Змея

      Он впервые за месяц зашел в ту комнату. Комнату, которая ранее всегда была заперта. Почему не в этот раз? Он хотел рассказать ей о том, о чем забывал рассказать до ее ухода и неизбежно вспоминал, как только ее силует исчезал за поворотом. То, из-за чего он не спал каждую ночь в беспокойстве, а заснув под утро, никак не мог вспомнить почему не спал. Он хотел рассказать, что в городе стал орудовать маньяк с того времени, как она переехала. А она снова собиралась по делам. Как собиралась каждый вечер. Стоило ее предупредить. Маньяк вырезал девушек похожих на нее. Худощавых, сероглазых, с длинными черными волосами. Ей следовало быть осторожней.       Он зашел впервые. Он впервые увидел как мало косметики на туалетном столике, как небрежно разбросаны по полу ее вещи, как из ее дорожной сумки выглядывает ворох тончайших черных нитей, как сверкает лезвие остро заточенного ножа лежащего на кровати. Он вынул часть нитей, локоном заструившийся меж ослабевших пальцев. Провел рукой по отполированной чужими пальцами рукояти. Услышал шаги, ставшие такими привычными за этот месяц. Месяц. За который в городе объявился маньяк. Месяц. За который она не провела в доме ни одной ночи. Месяц. За который он привык вести ночную жизнь, пока она вела ночные дела. Жизнь, которую он не помнил. Дела, о которых он не спрашивал. Сейчас они приобрели оттенок упавших волос.       - Неужели я просила так много? - вздох, тот легкий вздох, который он привык слышать каждое утро. - Всего лишь место, где я могу побыть одна.       - Ты знаешь, про убийцу... - его голос неожиданно стал хриплым.       - Я знаю. - тот самый вздох. Когда он не мог вспомнить почему не спал ночью.       - Ты знаешь, он появился когда ты... - в горле скрутился комок догадок и опасений.       - Я знаю. А иначе, зачем я здесь? - та самая печаль в голосе. Когда она сожалела, что он не спал.       - Ты... - комок стал слишком большим, чтобы вылезти обвинениями, слишком плотным, чтобы сделать вдох.       - Я - еще один шаг на грани слышимости.       Так почему? Почему комната не была заперта в этот раз? Почему нож отполированный чужими пальцами так удобно лег в его ладонь? Почему он вообще оказался в его руках? Почему он был заточен так остро, вспарывая ее тело легко и невесомо словно воздух? Почему она так плавно опускается на пол? Почему не зажимает рану руками? Почему не кричит? Почему не требует позвать врача? Почему все что она произносит - тихий смешок:"Как профессионально"? Почему нож выпадает из его руки ровно в ее ладонь? Почему в комнате становится нечем дышать? Почему до него только сейчас из соседней комнаты доносится голос диктора с экстренным сообщением, о пойманном маньяке? Почему он не слышит собственного крика? Почему тело становится ватным, когда он выбегает из дома?       Этими вопросами задается только он. Она же равнодушно раздвигает края раны, засовывая в нее руку. Хватается за что-то и тянет наружу. Рука трясется, не то от слабости, не то от напряжения.       - Давай же, вылезай. Пора.       Из раны появляется чужая рука, сначала цепляясь за ее руку, потом за ее одежду. Плечо, ворох темных волос, завешивающий лицо, другое плечо, рука, и тело полностью. Ее новое тело. Обновленное. Новорожденное. Заливающееся слезами по ней. Стягивающее обновленными руками края раны на ее ввалившемся животе.       - Почему пора? Почему именно сейчас? Я могла подождать, еще лет 30, 40, 100. Сколько пожелаешь. - И дрожащий голос тоже был обновленным, но тем не менее ее голосом.       - Потому, что мне достаточно тех сожалений, что я накопила за прожитое время. И я не хочу узнать сколько накопится через еще сотню лет.       - Я не готова. Я еще ничего не знаю.       - Пока что не знаешь. Но все поймешь и вспомнишь, через гораздо меньшее время, чем могла бы предположить. Она отвела руки от раны, перекладывая в них нож и улыбнулась, вспоминая, как плакала и что сама лепетала 30 лет назад. - Это всего лишь перерождение. Мы обречены когда-нибудь родиться и когда-нибудь продолжиться. Здесь. Она положила руку на живот нового тела и ощутила насколько оно холодное.       - Я это ты. У нас один разум. А это - всего лишь тело. И оно уйдет, как бы сильно мы о нем не заботились, и как бы сильно нам не хотелось оставить его. Оно уже уходит.       Они вместе наблюдали, как начинают тлеть ее кончики пальцев. Ноги, руки медленно занимались огнем. Новорожденное тело заботливо прислонило к груди материнское, осыпающееся пеплом. Крепко прижимая к себе, зацеловывая глаза, губы, лоб в невозможности высказать всю нежность, любовь и благодарность за заботу и всю горечь потери. Пока не осталось полностью усыпано теплым хрустким шелковистым пеплом. Остались лишь локоны. Нож нисколько не затупился, так же легко обрезав корни волос только-только занимающиеся огнем. Так же легко как 30 лет назад, и как 25 лет до того, и еще 43 годами ранее. Она вспомнила все жизни. И провела пальцами по животу, размазывая пепел, отмечая место будущего рождения. На лице высыхали остатки слез, которых более не будет. Ведь плакать больше не о чем. Слезы - не более, чем страх, пока не пришло осознание "правильности" происходящего. Она улыбнулась новой жизни, новым впечатлениям и новым сожалениям, которые позже придется сбросить со старой шкуркой.       Смерть - это только точка времени, за миг до рождения.