Безумие

Пару дней назад Якову позвонил его однокурсник и близкий друг Гоголь-Яновский. Ничего удивительного в этом не было – они поддерживали дружеские отношения ещё со времен учебы в университете. Гоголь, как и Гуро, был одним из самых блестящих студентов Сеченовского университета. Один, правда, посвятил себя изучению психиатрии, а другой – хирургии. Друзья шутили, что Яков Петрович – врачеватель душ человеческих, а Василий Афанасьевич – латает их сосуды. Они консервативно называли друг - друга по имени и отчеству, игнорируя панибратство, на которое вполне имели право. Знакомы они были уже без малого двадцать пять лет. С некоторых пор они встречались и общались куда реже, чем хотели. Гоголь жил и работал в Москве, в НИИ им. Н.В. Склифосовского, а Гуро остался в родном Петербурге. Больница Св.Николая не была верхом мечтаний для Якова, уже имеющего учёную степень и блестящую карьеру. Однако здесь он мог разбирать одни из самых интересных клинических случаев, которые вообще существовали в истории современной психиатрии. И это его вполне устраивало. – Яков Петрович, Вы не заняты? Есть дело. – Василий Афанасьевич, рад слышать! Давно в Петербурге? – Яков мгновенно узнал голос друга и отложил бумаги, которые просматривал. Часы показывали восемь часов вечера. Он был ещё на работе. – Только что приехал, - голос по ту сторону мобильного телефона дрогнул. – Мне нужно с Вами встретиться. Срочно. Вы не дома? – Конечно, нет, - усмехнулся Яков. – Можете приехать прямо в больницу? – Да, без проблем. Буду через полтора часа. – Хорошо, - Яков откинулся на спинку кресла и вытянул ноги. – Разговор тяжёлый? Если да, то нужен коньяк. – Яша, - впервые Василий перешёл на «ты». Это был тревожный знак. – Будет тебе коньяк. – Жду. Яков нажал на кнопку сброса вызова и с минуту смотрел в экран айфона. Тот давно погас, а доктор всё продолжал его гипнотизировать. Что же приключилось с его другом? Должно быть, что-то ужасное, если он вырвался в рабочий понедельник из Москвы в Питер, причем без всяких предупреждений и подготовки. Сотни вариантов развития событий, догадки одна причудливее другой… Оставалось лишь запастись терпением, чтобы узнать ответы на все вопросы. Ровно через полтора часа на пороге кабинета Гуро появился его друг. Василий держал в руках бумажный пакет из супермаркета. Из пакета соблазнительно выглядывало и поблескивало горлышко любимого Яковом Remi Martin. Свою любимую марку коньяка он узнал бы и с закрытыми глазами, конечно. А вот тот факт, что Гоголь не забыл о предпочтениях друга, приятно согревал сердце. – Что с тобой приключилось? - Яков встал из-за стола и сделал пару быстрых шагов навстречу другу. Он тоже автоматически перешёл на "ты", сраженный видом Василия. Бледный, дрожащий от нервного напряжения, с бегающими глазами и жуткими синяками под ними, тот разительно отличался от того блестящего хирурга с воистину титановыми нервами, которым его все знали. От беспокойства Гуро позабыл про весь свой консерватизм и манеры. – Ты выглядишь так, как будто смертельно болен. – Если бы, - криво ухмыльнулся Гоголь и, медленно подойдя к другу, кулем повис на его шее. Дружеские объятия превратились в фарс. Василия не держали толком ноги и усаживать его в кресло пришлось практически волоком. – Ох, Яша! Если бы дело было только во мне, я бы и ухом не повел. Мы же вместе смогли бы обмануть и Бога, и чёрта. Правда же? – Само собой, - Гуро поправил свой свитер. Во внеурочное время своего нахождения в больнице Яков предпочитал простой, но уютный стиль casual. Мягкие свитера и кардиганы, неформальные джинсы и вельветовые брюки, водолазки и футболки, кожаные куртки - ничто не портило внешний вид Якова Петровича. Его римский профиль и глаза глубокого цвета марсала выдавали в нём человека незаурядного, причем вне зависимости от того, в какую одежду он был облачен. – Давай я налью нам выпить, а ты пока рассказывай, что за оказия с тобой такая приключилась. Яков вынул из шкафа коньячную пару и, улыбнувшись другу ободряюще, вернулся к столу. С Гоголем творилось что-то невообразимое, но выяснять, что именно, следовало деликатно. Давление и бестактность тут были не к чему. – Если бы дело было во мне, я бы не стал тебя беспокоить, - Гоголь взял свой бокал дрожащими пальцами. Он задумчиво заглянул в него, словно в омут. – Но тут другое... С Колей случилось что-то странное. – С Колей? - Гуро с удивлением взглянул на друга. Старшего сына Василия Яков помнил совсем малышом. – С твоим сыном, я правильно понял? – Ну, конечно, с кем же ещё?! - вспылил Гоголь. Он так разволновался, что едва не расплескал коньяк. Лишь мгновением позже он собрался и сделал большой глоток. И, казалось, успокоился. – Прости... Коля, кажется, сходит с ума. – В каком смысле? - флегматично отозвался Гуро. Он пригубил коньяк из бокала и, смакуя, не торопился проглотить. – В каком? Ну, как тебе сказать... Гоголь залпом опрокинул в себя коньяк и с громким стуком поставил бокал на стол. Удар был такой силы, что бокал треснул. – Да ты издеваешься?! - в отчаянии почти кричал Василий. – Он видит всякую нечисть и разговаривает с ней! Черти всякие, демоны, русалки, ведьмы... Он абсолютно уверен, что они реальны. И да, предвосхищая твой вопрос - он не под кайфом. Мы сдали все анализы. Ни алкоголя, ни наркотиков. – Наследственных заболеваний, насколько я помню, тоже не наблюдается, - задумчиво констатировал Гуро. Картина вырисовывалась весьма странная. – Когда всё это началось? – Он ездил на похороны бабушки на Украину, - Василий тяжко вздохнул. – После возвращения в Москву всё и началось. Он постоянно разговаривает с какой-то Оксаной. Говорит, что эта девушка утонула. – Его не смущает, что он разговаривает с утопленницей? - Яков подобрался, с интересом вглядываясь в лицо Гоголя. – Да его вообще ничего не смущает, - Гоголь с досадой махнул рукой. – Ты представляешь, он говорит, что по-соседству с нашим миром существует другой - Тёмный. И что он несёт на себе какую-то печать, что он тоже Тёмный. Мой сын - псих... Василий закрыл лицо руками и застонал. По всей видимости, внезапное помешательство любимого сына совершенно лишило его сил и самообладания. Яков его прекрасно понимал. Он общался с родственниками больных довольно часто и знал, каким Адом, порой, оборачивается их существование. Психика человека была объектом тонким, изученным на сотую долю... Предсказать что-то было невозможно, как и гарантировать положительный результат лечения. – Яша, я не знаю, что с ним делать, - Гоголь судорожно вздохнул, отнимая руки от лица. Лицо его было совсем серым от переживаний. – Я не хочу, чтоб его обкололи до состояния овоща. Я не хочу, чтобы ему сломали психику ещё больше. Только ты ему сможешь помочь. Я точно знаю! – Я же не отказываюсь тебе помочь, дружище, - Яков Петрович мягко улыбнулся. – Привезешь Колю ко мне. Для начала. А вообще, может ещё по бокальчику? Гуро долил себе коньяка и принёс другу новый бокал. Василия самого нужно было успокоить и это было первоочередной задачей Якова, как врача. Средства универсальнее, чем крепкий элитный алкоголь, было довольно сложно придумать. Через каких-то полчаса, Гоголь - старший уже безмятежно похрапывал на кожаном диване в кабинете Гуро, заботливо прикрытый пледом. Сам Яков удобно устроился в кресле, вознамерившись не спать всю ночь. По ночам он всегда лучше думал и размышлял. А поразмышлять было над чем.