещая обе руки по сторонам крошечного тельца Скотта. Мокрые глаза мальчика щекочут кудри парня. И, Господи, он выглядит настолько хрупким, маленьким, как крошечный кролик. Такое чувство, будто его тонкую шею можно переломить всего одной ладонью. – А папочка Луи? – шмыгает мальчик носом, хватаясь за большой палец Гарри, который только что поглаживал его горячую щеку. Он цепляется за него, уткнувшись носом в его огромную ладонь, и Гарри просто расплывается в улыбке. – Папочка уже идет, он скоро будет здесь. Не переживай об этом, а теперь скажи папе, что случилось? Милый, ты можешь объяснить мне, почему твои ножки болят? – Скотт снова цепляется за большой палец Гарри, вытирая со щеки соленые слезы. – Они… они просто болят, – плачет он. По щекам пробегает новая порция слезинок. – Тише, все хорошо, с тобой все хорошо, – напевает Гарри, – я дам тебе кое-что, чтобы ты чувствовал себя лучше, ладно? Чтобы твои ножки больше не болели; я скоро приду. – Останься! – кричит он, хватая Гарри за пояс, и почти дергая его вниз, когда парень чуть привстает. Гарри быстро обнимает его. Все тело парня вспыхнуло от понимания того, что его мальчику настолько плохо. В голову тут же приходят горестные мысли о том, что это что-то более серьезное, чем обычная возрастная боль или боль в мышцах, и, не размениваясь на мелочи, он сразу начинает серьезно паниковать. – Луи! – кричит он, садясь на кровать. Скотт облегченно вздыхает, и начинает искать большие зеленые глаза Гарри. Ресницы мальчика влажные; изо рта текут слюни; его маленькое детское личико исказила гримаса непередаваемой боли. Может показаться противным то, что когда он открывает свой рот от очередного приступа боли, из него вылетают пузырьки слюней – но это только внушает Гарри любовь, и ничего из этого не кажется ему отвратительным. Он выглядит, как раненый ребенок, настолько уязвимым и больным, что Гарри просто хочется, чтобы чертов Луи, наконец-то, пришел сюда, и принес детский парацетамол с кремом для мышц. Наконец, Луи пришел и, благослови его, Господь, принес всю коробку лекарств из их шкафчика. – Я не знал, что ему надо, поэтому принес все, – говорит он с явным беспокойством, и тому в подтверждение служат боксеры - единственное, что он в спешке успел надеть. Гарри бы рассмеялся, потому что ясно видит плохо скрываемые гениталии своего мужа, внезапно вспоминая, как он прижимался к нему в течение нескольких часов, но он не может рассмеяться. Не сейчас. – Спасибо, детка, – бормочет он, быстро целуя Луи в губы и забирая у него пластмассовую коробочку, пахнущую чем-то привычно медицинским. Луи кивает, снова мягко целуя мужа, прежде чем быстро перенести все свое внимание на маленького больного котенка, который сидит на одеяле. Луи замечает, что его мокрое, искаженное от боли и режущих соленых слез лицо, ноги, да и вообще все тело напряжены от судорог и дрожи. Он наклоняется, чтобы успокоить его, проводя рукой по горячему лбу малыша, оставляя там мягкий поцелуй. Гарри, втирая обезболивающий крем в его маленькие ножки, наблюдал, как Луи всеми силами пытается отвлечь их сына от недуга. – Все хорошо, милый, это просто возрастная боль, ты же становишься выше. Плач сынишки лишь усиливался, а сам Скотт прижался к Луи, от чего кожа парня становилась мокрой. – Тише, солнышко, – успокаивает Луи, запуская пальцы в мягкие волосы Скотта, замечая, какими влажными они стали от пота. Что-то в его животе отдалось невероятной тяжестью оттого, что его ребенок испытывает такую боль. Такое чувство, что он прикован цепью к безопасному берегу, наблюдая, как его мальчик тонет в океане. Они подкупили ребенка мороженным, чтобы заставить его проглотить парацетамол с вишневым вкусом. Гарри трет спину сына, пока Луи говорит ему, что он хороший мальчик, и тот, наконец-то, морщась, выпивает лекарство. Гарри кусает мальчишку за большой палец на ноге, тем самым заставляя его засмеяться, на секунды забывая про боль. Он надевает на его ножки ботинки с изображением динозавра и несет сынишку на кухню. Скотт сидит на коленях Гарри в кухне и облизывает фруктовое мороженое с малиновым вкусом, болтая своими ногами. На сей раз, он улыбается, когда Луи блуждает по кухне; ополаскивает медицинскую чашку в раковине, прежде чем вернуться обратно в кухню. – Ну, привет, храбрый маленький монстр, – говорит Луи, улыбаясь сыну в ответ, – вижу, тебе уже лучше. – Привет, – сонно хихикает Скотт. Глаза выглядят красными от усталости. Щеки малыша украшают аккуратные ямочки, что достались ему от Гарри. – Что это? – спрашивает он, показывая на фруктовое мороженое, и подмигивает Гарри, на коленях которого до сих пор сидит его сын. – Туковое мороженое. – Фруктовое мороженое, – исправляет Гарри, лизнув Скотта под ухом, где ему щекотно больше всего. – Эй! – кричит Скотт, со смехом убирая голову от языка Гарри. Луи решает присоединиться и начинает щекотать уже оголенные пятки Скотта одной рукой, лодыжки – другой. Мальчик смеется и высовывает наружу теперь уже ярко-синий язык. Той ночью, после того, как Скотт, наконец, уснул между ними в их постели, Луи берет мальчика и переносит в его собственную комнату. Он возвращает свой взгляд к уже нагому Гарри с такими же кудрявыми волосами и вкусными алыми губами, как и восемь лет назад, когда парню было шестнадцать. Парень закрывает дверь, забираясь под прохладное одеяло, притягивает к себе Гарри и горячо целует его в губы. Он думает, что никогда не сможет насытиться своим маленьким кудрявым мужем, потому что всегда будет по уши в него влюблен.***
Скотт продолжал просыпаться по ночам, часто плакал днем. Ему было очень больно. Настолько, что становилось труднее ходить. Сейчас раннее субботнее утро (неделя с тех пор, как Луи и Скотт делали секретные покупки), и Луи решает записаться на прием к педиатру на утро понедельника. – Я так переживаю за него, – вздыхает Гарри, потирая ладонями усталые глаза. На его губе осталась капля молока, и Луи наклоняется, чтобы слизать ее. Глаза Гарри испуганно открываются, а Луи с улыбкой говорит: – У тебя там... молоко. – О, – говорит Гарри. Его голос напряжен от такого количества бессонных ночей, – такое чувство, что Скотт снова новорожденный. Как тогда, когда он спал в той небольшой плетеной кроватке рядом с нашей постелью, и просыпался каждые несколько часов, чтобы его покормили, – он кладет щеку на руку и зевает. Гарри обладает потрясающим умением казаться одновременно задумавшимся и раскаивающимся. – И мы долго не могли трахаться, потому что ты не хотел будить его, помнишь? – Луи играет бровями, а Гарри просто стонет. – Ты озабоченный придурок. Но все равно, я вполне уверен, что наш маленький спящий сын был приоритетом для нас обоих. Луи перебрасывает одну ногу через Гарри и делает большой глоток чая, приготовленного ранее его мужем. В принципе, так он признает, что растерял все аргументы. Гарри смотрит на него, многострадально вздыхая, одной рукой прочесывая его спутанные волосы. На пижаме Луи, которую он в кои-то веки надел, виднеется жирное пятно, полученное после первого и последнего приготовляя бекона. Пижама – подарок его матери, которая немного не рассчитала размеры своего сына, подумав, что тот подрос еще на пару десятков сантиметров. Из-за этого длинные рукава, которые то и дело скрывают его руки, мешают мужчине нормально поставить кружку на стол. Часть его плеча оголяется, когда Лу все же ставит чашку на твердую поверхность. – Значит, утро понедельника, – шепчет Гарри, целуя шершавый локоть Луи. – Все наладится, – гарантирует Луи, дыша на кудри Стайлса и дрожа от поцелуев, которые Гарри оставляет по всей длине его предплечья, – по крайней мере, Скотт больше не грудничок, – мурлычет он с намеком. Гарри смущенно стонет. – Так что мы можем делать это, – говорит Луи, и просовывает руку между ног своего мужа, слегка сжимая его промежность. – Эй! Не на кухне, извращенец, – Гарри извивается и визжит, когда Луи пытается схватить его снова. Это так игриво и мило, что Гарри удивляется, а вырастет ли вообще его Лу когда-нибудь? В груди кроется надежда, что этого никогда не произойдет. – Мне кажется это очень даже заманчивым и эротичным. Прямо здесь на столе, дорогой. Луи все еще шепчет всякие пошлости на ухо Гарри и поглаживает его через пижаму, когда в комнату входит Скотт, вытирая заспанные глаза попутно зевая от усталости. – Папочка? Папа? Что вы делаете? Луи быстро убирает руку от паха Гарри. Его сердце чуть не выпрыгивает из груди при виде своего внезапно пришедшего и блуждающего по кухне, мальчика, в такой несвоевременный момент. – Просто завтракаем, Дутти-мадутти, – Гарри уже бежит к своему сыну и заключает его в объятия (во время которого бросает взгляд на Луи через плечо Скотта), прежде чем подбросить в воздух и поймать, как мячик. – Доброе утро, – говорит Луи, улыбаясь от смеха Скотта, когда Гарри закидывает его на плечи.***
Утро понедельника в кабинете врача неприятно, по меньшей мере. Они ждали полчаса, за время которых, как думает Гарри, больше подверглись нападению микробов, чем за весь год. Луи смотрит на кашляющих и кричащих малышей и решает, что Гарри, вероятно, прав. Они не разрешали Скотту читать эти иллюстрированные книги, потому что Гарри был уверен, что на них куча бактерий. Скотт от этого ужасно расстраивался и превращался в комок страданий. – Ох, как трудно быть трехлетним, – вздыхает Луи, в сочувствии кладя голову на плечо Скотта. Заканчивается эта поездка довольно утомительно для всех них, но для парнишки особенно. К тому времени у него взяли кровь на анализ, сделали три прививки, лишили всей одежды (Скотт ненавидит быть голым) и, наконец, заставили лечь на ледяной стол, чтобы сделать рентген. Педиатр делает заметки, выспрашивая у Луи и Гарри описания симптомов Скотта, при этом нахмурив лоб, пытаясь казаться более заинтересованной, прежде чем не сдержаться: – Где его мама, кстати? – но после ответа хмурясь еще больше. Она говорит им, что результаты анализов будут через неделю, и выпроваживает их из кабинета с натянутой улыбкой. Луи крепко прижимает Скотта к своей груди на пути к машине, одновременно оставляя поцелуи на всем его плече, в то время как пристегивает его на сидении автомобиля. – Мы идеальные родители для Скотта, – говорит Луи, глядя через лобовое стекло. Сегодня солнечно, даже слишком ярко, поэтому парень опускает козырек в машине, чтобы защититься от солнца. – Нет никого, кто мог бы делать это лучше; просто не обращай внимания на эту старую суку, – усмехается Гарри, толкая руку Луи. – Сука! – визжит Скотт. – Сука, сука, сука. – Никогда не смей говорить это слово, слышишь меня? – строго командует Луи, оборачиваясь к радостному сыну. Гарри заглушает смех тыльной стороной ладони.***
Доктор позвонила в 8:15 утра, в то время как Гарри и Скотт спали в обнимку, а Луи делал кофе, чтобы взять его с собой на работу. На улице идёт дождь, заставляя опавшие листья кружиться в воздухе. Луи наблюдает за кошкой, которая выбежала из-под куста роз. Вдруг его мобильный резко зазвонил в кармане. Парень возится с ним, одновременно держа в руке кофейник, с целью вылить его содержимое в термос. – Мистер Томлинсон? – ее голос еще более недружелюбен, чем в прошлый понедельник, но в нем есть что-то такое, что-то типа жалости. Луи сразу становится неудобно держать телефон между плечом и ухом, при этом закручивая крышку термоса. – Доктор Шнайдер, – спокойно приветствует ее Луи, пытаясь замаскировать свое отвращение. – Я хотела узнать, как себя чувствует Скотт с его последнего визита ко мне? – на конце линии слышно какое-то потрескивание, не то шелест бумаги, не то стук клавиатуры. – Лучше. Он разбудил нас однажды, но уже не жаловался на такую сильную боль. Я думаю, это было возрастное, – он ставит кофейник обратно в кофеварку и замечает в раковине гору невымытой со вчерашнего ужина посуды. Луи думает, что было бы не плохо ее вымыть, но затем ему в голову приходит, что сегодня определенно очередь Гарри. – Хорошо, – напевает она, голос не изменился, – боюсь, у меня плохие новости, мистер Томлинсон. Мне нужно, чтобы вы и ваш... муж приехали поговорить со мной сегодня утром. – Что? Зачем? Мой муж и сын все еще спят, а я уезжаю на работу. У меня нет времени заехать к вам этим утром, извините, – он знает, что это не звучит, как извинение, и думает, что Гарри, возможно, единственный, кто так делает. Гарри со своей вечной терпеливой мягкостью. Гарри из тех людей, которые подставят вам другую щеку, если вы ударите его; даст вам еще один жакет, если вы украдете его первый. Он не пытается произвести впечатление, он просто краснеет, смотрит в пол и широко улыбается, настолько, что появляются его милые ямочки. Да, возможно, его легко заставить плакать, и у него слишком большие ступни, но все в нем заставляет Луи дрожать от желания и нежности. – Это очень важно, мистер Томлинсон. Я надеялась, вы будете сотрудничать. Луи вздыхает и отворачивается от холодной погоды за окном, от немытой посуды, от свежезаваренного кофе, забытого на столе. Он просто хочет заползти обратно под одеяло и обернуться вокруг Гарри и их маленького сына, как большая потертая толстовка, и до подбородка застегнуть молнию. – Да, конечно, мы будем там, как только сможем.***
Гарри думает, а можно ли, узнав, что у его ребенка рак, не чувствовать себя так... ужасно. Господи, он напуган даже при том, что врач заверила их, рак – это не приговор. Больше нет. Но. У него третья стадия нейробластомы, внутри его тела раковая опухоль, которая уже распространилась на лимфатические узлы. Есть семьдесят процентов, что он выживет, а значит тридцать, что нет. Гарри действительно не в состоянии больше это слушать. Не сейчас. Не все сразу. Даже Луи (который обычно ничего не боится) переживает. Гарри видит это по его потемневшим голубым глазам, которые мерцают от сдерживаемых слез. Видит это по дрожи любимых рук и по плотно сжатой челюсти. Он чувствует, как Луи плотно прижимает его к груди в машине, вдыхая запах его мокрых от дождя волос, и почти отчаянно лаская его спину. – Все будет хорошо, милый, мы пройдем через это, тише, – шепчет Луи, ощущая, как слезы Гарри впитываются в его джемпер. – Я не могу... О Боже, я не могу потерять его, – хнычет Гарри в грудь Луи, цепляясь в его рубашку так сильно, что костяшки пальцев белеют, – он даже еще не жил, Луи. Он всего лишь ребенок. Он начинает понимать смысл этих слов, когда Гарри начинает плакать. Луи думает, что чувствует сердцебиение своего мужа каждый раз, когда его плечи дрожат. И вот именно тогда Луи позволяет себе разбиться на кусочки. Это не только из-за понимания того, что его ребенок тяжело болен. Это из-за вида его мужа, его возлюбленного, его гордости, рыдающей в его руках. Он думает, а достаточно ли он силен, чтобы справиться с этим. Луи утыкается лицом в шею Гарри и позволяет своим собственным слезам падать вниз, чувствуя, как руки Гарри так же оборачиваются вокруг него. Это просто они. Никаких дождливых дней, больниц, или даже мыслей. Все просто – надо держаться друг за друга максимально крепко, не поддаваясь черной дыре боли, которая пытается засосать их заживо.***
На пути домой они забирают Скотта из дома его маленькой подруги Люкс, где они высадили его, когда ехали в больницу. Скотт то и дело болтает о щенке Люкс, о синих машинках Люкс, и о фиолетовых волосах мамы Люкс. – Я хочу есть, папочка, – объявляет он наконец, не обращая внимания на молчание своих родителей. Паренек грызет свою пустую детскую бутылочку, наклоняясь вперед, будто неведомая сила тянет его к передним сидениям. – Хорошо-хорошо, потерпи, малыш, – говорит Гарри, роясь в бардачке в поисках закусок, которые Луи оставил там, на случай «чрезвычайных ситуаций», как эта. Когда он находит пакет крекеров, то открывает его и отдает на съедение Скотту, боясь, что вся машина скоро будет в крошках. Луи был непривычно тих всю дорогу домой. Его тело было напряжено как струна. Он не мог расслабиться, даже когда Гарри успокаивающе гладил его бедро. Вместо этого, поворачиваясь к своему окну, парень безучастно смотрел на проливной дождь. Он не смотрит на Гарри, и это мучает его больше всего, хотя он и не поддается. Но Гарри от этого тоже больно, потому что Луи нужен ему. Прямо сейчас. Хотя бы один взгляд, просто, чтобы Гарри знал, он здесь. Он решает, что не должен пугать сына и поворачивается, чтобы пощекотать пятки Скотта, пока тот улыбается и хихикает. Дома Луи идет в их комнату и спокойно закрывает за собой дверь. Гарри переодевает Скотта в его пижаму с Бэтменом, несмотря на то, что сейчас только полдень. Они сели есть томатный суп с пастой, и Скотт разлил его на пол, начиная плакать. Гарри же паникует, потому что думает, что Скотту больно (ему не больно). Мальчик спрашивает: – Куда пошел папочка? – Гарри целует его мягкие детские волосы и говорит: – Папочка пошел спать, Бу-бу, давай посмотрим Луни Тюнс? А после поиграем в конструктор. Луи не выходил из спальни весь полдень. Когда Гарри приходит проверить, как он и сказать, что обед готов, то находит пустую кровать и запертую дверь ванной комнаты. Он должен спросить, Луи в порядке? Он не в порядке. Скотту нужны они оба. Гарри нужен Луи. Часть Гарри сейчас обижается на Луи за то, что он оставил их одних за обедом. Гарри не хочет, чтобы ему причиняли боль, вместо этого он злится, потому что это легче – подменять горе злостью. Они даже не решили, что сказать Скотту, когда ему проведут операцию по удалению опухоли (которая может пройти плохо, конечно, но она пройдет хорошо), так же, как и рассказать об этом их семьям. Гарри чувствует себя так, как будто вот-вот утонет под грузом всех этих проблем, и ему до безумия хочется спрятаться от всего этого. Но кто-то должен быть взрослым. Гарри вспоминает, как желал на днях о том, чтобы Луи никогда не вырастал. Глаза жгут непрошенные слезы. Ему не ведомо, что делать дальше. Он просто чувствует себя таким неожиданно... одиноким. Он знает только то, что Скотт не может уйти. Гарри не отпустит его. – Папа? Папа! Гарри трясет головой и смотрит вниз, замечая Скотта, который дергает его свитер и хмуро поглядывает на него. – Что, дружище? – он кладет ложку, которой перемешивал соус со спагетти, на стол, поднимает Скотта и подкидывает его в воздух, прежде чем аккуратно поймать: – Ты что-то хотел сказать мне? – он утыкается носом в щеку Скотта, от чего тот смеется. – Мультики закончились! Они закончились, и я не хочу больше смотреть телевизор. Папа, я хочу готовить с тобой! Гарри хихикает и качает головой, чувствуя маленькую руку Скотта на своей спине: – Я не знаю, сможешь ли ты готовить, но ты можешь перемешать соус. Ты должен быть очень осторожным, справишься, мистер Дутти-мадутти? Скотт нетерпеливо кивает, беря ложку, и начинает аккуратно помешивать соус. – Я хорошо мешаю? – он с нетерпением смотрит на Гарри. Его маленький животик выглядывает из-под хлопковой ткани пижамы. Скоро хирурги разрежут его, чтобы удалить оттуда опухоль, и пойдет алая кровь. Гарри отбрасывает в сторону эти ужасные мысли и тыкает пальцем в животик Скотта, заставляя его качнуться и тихонько взвизгнуть. – Ты идеально мешаешь, милый. Ты очень умный, и папа гордится тобой. Скотт улыбается и продолжает помешивать соус. Он прикусывает губы, концентрируясь на том, чтобы жидкость не вылилась за пределы кастрюли. – Папочка тоже мной гордится? Гарри кивает, пытаясь ни о чем не думать: – Папочка очень гордится тобой, малыш.***
На следующей неделе они встречаются с бесчисленными педиатрическими онкологами, хирургами и профессиональными медсестрами, чтобы обсудить дату операции. Один врач хочет закончить раунд химиотерапии и воздержаться от хирургии в целом, в то время как несколько других думают, что нужно удалить опухоль как можно скорее. Луи задает докторам вопросы, типа: «У Скотта будет аппетит после операции?», «Насколько высок риск?» и «Он выживет?», но дома он пугающе тих. Сразу после диагноза он берет трехдневный отпуск по болезни и встает с постели только чтобы сходить в туалет или глотнуть несколько капель воды. Гарри должен вмешаться. Но он не вмешивается. Луи просто нужно немного времени, – говорит он себе. В конечном счете, он вернется. Скотт начинает просыпаться ночью с острыми болями в животе. Гарри паникует. Он не может помочь ему. Он может только помассировать его животик, выводя различные круги чуть ниже пупка. Должно быть, он слишком долго молчал, поэтому Скотт спрашивает: «Что случилось, папа?» и Гарри возвращается в реальность с мокрыми красными глазами, надеясь, что в темноте Скотт не заметил. – Ничего, я сделаю тебе чашку чая, хорошо? Он поможет твоему животику. Скотт кивает, и в лунном свете Гарри видит, как по щеке малыша покатились слезы. Он вытирает их, так нежно, как только может, а затем целует в грудь прямо над бьющимся сердечком. Гарри спит в комнате Скотта после этого, а Луи даже не замечает его отсутствия по ночам.***
Спустя месяц после диагноза и за ночь до операции Скотта Гарри решает, что с него хватит. Скотт мирно спал уже несколько часов, абсолютно не осознавая того, что произойдет с ним завтра. А Гарри, Гарри так напуган, что не может не увидеть Луи. Он скучает по нему так сильно, что становится физически невыносимо это терпеть. Они находятся в одном доме, но между ними будто океаны. Он мягко поднимается с небольшой кровати Скотта, пытаясь не скрипеть ею, а затем на цыпочках крадется к выходу. Скотт предпочитает оставлять дверь открытой, но кто знает, насколько далеко может зайти разговор Гарри и Луи, поэтому он тихонько закрывает ее . – Луи? – бормочет он, заходя в их спальню и закрывая за собой дверь. Еще одна ясная ночь, полная сверкающих звезд. Гарри замечает, что Луи открыл окно. Снаружи морозно, и под пижаму проникает холодный ветер, заставляя его, дрожа, забраться под одеяло. Луи лежит спиной к нему, но Гарри, по его неровному дыханию понимает, что он бодрствует. – Луи, – зовет он, при этом зная, насколько жалко выглядит. Но он не может больше держать это в себе. Эти испытанные им эмоции, пока Луи не было рядом неделями. И он не сможет прожить так еще хотя бы один чертов день. Ему нужен Луи, нужен так сильно, и он не понимает, почему тот избегает его. – Я понимаю. Я понимаю, если ты винишь в этом меня, если теперь ненавидишь меня, но ты не можешь просто игнорировать нашего сына, ты не можешь, я не справлюсь один, без тебя, – дрожь в его голосе вызвана настоящим водопадом слез, что размазываются по его лицу, и, наконец, прекращают литься. Он протягивает руку и дотрагивается до позвоночника Луи, наслаждаясь его теплом. Луи – средиземное море, все остальное – снежная буря. Гарри никогда еще не было настолько холодно. – Луи, – он пытается снова, слыша безнадежность в собственном хриплом голосе. Из окна снова дует ветер. Гарри бы закрыл его, только чтобы привлечь внимание мужа, но его как будто парализовало. Поэтому он просто лежит там, не в состоянии пошевелить тяжелыми ногами в этой вязкой гнетущей тишине. – Я не ненавижу тебя. И в этом нет твоей вины. Это прозвучало настолько тихо. Почти шепотом, поэтому Гарри не уверен, правильно ли он расслышал: – Что? – Я не ненавижу тебя, – говорит Луи, его голос дрожит на последнем слове. Он переворачивается, оказываясь лицом к лицу с Гарри. – Боже, Гарри, я не ненавижу тебя, – его последние слова превращаются в один сплошной вопль, прежде чем он утыкается лицом в плечо Гарри, и начинает рыдать так сильно, как никогда в своей жизни. За все годы, что Гарри знает Луи, он никогда не видел, чтобы тот так плакал. – Луи, что случилось? Скажи мне, милый, я обещаю, все наладится, – он трется носом о волосы Луи, вдыхая аромат детского лосьона, который Луи наносит на лицо, и шампуня с ароматом лепестков роз. Становится трудно дышать и Гарри немного отстраняется, пальцами прочесывая волосы мужа, и позволяя ему рыдать, как никогда. – Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты поговорил со мной, – говорит Гарри некоторое время спустя, понизив голос до мягкого и успокаивающего. Несмотря на то, что он так расстроен и напуган, из его собственных глаз не выкатилось ни слезинки, их просто уже не осталось. Он никогда не был таким уставшим... – Я просто... Я просто, – хнычет Луи, прижимая свой холодный нос к шее Гарри. Гарри ждет, продолжая поглаживать голову Луи небольшими кругами. Странно обнимать его снова после почти целого месяца без физического контакта, с одними воспоминаниями. Луи полностью вымотан. Эмоционально и физически. Новая волна слез течет по его лицу. Он не вытирает их. Не хочет перестать касаться Луи теперь, когда он может это делать. – Он может уйти, Гарри. Я не хочу, чтобы он уходил, – рыдает Луи, в этот момент он кажется таким маленьким и таким несчастным. В груди Гарри заходится сердце, и он оставляет мягкий поцелуй на ухе Луи. – Кто может уйти? Скотт? Луи еле заметно кивает, руками вцепляясь в рубашку Гарри, в то время как его плечи дрожат от тихих рыданий. – Дорогой, – Гарри вздыхает, ложась на спину так, что Луи теперь полностью на нем, – он не оставит нас, понял? Я не позволю ему. Луи чуть слышно всхлипывает. От удивления или тесноты – Гарри не может сказать. – Ты-ты-ты, – Луи пытается сказать что-либо, но не в состоянии из-за непрерывного плача. – Тише, все хорошо, просто дыши. Вдох и выдох, сможешь? Скотт здесь, он в другой комнате, и с ним все в порядке, он пройдет через это. Мы пройдем через это. Вместе. Луи шмыгает носом и громко сопит, все еще не в состоянии сказать что-либо. – Но, Луи? – начинает Гарри менее уверенным голосом. – Ты не можешь, не можешь покинуть меня так снова, хорошо? Я не смогу пережить это все один, ты нужен мне. Ты нужен мне все время, и ты не можешь просто так исчезнуть. Луи скользит рукой по груди Гарри, пальцами поглаживая его ключицу, от чего кожа покрылась мурашками. Наконец, Гарри слышит тихий шепот «Я не уйду», прежде чем Луи закрывает глаза и соскальзывает с него. Гарри обнимает его всю ночь, и когда они просыпаются на следующее утро, Луи объясняет (робко), что ему нужно было свое пространство, что он должен был оградить Гарри и Скотта от собственных страданий из-за диагноза, чтобы не пугать их. Он долго отрицал и не мог поверить в то, что его ребенок так сильно болен, не мог смотреть на Скотта без чувства, что скоро разрыдается. Гарри целует его. Их языки переплетаются вместе. Слышно, как в тихой комнате чмокают их губы. И, наконец, Луи улыбается.***
Когда Скотт просыпается, Луи стоит на коленях возле его кроватки и мягко целует в лоб. Скотт кричит «папочка» и быстро разражается слезами, запрыгивая в объятия Луи, словно обезьянка (Луи пытается снова не заплакать). – Папочка, я так по тебе скучал, – плачет он в шею Луи, руками поглаживая его спину, – я люблю тебя, я люблю тебя, папочка. – Насколько сильно ты меня любишь? – бубнит Луи, закрыв глаза. Его сердце сжалось от слез и чувства вины. – Вот насколько, – радостно говорит он, обнимая Луи еще сильнее, не желая убирать голову с его плеча или ноги с пояса. – Пожалуйста, больше никогда не игнолируй меня. Мне не нравится, когда ты игнолируешь меня и папу. – Я не буду, никогда не буду, малыш, – слезы новым потоком полились по небритым щекам, когда он крепче прижал к себе Скотта. Они не отпускают друг друга до тех пор, пока не приходит время ехать в больницу.***
Операция будет длиться около восемнадцати часов, которые превращаются в целую вечность тревожного хождения по коридору для Гарри и Луи. Луи начинает потеть, а Гарри плакать еще горше. Луи покупает ему мороженое из больничного кафетерия, от чего тот плачет еще сильнее. Луи не голоден, поэтому выбрасывает его в мусорную корзину. Парень то и дело поправляет воротник своей рубашки, Гарри грызет ногти, и они оба много раз практикуют «дыхательную гимнастику». Так что когда хирург, наконец, выходит из операционной, Гарри кидается на него, чуть ли не целуя. Когда он услышал новости, у него сразу же онемело все тело, прежде чем он смог добраться хотя бы до мусорного ведра. Луи бросается на стену с кулаками и сползает на пол, думая, а хватит ли у него сил подняться. Он оставил их.***
Был солнечный день, когда я покинул землю. Папочка рассказывал мне, что, когда я родился, тоже светило солнце, но я этого не помню. Мои ножки больше не болят, и я очень счастлив. Я хотел бы рассказать об этом папе и папочке. Я вижу их иногда, но они не знают, что я наблюдаю за ними, все время. Я знаю, папочка разбил много вещей: каркас моей кроватки и папину вазу для цветов. Но он точно не разобьет папе сердце, я знаю это. Они любят друг друга. Иногда они ходят в одно странное место, где лежит мое тело под кучей грязи. Это кажется странным, разве это не кажется странным? Меня же там больше нет. Я здесь. Здесь есть большой океан, в котором я никогда не утону, и папе не придется беспокоиться из-за больших волн. Здесь есть также кот, который может говорить. Его зовут Дасти и он мне нравится. Я должен идти. Не знаю, сколько времени я был здесь, но знаю, что папа и папочка снова будут счастливы, точно так же, как и я. Я надеюсь, когда они думают обо мне, то помнят, насколько сильно я любил их. И что они не грустят. Думаю, сейчас весна, и здесь растет очень много кустов роз, и никогда не бывает холодно. Я не болен больше, мне лучше, и я просто не могу больше думать о той прошлой жизни, когда здесь так красиво.