***
Парни сидят на лавочке в парке, окутанные ночной темнотой. Сбежать с какого-то дополнительно-принудительного внеклассного задания, то есть от группы девочек, желающих красить, творить, собирать из шариков арки и украшать всем этим зал, оказалось сложнее, чем они предполагали изначально. Поэтому закончили работу они только сейчас, когда на часах давно заполночь, и теперь вдвоем расслабленно курят, выпуская клубы дыма в морозный воздух. В парке никого нет, поэтому они говорят в полный голос, вспоминая какие-то моменты сегодняшнего дня. Ну, точнее, говорит Дэм, а Тэнэ улыбается и следит глазами за подрагивающим кадыком, худыми пальцами, крепко сжимающими сигарету, и пушистыми ресницами, когда Келлерман зажмуривается, откидывая голову назад в заливистом смехе. Светлая кожа Дэмона выглядит призрачной на фоне мрачного неба и чёрных силуэтов деревьев, а его волосы, трепещущие на лёгком ветру, лишь подкрепляют ощущение чего-то магического, волшебного, недосягаемого… От последней мысли грудь Тэнэ сдавливает, а глаза наполняют слёзы от резкой боли. Закашлявшись сухо и хрипло, Кёниг отворачивается. В этот самый момент из его горла вырывается нечто большое и тёплое. Парень тут же сжимает это что-то в кулак и вытирает губы от крови. — Всё хорошо? — Дэм касается плеча, а Тэнэ не может выдавить и слова. На его ладони лежит целый бутон, обильно пропитанный кровью. Ужас сковывает внутренности холодом. — Д-да, — едва шепчет староста, пихая руку с целым цветком в карман, — просто замёрз. До завтра. Он резко встаёт и уходит, не оборачиваясь. На большее его самоконтроля не хватило бы: показал бы цветок, объяснил… Все мысли о том, что все могло пройти хорошо, выветриваются, как только он переступает через порог. Дышать становится трудно, но в этот раз не из-за цветов, а от страха, накатывающего волнами. Пальцы дрожат и не слушаются. В голове ни одной связной мысли, а лишь злые пугающие образы, но один из них вызывает чуть-ли не панику. Это Дэм. Дэм, смеющийся над его глупостью, как он только мог подумать, что его чувства могут быть взаимны? Кое-как добравшись до ванной, Тэнэ цепляется пальцами за обколотую раковину, разгибается, смотрит на своё блеклое отражение: тощий, со впавшими глазами, кровавой дорожкой от уголка губ и слезами, солёными горячими слезами, невольно текущими по исцарапанным щекам. С каждой секундой он ненавидит это отражение всё больше и больше, ненавидит себя: такой слабый, ничтожный. Мерзкий педик. Он сам не замечает, как в кулак впиваются осколки от разбитого зеркала, оставляя красные следы на стекле, а из порезов на костяшках медленно ссыпается пара малюсеньких лепестков.***
В коридоре академии Кица с жалостью и ещё чем-то нечитаемым смотрит на старосту, кожа которого стала практически прозрачной от кровопотери. По его заострившимся скулам, истончившимся рукам и ослабевшему голосу сразу понятно, что его пожирает болезнь. Они в чёртовой медицинской академии, но никто, абсолютно никто не замечает этого. Ну или не хочет замечать… Тэнэ ведёт себя как всегда. Игнорирует слова Крициана. Врёт в ответ на вопросы Дэмонтаниэля. Вежливо кивает учителям. Отлично учится. Огрызается и отмахивается. Чуть сводит брови, но откусывает от купленного другом яблочного пирога. А потом выблёвывает всё содержимое своего желудка в туалете, уйдя прямо с урока, давясь горькой желчью и склизкими бутонами. Он уже не обращает внимания ни на кровь, скапливающуюся в уголках губ и подсыхающую неприятной коркой, ни на покрасневшие от постоянных рыданий глаза, ни на искусанные губы. Он просто больше не может терпеть. Не может игнорировать эту всепоглощающую боль. Не может прятать глаза и мыслить трезво. Он просто больше не может… Кёниг не ел уже почти неделю. После первого бутона его организм не захотел мириться ни с какой пищей. Тело издевалось, отвергая еду, будто убивая хозяина, оставляя место лишь для паразитирующих в теле растений, но и погибнуть не давало, поддерживая жизнедеятельность и лишь иногда отдаваясь режущей болью в органах. Сейчас, когда Тэнэ сидит на грязном полу туалета в академии, хочется кричать, но получается лишь сплёвывать вязкую розоватую слюну в унитаз. В его глазах темнеет, он понимает, что это конец. Он умрёт так, сидя в кабинке туалета, пожранный какими-то цветами. Но в этот момент что-то ударяет в голову тупой болью, а кожу на левом запястье разрывает болью острой, корявой, металлической и холодной. Парень фокусирует расплывающийся взгляд на кисти, у самой венки и видит его. Маленький алый цветочек, прорезающийся сквозь его кожу. Он раздирает кожу изнутри своими неровными очертаниями, продираясь на свободу. И Тэнэ впервые видит цветочек целиком, не пропитанный слизью и слюной. Он аккуратный, и кровавые разводы на стебле и лепестках не портят его красоты. Он даже чем-то напоминает Келлермана: простоватый, но красивый, не слишком утончённый, но от этого ещё больше притягивающий взгляды. — Маки… — усмехается парень и теряет сознание, проваливаясь в спасительную темноту.***
Уже на следующий день его утро начинается с выдёргивания противных цветков с видных мест на коже и непрекращающегося шума в ушах. Каждое выдернутое растеньице отдаётся неприятным пощипыванием и рваным порезом. Не слишком большим, чтобы сильно мешать, но достаточно неприятным. Кёниг не знает, кто принёс его домой, но судя по тому, что самый первый цветок с кисти был аккуратно срезан, а место замотано белоснежными бинтами и при этом никаких расспросов не последовало… Это определённо был Кица. На кровати рядом с ним лежало несколько упаковок со свежими бинтами, а ещё какие-то железосодержащие витамины и что-то из кровезаменителей. Уже было не важно, что именно. Что-то тёплое по отношению к Лавэнэ шевельнулось было в груди Кёнига, но тут же погасло. Слишком сложно было врать себе и искать что-то тёплое в зияющей пустоте сердца. Все чувства и эмоции будто выдернули, заполняя опустевшее место всё новыми и новыми порослями цветов кроваво-красного цвета. Всё в один миг стало совершенно безразлично, глаза драло сухостью, но ничего не хотелось. Стакан воды и больше ничего… Но оказывается, что вырваны далеко не все эмоции. Щемящее чувство, возникающее при малейшей мысли о Дэмэ остаётся. И это злит. Почему даже сейчас он не может покинуть его, оставить, наконец, в покое?! Теперь Тэнэ ходит на учёбу с кучей ссадин, бинтов и кровоподтёков. И Келлерман действительно волнуется. Но друг лишь устало отнекивается, жалуется на плохой сон и на то, что он просто упал и засыпает прямо на парте. И Дэмон ему не верит. Не верит, что это так незначительно. Только сейчас он замечает, как изменился его староста. Как потускнел его взгляд, как с него сошёл цвет, а от тела остались лишь кости, обтянутые кожей, и то покалеченной неизвестно чем. Он не выглядит живым, и Келлерману впервые в жизни становится страшно. Страшно смотреть на трясущиеся ладони, пальцы которых приобрели какой-то нездоровый синевато-серый оттенок. Страшно от затруднённого дыхания и хриплого голоса. Страшно от того, во что Кёниг превратился. Это был уже не тот человек, что когда-то так понравился блондину и им обоим срочно нужна была помощь. Хотя бы разговор. Хоть что-то…. Сразу за этими двумя сидит Лавэнэ. Он долго и пристально смотрит в окно, будто ища там ответы, что-то чёркает на листе бумаги, хмыкает, закрывает глаза, иногда сжимает переносицу, но всегда переводит тяжёлый взгляд на безжизненного, ссохшегося, ставшего лёгким и угловатым Тэнэ, на его рвано вздымающиеся ребра и маленькие порезы по всему телу. А потом смотрит на обеспокоенный, искрящий непониманием профиль Дэма, его большие руки, заботливо придерживающие Кёнига за плечи, когда того шатает, его широкую спину, которой он будто хочет отгородить их со старостой от всего мира. Смотрит на повисшее между ними молчание и всегда вновь закрывает глаза, сглатывая неприятный ком в горле. Спустя всего день или может два, Кица не выдерживает и подходит к блондину с утра, подловив того в туалете. Тот пытается сбежать, но одногруппник крепко хватает его за предплечье и Дэм, видя серьёзный взгляд обычно легкомысленного парня останавливается. Сам не знает зачем, почему, он замирает на месте. — Поговори сегодня с Тэнэ, — звучит слишком сухо и резко, и Дэм лишь кивает, не понимая. — Просто… Блять, просто помоги ему. Голос фонит чем-то незнакомым. Сожалением? Горем? Старой обидой? Всем вместе и чем-то ещё. Дэм сам знает, о чём должен поговорить с Тэнэ. Давно знает, вообще-то, но всё никак не находит в себе на это силы. Знает, что должен сказать ему, что обманывать его не честно, но всё откладывает и откладывает, понимая, что закончиться всё может совсем не радужно. Боится разрыва любых отношений. А сейчас понимает всё с полуслова, они стали друзьями, это подло, и он просто тихо обещает: — Хорошо. Сегодня после учёбы я ему всё скажу. — Он закрывает глаза и шумно выдыхает через нос. — Расскажу о своих чувствах. Окончание фразы тонет в тишине пустой уборной. Кица уже ушёл, оставив после себя лёгкий аромат ванили и терпкое чувство недосказанности. Во всём.***
Но в этот день Тэнэ, как на зло, не появляется в академии. И вроде ничего не меняется, но… всё вокруг окрашивается в серые тона, голоса звучат будто из-под толщи воды. Так было один раз в бассейне, в самом начале, когда Дэм ещё не умел плавать. Доска выскользнула из рук, и гадкая хлорированная жидкость тут же затекла в нос, рот и уши. Звуки доносились лишь неразборчивым жужжанием, а цвета обрели один, омерзительно пресный оттенок. Тогда его вытащила пара крепких рук, позволяя отдышаться, очнуться, вдохнуть. Сейчас же его душили, толкали глубже в воду. Только непонятно, кто это делал. Мозгом Келлерман понимал, что парень мог просто прогулять. Опоздать. Заболеть и не прийти. Но в сердце всё равно бьётся тревога. Непонятно почему. Она просто есть. Дэм знает, что что-то не так. Не знает лишь, что именно. Но всё в нем кричало о том, что он не зря переживает, а сердце не просто так заходится в бешеном стуке. Это снова был страх. И парень честно пытался его отогнать, звоня Кёнигу, отправляя десятки СМС и просто заваливая его сообщениями в мессенджерах. Но ответа не было. Магическое «у него просто сел телефон» перестало действовать уже к середине первой пары: староста был не из тех, кто пропускал звонки. Блондина слегка потряхивало и, не выдержав, он подошёл к Кице сразу после первой пары. Слова не вязались в предложения, но предупредить его почему-то очень хотелось, было почти необходимым. Кое-как объяснив, что он пойдёт к Тэнэ прямо сейчас, Дэм ждал ответа, поддержки. Отмашки, что можно… — Мы с Руфо придём к вам после второй пары. Иди, я прикрою, — благодарно кивнув, Келлерман сделал несколько шагов в сторону выхода и бросился бежать. Лёгкие сдавило от нехватки воздуха, ноги болели от долгого бега, а в сердце что-то вскипало, отдавая резью. Но юноша не обращал на это никакого внимания, бежал, бежал, бежал… Он чувствовал, что обязан бежать. Немного отдышавшись, Дэм стучит в дверь без остановки, но ответа нет. Горло сдавливает болезненным предчувствием и Келлерман, недолго думая, сбивает дверь с петель, заваливается внутрь и несётся в сторону спальни старосты. Он лежит на застеленной постели, укрытый нежно-бежевым пледом, который ему подарил Келлерман. У его рук лежит телефон. Дэм замирает, едва слышно подходит ближе. Парень, кажется, спит… Всё как обычно, но что-то не так. Келлерман смотрит на его лицо, пытаясь понять, что, что не так?! И тут осознание бьёт по голове. Всё идёт кругом. Он не дышит. На глазах появляются слезы. Он не успел. Он бледный, мертвенно бледный. Ноги подгибаются, и он падает на колени, сделав всего один шаг. Опоздал. Из уголка его губ, неестественно изогнутых в пугающей улыбке, стекает струйка крови. Дэм подползает ближе, не веря, удерживая слезы, до последнего надеясь, что это какой-то розыгрыш. Он не сказал ему. Но он ледяной. Как мраморная скульптура: холодный и неживой. И тут Дэм понимает, что изначально было не так в этой комнате. Что показалось ему неправильным. Повсюду. Везде, абсолютно везде лежали лепестки. Всё было усыпано алыми лепестками. Взгляд опускается на телефон. На нем лежит одна из рук, и он не блокируется. Открыта переписка с ним, с Дэмом. Но больше ничего. Но Дэм всё осознает лишь взглянув ниже лица парня, к его груди, прикрытой пледом. Он помнит, как выбирал этот плед ему в подарок на какой-то незначительный праздник, просто потому что хотел порадовать. Но сейчас на тёплой ткани растекается тёмное пятно. Руки дрожат всё больше, но он тянется пальцами к этому месту и, не давая себе передумать, откидывает плед прочь. Маки. Шумно выдыхает. Кое-как приподнявшись, садится на кровать и притягивает Тэнэ в свои объятия, качаясь из стороны в сторону, прижимая к себе, как бездушную куклу. И уже не сдерживает рыданий. Кричит в пустоту. Сжимает безбожно большую, синюю, со странной надписью «она зелёная», футболку на спине парня в кулаки и зарывается носом в его растрёпанные волосы. Осознает, как же тот осунулся. Выцеловывает ледяные уголки губ, притягивает к своим губам тонкие пальцы. Шепчет, шепчет, шепчет. Снова вдыхает такой знакомый аромат, отравленный приторным запахом цветов. Качается, утешает неясно кого. Хрипит. И плачет, плачет, плачет. На сердце больно и пусто одновременно. Холодно. Всё внутри сжалось в комок. Всё, что у него есть — только это, будто тряпичное, тельце. В ушах шумит, а перед глазами всё размыто. — Почему… Блять, почему ты не сказал?! Тэнэ! Тэнэ, мать твою, Кёниг. Почему ты ничего не сказал мне?! Как ты мог?! Тэнэ, блять, люблю, люблю, люблю… — переходит на животный вой. Вжимает в себя, будто желает быть ближе. В дверях замирают Кица с Руфо и ещё одним парнем, Росеном. Но Дэмонтаниэль их не видит. Он ничего не видит и не слышит. Не слышит, как Кица выдыхает и осаживается на пол, парализовано замерев, не видит ужаса на лице Руфо, но чувствует крепкие руки рыжего, который пытается оттащить его от тела. Крик друзей гаснет в его рыданиях. Он не хочет слышать выкриков Росена о том, что староста мёртв. Он не верит. Так не должно быть. Он вцепляется в тело Кёнига и лишь шепчет: «прости, прости, прошу тебя, прости!». Росену удаётся оттащить его, голова Тэнэ безвольно падает, не поддерживаемая рукой Дэма, но Руфо подхватывает его и кладёт на кровать аккуратно. Не открывая глаз. Дэм рвётся обратно, кричит, бьёт руками и ногами всё, до чего дотянется, пока Росен тащит его в ванную. А Крициан смотрит. Смотрит, боясь подойти ближе. Смотрит на кроваво-красные цветы, вырвавшиеся из грудной клетки старосты, раздробившие рёбра и застывшие в немой, ужасной красоте, открывая вид на зияющую пустоту. В себя они приходят только когда вой Дэма переходит на какой-то булькающий хрип. Они все в ванной комнате: Дэм в грязной ванне, держа над собой душ с ледяной водой, смывая боль; Росен на бортике этой самой ванной, согнувшись и спрятав лицо за окровавленными ладонями; Руфо рядом с ним, держит руку на плече, стоит откинув голову к потолку и глядя на мигающую белую лампу, как в больницах; Кица сидит у стены, закрыв глаза и не сдерживая горячих слёз, катящихся по щекам. Они опоздали. Они все когда-то опоздали. Каждый опоздал туда, куда так спешил попасть. Так их и находят медики, приехавшие на вызов Руфо. И они ни-че-го не могут сделать. Ни с парнем в спальне, ни с этими четырьмя. Ни-че-го.***
В тот самый день внутри каждого из них что-то умерло. Внутри Дэма умерло всё. Он опустился на дно бассейна, куда не проникали звуки, где не было света. Где была лишь всепоглощающая тьма. Тэнэ хоронили в открытом гробу. Он был такой же, как в день смерти. Только в костюме и в торжественной позе. Но всё равно выглядел так, будто он спит. С этой полуулыбкой на тонких губах. Всё вокруг не имело значения, кроме тела и цветов. А проклятые маки были везде, продолжая расти из уже заледеневшего тела. Они заполнили весь гроб, окружая Кёнига, будто заполняя всё вокруг кровью. Красный цвет ему шёл. Как иронично. Маки. Спасавшие его столько лет, погубили его… Прямо как сам Дэм… На похоронах было немного людей. Руфо с Росеном не отходили друг от друга. Кица крутил в руках маленький цветочек — тот самый, что срезал тогда, и непонимая себя же глядел в даль. Келлерманы старшие и Эбэль, которые плакали без остановки, нарушая тишину. Ещё несколько людей и всё. Больше никто не решился прийти. И ещё был Дэм. Он не отрывал взгляда от лица, такого знакомого, но теперь совершенно другого, не того. Он не плакал. Не мог. Он стоял и смотрел, как гроб закрыли, опустили на дно большой ямы и засыпали землёй. Стоял, не реагируя на утешительные похлопывания уходящих друзей. Стоял, проигнорировав родителей, просящих пойти с ними. Стоял под закатным солнцем совершенно один над свежей могилой. Стоял и никак не мог поверить. Не мог поверить, что Тэнэ нет. Не мог поверить, что не успел сказать. Не успел всё исправить. — Тэнэ… Прости… — грудь сдавило, глаза всё-таки наполнились предательскими слезами, а с пересохших губ сорвался бархатистый чёрный лепесток… Розы.